Владимир Пузий (АРЕНЕВ)
ПОД НЕБОМ ГОЛУБЫМ...
"По другую сторону дня
мы уйдем в этот город,
где времени нет"
Борис Гребенщиков
Часть первая
Глава первая
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
1. Человек шел по городу. Был тот редкий час, когда прежние обитатели уже исчезли, а новые еще не появились. Человек спешил. Город менялся. Это происходило исподволь, лишь когда человек отворачивался - только в такие моменты. Казалось, город стесняется человека. А может, это было его любимой тайной - как знать? Идущий уже почти добрался до центра. Он на мгновение остановился, откинул со лба прядь черных, блестящих, как проволока, волос и оглянулся. Дом позади, видимо, так и не успел завершить Преображение. Два нижних этажа темнели, выстроенные из железного дерева и лишенные всяких украшений; угрюмо и недовольно пялилось перед собой единственное окно, бывшее одновременно и дверью - для тех, кто уже ушел. Верхний этаж сверкал в лучах закатного солнца, состоящий из стекла... или пленки... или чего-то, очень похожего на то и другое. Маленькие (с ноготь) голубые кружочки были рассеяны по всей поверхности прозрачного материала в строгом порядке: не слишком густо, но и не совсем редко. Внутри, видная даже отсюда, медленно вращалась карусель без фигурок - словно вентилятор, торчащий из пола. Дом выглядел сейчас наполовину выползшей из шкурки бабочкой. Человек устыдился, что помешал. Это походило на подглядывание в женском туалете. Он отвернулся и посмотрел на небо. Солнце уже наполовину съехало к горизонту. Вздох. Он продолжил свой путь.
2. Иногда человеку казалось, что всё это происходит с одной-единственной целью: свести его с ума. Если так, замысел потерпел поражение. Хотя когда-то давно он и был близок к исполнению. В самом начале... Сверху упала на мостовую (чередующиеся голубые и оранжевые булыжники с одинаковым - разумеется, непонятным - знаком на каждом), задребезжала, подскакивая, палка. Обыкновенная деревянная палка длиной в человеческий локоть, заостренная с двух концов. Идущий остановился и запрокинул голову вверх. "Кто-то остался. Город никогда не показывает себя в движении: будь то преобразование дома или отвалившаяся во время оного преобразования жердь. Сам по себе город недвижим (до тех пор, пока на него смотришь). И значит, кто-то остался". Улица в этом месте сужалась - стянувшийся в конвульсии кишечник, - и дома нависали над человеком, загораживая собой темнеющее небо. Здесь они были четырех-пяти этажные, с неизменными окно-дверьми: Преображение еще не коснулось этого квартала. Времени почти не осталось. Человек снял с плеча и размотал веревку с закрепленной на конце трехкоготной "кошкой". Представил, откуда могла свалиться жердь, взмахнул рукой, забрасывая "якорь" в окно-проруб - окно без ставней и стекол, пустую дыру в стене. Металл впился в дерево, и человек с затаенным злорадством подергал веревку, чтобы "когти" вошли поглубже. В такие моменты он представлял себе, что "якорь" терзает плоть города, в такие моменты... Он поднялся, помогая себе ногами; подкованные носки сапог глухо выстукивали по бревнам. Потом нырнул во тьму четвертого этажа. Отчасти он рисковал, но лишь отчасти. Человек не считал себя бессмертным /да упасут мертвые боги от такого бессмертия, с которым пришлось столкнуться здесь!/, дело совсем в другом. Он шагнул вбок, чтобы не стоять на свету, и потянулся к поясу. Глотком холодной воды в пустыне прошелестел меч. - Тебе лучше поспешить, - сказал человек, обращаясь к невидимому, но наблюдающему Обитателю. - Когда Преображение захватит этот район, будет уже поздно. А это случится скоро. - Нет, - сказали внизу. Человек пожал плечами и сделал два шага вправо. Впереди была пустота. Эти дома... пол имелся только на нижнем этаже, остальные ограничивались полутораметровым отступом по периметру. И, разумеется, - многочисленные жерди, прикрепленные к стенам под разными углами. Жерди для сна, жерди для завтрака, обеда, ужина, жерди для спаривания, жерди для дружеской беседы. Хотя, естественно, здесь, в квартале бедноты, отсутствовали жерди для азартных игр и жерди для историй. Человек раскрыл пошире глаза и всматривался в темноту помещения. Нужно привыкнуть к мраку и найти упрямца прежде, чем станет слишком поздно. - Послушай, - сказал он Обитателю, - послушай меня внимательно. Я видел многих, поверь. Все были разные, но заканчивали одинаково. Иногда лучший выход кажется худшим. Послушай... - Нет, Строитель. Нет. - Что? - удивленно переспросил человек. Но ответа уже не последовало. Он бросил мимолетный взгляд налево, к окну-двери, и увидел, как на фиолетовом лоскутке неба появилась первая искорка. Кто-то в доме вскрикнул, но этот кто-то находился совсем рядом с человеком, на одном и том же этаже. Только... слева, да - слева! от окна. Он шагнул туда, молясь богам с позабытыми именами, и нанес удар - так бьет разъяренный гремучник. Смерть милосердная. Тихий стон; мягкое тело свалилось, цепляясь безжизненными конечностями-лоскутами за жерди для сна и спаривания. Человек вложил в ножны меч и выпрыгнул из окно-двери, держась за веревку; но так и оставил ее обвисать с четвертого этажа. Теперь эта вещь стала бесполезной, как крылья отлетавшего брачный танец муравья. Вздох. Человек продолжил свой путь.
3. "Строитель. Он сказал "Строитель" ". Было смешно и горько одновременно.
4. Человек миновал кварталы, еще не до конца прошедшие Преображение, неоформившиеся, словно сны младенца. Теперь повсюду темнели одинаковые прозрачные павильоны, и их очертания угадывались только благодаря сумраку ночи и кружочкам на стенах. Карусели-вентиляторы шевелили растопыренными лопастями так, словно механизм вращения отключен и они совершают последние витки. Однако это продолжалось вот уже в течение часа. Человек оказался у городских стен. Всегда неизменные /и непреодолимые/, они возвышались над всем сущим. Он остановился и запрокинул голову, подставляя звездному душу бледное, с черными вишнями глаз лицо. Жадно раздувая ноздри, человек вдыхал влажновато-насмешливое дыхание ветра: "Строи-и-итель". Луна выглянула из-за редких растерзанных туч. Настало Время Врат.
