Таня подняла взгляд, чтобы оглядеть место, в котором оказалась. Это была просторная по ее меркам комнатка с одним стрельчатым окном, забранными деревянными жалюзями. Подковообразную арку в другой стене закрывала скрепленная металлическими полосами дверь. Горящая теплым желтым светом лампа, низкая, со абажуром, собранным из разноцветных стеклышек, выхватывала из темноты кусок стены, выложенной светлым камнем, и изображенную на ней фреску с женщиной, сидящей в пышном саду. Цветы в вазе под фреской грустно склонили головки, они были свежими дня три назад, а сейчас стебли потеряли упругость и гнулись под весом соцветий. В углу грозной тенью возвышался шкаф, под окном угадывались силуэты маленького письменного стола и стула рядом с ним. Над дверью висели часы с десятью делениями, и именно эта маленькая деталь пробудила тревогу. Нигде на Земле не могли понадобиться такие часы, но они были в той комнате, шуршали шестеренками, как ни в чем ни бывало, и заставляли искать самые невероятные объяснения происходящему.
Кровать, на которой лежала Таня, была слишком мягкой, словно матрасы состояли сплошь из пуха. Таня поднялась (на это пришлось потратить три попытки) и почувствовала, как невидимые иголки еще глубже вошли в ее несчастные ноги. В этот момент она осознала, что одета только в майку и трусы. Остальная одежда пропала, а вся кожа была усеяна все теми же красными точками. Таня подошла к двери и дернула круглую ручку. Заперто.
— Как неожиданно, — буркнула она, а потом добавила во весь голос: — Эй! Меня кто-нибудь слышит?! Выпустите меня отсюда!
Ответом была тишина. Таня подошла к окну и посмотрела сквозь деревянную решетку на темный двор, где угадывались широкие тропинки и белый мраморный фонтан. Было видно еще одно крыло здания, его стены оказались белыми, стрельчатые окна закрывались решетчатыми ставнями, и они выступали на фасаде темными коробками. Углы здания украшали изразцы, но в темноте невозможно было понять, что на них изображено. За высоким забором начинался город, и на плоские крыши невысоких зданий лился лунный свет. Луна обнаружилась там, где ей полагалось быть, вот только темные узоры, следы от многочисленных столкновений с астероидами, были незнакомыми, она была неправильной, уродливой и зловещей. Ее окружали совершенно незнакомые созвездия, и Таня, пережившая в школьные годы маниакальную одержимость звездным небом и изучившая все детские атласы вдоль и поперек, могла с уверенностью утверждать: ни в одном закоулке Земли такого неба быть не могло. Она задрожала и обхватила плечи руками, а чужие звезды подмигивали в высокого неба, будто насмехались над ней.
Подчинившись ужасу, который холодными пальцами сжал сердце, Таня кинулась к двери и с новой силой застучала по ней.
— Эй, кто-нибудь! Кто-нибудь, помогите! Эй!
На этот раз ждать ответа долго не пришлось. Спустя буквально пять минут дверь открылась, и на пороге появилась женщина, одетая в простое шерстяное платье с белым воротничком. Она выглядела недовольной. Возможно, ее подняли с кровати из-за криков пленницы, а может, женщина считала ее поведение неподобающим. Она держала одежду, аккуратно, вещь за вещью, перекинутую через правую руку, и протянула ее Тане, проговорив что-то на совершенно непонятном языке, грубом и раскатистом.
— Что? Я не поняла вас.
Женщина бросила на Таню взгляд огромных темных глаз. Затем она ткнула пальцем в одежду, что-то коротко рыкнула и попыталась скрыться за дверью, но Таня, скинув вещи на пол, схватила ее за предплечье.
— Где я? Что со мной произошло?
Женщина испуганно вскрикнула и обернулась. От уголков темно-карих глаз разбегались морщины, казавшиеся особенно глубокими в неверном свете желтых коридорных ламп. Таня попыталась заглянуть за плечо женщины, чтобы увидеть больше, но та выдернула руку и спряталась за дверью, вовремя успев повернуть ключ. Таня всем весом врезалась в полотно, задергала ручку, но было бесполезно.
— Эй! Выпустите меня! Помогите! — она заколотила по двери так сильно, что заныла рука. Бесполезно, больше той ночью к ней никто не пришел. Один раз за дверью раздались шаркающие шаги, и Таня снова закричала. Шаги стихли, а потом возобновились и звучали куда быстрее: кто-то явно спешил убраться от ее комнаты подальше.
— Трус! — крикнула неизвестному беглецу Таня и опустилась на ковер, покрывавший весь пол. Груда вещей осталась там, куда она ее бросила, и Таня принялась разбирать их одну за другой. Она чувствовала себя в нижнем белье не просто неуютно, а совершенно беззащитной.
— По крайней мере, меня красиво оденут, прежде чем продать на органы. Или в бордель…
Именно последняя ассоциация возникла у нее при виде вполне целомудренного длинного темно-зеленого платья. Все вещи, которые принесла перепуганная женщина, были длинными, сшитыми из натуральной ткани, чуть более грубой, нежели привыкла Таня, и имели фасон, устаревший тысячу лет назад, причудливо сочетавший в себе восточные и европейские традиции. И она решила, что нигде такую одежду не предложат, разве только в тематическом заведении, например, публичном доме. Некоторые платья были легкими и однотонными, другие — более плотными, из украшенных вышивкой тканей, третьи больше походили на накидку или халат, неизменно яркие, с аккуратной, но небогатой вышивкой. Как обходиться со всем этих тряпьем, Таня не имела ни малейшего представления, она и обычные платья-то презирала и не носила их с детского сада, но после недолгих размышлений решила, что лучше это, чем оставаться в белье. Она выбрала самое простое и легкое одеяние, но и то оказалось настоящим испытанием: Таня прыгала, пыхтела, изгибалась, но худо-бедно справилась со всеми застежками. Хорошо еще, что у нее была короткая стрижка и не пришлось мучиться с волосами. Остальные вещи отправились в шкаф, прямо кучей, разбирать их она не хотела.
***
Второй посетитель появился в комнате уже утром (стрелки на часах показывали шесть, но по ощущениям было позже: издержки непривычной системы исчисления времени). Им оказался невысокий мужчина приятной наружности с бородкой и сеточкой добрых морщин вокруг глаз. Он был невысокий и плотный, одет в свободные штаны и удлиненную рубаху из плотной ткани, перехваченную на животе богато вышитым поясом. На груди был приколот золотистый значок, напоминавший ракету. В руках мужчина держал поднос, на котором стояли изящные чайник, чашки и тарелка с горячей выпечкой, от которой шел еле заметный пар.
— Доброе утро, — поздоровался он и поставил поднос на комод. Таня наблюдала за ним из своего угла, где просидела почти всю ночь, напряженная, словно загнанный зверь. — Меня зовут Карр Амин.
Таня не ответила. Даже не дернулась. Мужчина внимательно посмотрел на нее, сначала удивленно, потом нахмурившись.
— Почему же ты в нижнем платье? Я не должен видеть тебя в таком виде. Никто не должен. Ох, Великая Матерь, этого нельзя так оставить, — он нервно потер лоб. — Прошу меня извинить, — и исчез за дверью.
Таня испуганной птицей взметнулась с места, кинулась к двери, налегла на нее, надеясь, что странный человек забудет ее запереть… Но тщетно: дверь не сдвинулась и на миллиметр. Таня почувствовала, как внутри поднимается отчаяние, стукнула кулаком по двери и со всей силы бросила одну из булочек. Та полетела в стену и отскочила на кровать. На той стене была изображена все та же женщина, которая сидела в саду, только на этот раз она танцевала у пруда. Когда поднялось солнце и щедро разлило свет по комнате, Таня обнаружила, что изображений на стенах всего три, под потолком тянутся узорчатые галтели, а сам потолок украшен наполовину выцветшим цветочным орнаментом. В комнате становилось душно, слишком ярко и цветасто, так что заточение было пыткой, как на него ни посмотри.
Спустя какое-то время дверь открылась, и зашла хмурая женщина, которую Таня видела накануне ночью.
— Добрый день, тэсса, — проговорила она. Таня не поняла ни слова, но ей казалось, что ее намерены проклясть, настолько тон был неприветливым. — Дэстор Амин послал меня к вам, велел помочь вам одеться. Кажется, платье вызвало у вас затруднение.
