В небольшой хижине ютились пятеро. Шестеро, если считать новорожденного мальчика, который сосал грудь матери и сжимал её палец.

За этим наблюдали три незваных гостя. Их дары лежали недалеко от колыбели малыша, и аромат ладана скрашивал бедное жилище плотника.

Сам он стоял в стороне и в недоумении чесал затылок, за что такое внимание к его первенцу? Пространные разговоры про звезду, про юного царя. Но тут же плотник перевел взгляд на золото, которое принесли гости, и улыбнулся. Он сможет купить инструмент получше, древесину подороже, и спустя несколько лет они с женой поменяют эту халупу на достойное жилище.

В помещении царила идилия, где каждый радовался своим мыслям. Троица дарителей шепотом предсказывали будущее и спорили друг с другом, мать кормила ребенка, а плотник радовался, что ему повезло, что в дом пришла удача.

Но раздался стук.

Не дожидаясь ответа хозяев, в дом ввалился средних лет мужчина. Он стряхивал снег с головы и улыбался. Казалось, что сапоги его состояли сплошь из швов и заплаток, справа на поясе висели потрепанные ножна, а поверх ремня веревка с несколькими десятками различных монет.

Плотник поймал себя на мысли, что никогда не видел таких монет, если это были они: костяные, деревянные, треугольные.

«Неужто еще один расщедрится?» — подумал он и расправил плечи.

— Пути нынче эмм… тяжкие. Бродяга, что крышу не найдет — дорогой станет. — не глядя на присутствующих заговорил новый гость. Его акцент менялся от слова к слову. — У вас же так принято выражаться? — с улыбкой спросил он, обвел взглядом присутствующих, задержал его на дарителях, на младенце и помрачнел. — Опять опоздал.

Плотник не мог оторвать взгляд от бродяги. В один миг тот будто постарел, ссутулился, а от улыбки не осталось и следа. А когда тот вздохнул, то хозяин дома готов был поклясться, что так вздыхают старики.

— Не грустите, — ответила жена плотника, глядя на ребенка, — порадуйтесь с нами — рождение моего сына предсказала молодая звезда. Так эти добрые господа сказали.

Бродяга поджал губы, положил дорожный плащ у двери.

— К сожалению, они правы. — помолчал и добавил. — Простите.

Конрад вытер нож об одежду одного из волхвов. Он запомнил всех троих. Месяц назад они забрали последних лошадей на конюшне, поэтому ему пришлось идти пешком. Поэтому он опоздал. Поэтому все мертвы.

Он отказывался встречаться взглядом с мертвецами. Они ведь смотрят. Они всегда смотрят. Кто-то с удивлением, другие с ненавистью, но чаще всего с мольбой.

— Тебе стоило подождать всего несколько дней. — обратился Конрад в пустоту, смешивая слова разных языков. — просто потерпеть и всё прошло бы хорошо. Лучше, чем обычно.

Он знал, что его не слышат. Знал, что ему не ответят. Но надо было хоть как-то спастись от чувства вины за лишние жертвы.

Конрад высвободил молоток из заскорузлых пальцев плотника, поискал среди даров мелкую монету, но таких не было — только золото. У хозяев тоже не нашлось других денег. Поэтому он взял гвоздь, проделал дыру в золотой монете и повесил на веревку.

— Надеюсь, последняя.

Сколько раз он повторял это, не счесть. Но точно знал, когда сказал это впервые — когда повесил на пояс первую.

Конрад вышел в морозную ночь и посмотрел на небо. Звезда, что его вела, погасла.

Конрад брел по старой дороге вдоль фьордов и одиноких просоленных деревьев, похожих на заснеженные ивы. Нога то и дело проваливалась в пустоту между булыжниками, как будто кто-то воровал камни из хулиганства или потому что в них нашли следы золота — металла, которым когда-то славились местные шахты.

Множество деревень, шахтерских поселков наполняли эту местность, пока золото не кончилось. А с ним и интерес к ней: ни достойной бухты, ни крупицы хоть чего-то стоящего. Конрад вспомнил, как один из шахтеров сказал, когда уходил:

— Здесь остались только камни, грязь и куча голодных шлюх.

А спустя пару лет список сократился только до камней и грязи. Большинство деревень вымерло. Но осталась пара, куда еще приезжали торговцы, в надежде, вдруг местные найдут очередную жилу. Хотя вот уже…

Конрад задумался. Попытался вспомнить, когда закончилась золотая лихорадка. Пейзаж выглядел несколько иначе: скалы не казались такими истерзанными, да и деревьев было больше — они стеной закрывали друг друга от соленых ветров, а теперь редкие одиночки все равно, что вяленный окорок, оставленный на праздник.

В одну из деревень он и направлялся — в самую старую, которая была здесь еще до шахтеров и их прихлебателей.

Большинство хижин покосились, в одних обвалились крыши, у других разобрали стены, от третьих остались треснутые камни, где когда-то дымились печи. Зрелище, напоминающее о недолговечности человеческих жизней и их трудов.

Дорога тянулась через всю деревню. Конрад отсчитал несколько поворотов, так похожих друг на друга, остановился, оглянулся. Снова пересчитал. Пригляделся к окружающим домам, к горам на востоке, к морю на севере. Не могла ли это быть одна из многих других деревень, но за сотни дней пути от нужной? Перебрал в памяти дорожные развилки, города, которые пришлось обойти, и с облегчением выдохнул — нет, всё-таки он там.

Дошел до старого дома, который дополнился конюшней и вторым этажом. Узнал засечки на торцах бревен, узоры, которые вырезал бессонными ночами.

Конрад поднялся на крыльцо, почувствовал запах варева, тепло, что тянулось из-под двери. Глянул на вечернее небо, чтобы убедиться, что его привела сюда не звезда, а желание, привычка.

Он всегда сюда возвращался, когда мог. Когда не приходилось вновь искать дороги через болота, через моря, через ледники и горы, чтобы потушить лишнюю небесную искру.

— А мне показалось, что это Тим снова боится постучать. — окликнул его женский голос.

Конрад вздрогнул и посмотрел на окно слева от крыльца. Увидел девушку с чуть горбатым носом, что достался ей от отца и рыжими волосами матери. След от муки украшал лоб, а закатанные рукава рубахи говорил о том, что она готовила ужин.

— Ну, ты хотя бы без цветов. — продолжила она. — заходи, дядя Конрад.

Он улыбнулся, точнее, вытянул вверх сначала левый уголок губ, затем правый, как будто сомневался, что так и надо поступать.

В голове пронеслись вихрем женские имена, но тут же Конрад вспомнил, что нужное надо искать среди детских: Мика, Анна, Кункула…

— Зоя? — попытался он.

Девушка усмехнулась.

— Надеюсь, как дверь открыть ты вспомнишь быстрее.

И исчезла.

Конрад толкнул дверь и через миг почувствовал себя дома. Прошло не меньше десяти лет, а голова медведя всё также висела в углу.

"Бурый." — с теплотой вспомнил его имя.

По центру стол, на котором он вырезал места, где побывал. С каждым разом эта карта становилась всё обширнее. Собрание свитков и рукописных книг превратилось в свалку на полках. Отец Зои — Михаил такого бы не допустил.

— Я уж подумываю их пожечь. — сказала Зоя, проследив за взглядом Конрада. — но дрова пока не кончились, да и места мало занимают.

— А Михаил… — начал он.

Но Зоя прервала.

— С крыши упал и сломал шею. Позапрошлой весной.

— А…

— Три зимы назад застудилась и померла от лихорадки.

Конрад не знал как к этому относиться. Множество людей готовы были годами работать, чтоб получить хотя бы половину из этих книг.

— Сжигать. — прошептал он. — Но в них столько интересного.

Зоя вытерла лицо полотенцем, но на волосах еще осталась мука.

— Не когда их прочитываешь по четыре-пять раз. — она остановилась рядом с печью, посмотрела через плечо на книги и свитки. — К тому же, в этой деревне они никого не спасли. Даже от скуки.

Конрад посмотрел на полки, на Зою.