По словам первого свидетеля, риелтора по фамилии Ким, когда дверь вскрыли, газ застилал глаза настолько, что практически ничего не было видно. Так как зимой гараж запирали поплотнее, он быстро превратился в маленькую газовую камеру. Полиция вскоре закрыла дело. Были подозрения, что Ли совершил самоубийство, однако предсмертной записки не обнаружилось, да и, по словам родственников, покойный был человеком верующим и руки на себя наложить не смог бы. Обычный несчастный случай: мужчина перебрал с выпивкой, уснул и умер. Просто не повезло?
Но кто все-таки виноват, если удача здесь ни при чем? Компания, оставившая его без работы в самом расцвете лет? Сбежавшая жена? Мошенники из агентства недвижимости, присвоившие его деньги? Балбес-сын, любящий помахать кулаками, или пострадавший в драке, не желающий идти на компромисс? А может, полиция, не пожелавшая разбираться в произошедшем и заключившая Ли под арест? Кто-то мог прервать эту цепочку неудач. Но никто этого не сделал. Полиция действовала согласно закону; пострадавший всего лишь хотел получить полагавшуюся ему компенсацию; впавший в отчаянье от семейных проблем сын выплеснул свою злость в драке; госпожа Ли, будучи глубоко несчастной в браке последние восемнадцать лет, всего лишь выбрала свое счастье, испугавшись замаячившей на горизонте тени от безработицы мужа. То же самое можно сказать и о компании, где он работал. Руководство сочло, что он не тот сотрудник, который поможет им минимизировать расходы и увеличить прибыль. В стремлении к собственной выгоде каждый поступил в соответствии со своими приоритетами, как учил Адам Смит[3]. Кара, направленная невидимой рукой. Такова судьба маленького человека, который показался компании неподходящим. Даже те, кто принадлежит к стабильному среднему классу, пропадают в темной бездне, стоит им лишиться фирменных визиток. Жизнь может пойти под откос в любую секунду.
Своя визитная карточка есть и у меня. Сделана она очень здорово, но, к сожалению, полезной бывает редко, поэтому сейчас я хочу воспользоваться случаем и похвастаться. Она белого цвета, но немного переливается зеленовато-голубым, настолько неуловимым, что его можно заметить, лишь приглядевшись. Не знаю, в чем здесь дело: в особенностях печатной бумаги, задумке дизайнера или пущенном по краю тускловатом узоре, но карточки выглядят шероховатыми. Тем не менее они жесткие только на вид, в то время как на ощупь бумага приятная: очень гладкая и мягкая. И практически не гнется. Все надписи выполнены английским готическим шрифтом. Он немного округлый, но все равно выглядит солидно. В уголке скромно напечатано название компании, должность, а по центр – мое имя. На задней стороне, дополняя общее впечатление, которое производит эта незамысловатая красота, более четким и мелким шрифтом напечатан мой номер мобильного телефона и адрес электронной почты. Сотрудница, ответственная за дизайн визитных карточек, как-то похвасталась, что они сделаны из бумаги с примесью хлопка.
– Невооруженным взглядом этого не увидеть, но в составе есть хлопок. Из похожей бумаги изготавливают доллары США. Найти такую непросто.
Я думаю, что могу заслуженно гордиться своими визитками. Правда. Жаль, что мне нечасто приходится ими пользоваться. Работаю я в основном из дома, результаты проделанной работы отправляю почтой. Даже в день, когда менеджер передала мне визитки, мы с ней встретились впервые за три месяца.
– Скорее всего, они вам не понадобятся. Но вы же знаете, в компании считают, что случай может и представиться, так что…
Девушка с грустным видом пожала плечами. Я мог ее понять. Визитки казались слишком красивыми, чтобы просто хранить их в кошельке. Если бы они попались на глаза Энди Уорхолу[4], он бы распечатал несколько копий, покрасил их в разные цвета, вставил бы в раму и повесил на стену. К сожалению, чуть ли не единственный раз, когда они мне пригодились, случился пару лет назад на встрече выпускников.
Тот год, со всеми его событиями, выдался особенно трудным. Тем не менее мне хотелось верить, что я живу нормальной жизнью, поэтому я искал встреч с простыми людьми. Если бы не встреча выпускников, я бы пошел в церковь, синагогу или даже мечеть. Хотя нет, я боялся, что подумают в Компании. Размышляя об этом сейчас, я понимаю, что им все равно, к какой религии я принадлежу, лишь бы она не мешала моей работе. Компания относилась к чувствам верующих с уважением. Но тогда у меня не хватало времени на эти мысли, я старался вести себя очень осторожно из-за ряда инцидентов. Так что, когда мне сообщили, что скоро состоится встреча выпускников, я обрадовался и, если уж на то пошло, почувствовал себя спасенным. Даже купил новый костюм. Вам могло показаться, что я был так взволнован, потому что на встрече мне предстояло встретить свою первую любовь. Но учился я в полностью мужском коллективе и геем не был. Да-да, знаю. Будь я геем, эта история оказалась бы гораздо интереснее. Вынужден вас огорчить. Главный герой этой истории – Компания, а я, если не принимать в расчет мою профессию, человек самый заурядный. Хотя, с тех пор как я вернулся из Конго, моя профессия больше не кажется мне какой-то необычной.
При входе в заполненный людьми в костюмах зал, где проходила встреча, я сразу осознал две вещи. Во-первых, на их фоне я совсем не выделялся, а во-вторых, друзей среди них у меня особо не было.
В дни ученичества я был неприметным парнем. В любом коллективе есть хотя бы один такой – абсолютно ничем не выделяющийся. Тот самый человек, который всегда казался лишь предметом обстановки, вроде парты или стула. Не могу сказать, что я был очень мрачным, что у меня были плохие отношения с коллективом или надо мной издевались, но я для них как будто не существовал. Даже задиры, которые, чтобы показать свою силу, запугивают слабых, обычно не трогают таких, как я, – мы вне их поля зрения. Более того, это касалось и преподавателей: они никогда не вызывали меня прочесть что-то вслух. Из-за этого все собравшиеся теперь нервничали. Было что-то приятное в том, чтобы пожимать руки людям, которые усиленно пытаются вспомнить, кто я такой. Как человек простой и воспитанный, я не мучил их, когда у них не получалось вспомнить мое имя. Да и немногие вспоминали, кто я, стоило мне назваться. С таким же успехом они могли начать вспоминать, где именно в кабинете висела растяжка с гимном: с правой или с левой стороны от государственного флага. То есть толком никто не помнил. По этой причине все чувствовали передо мной вину. Большинство реагировало одинаково. Сначала растерянность, потом попытка напрячь память; если не получилось, приветливый обмен визитками, пара торопливых комплиментов, обещание увидеться снова, – и вот они уже громко здороваются с кем-то, стоящим за моей спиной, и тут же исчезают. Несколько человек поступили по-другому. Возможно, они когда-то испытали то же, что и я, или им было знакомо такое поведение собеседника. Они пытались поддержать беседу, пусть даже из вежливости, и отчаянно старались найти тему для разговора. На самом деле мне было приятно их общество, и я жалел их за неловкие старания. Один из таких ребят, который в прошлом был нашим старостой, увидев на моей визитке, что я работаю консультантом, спросил:
– Слушай, а в чем именно ты консультируешь?
– Ничего особенного. Так, по вопросам реструктуризации.
Выражение лица старосты изменилось за долю секунды. Сразу же я почувствовал, как очень медленно, будто упавшая в чистую воду капля чернил, вокруг стали расползаться взгляды: все смотрели на меня. Послышались перешептывания. Что поделать. У моего поколения слово «реструктуризация» мгновенно активизирует инстинкт выживания.
В ту ночь, пока мы кочевали из бара в бар, один из парней вдруг схватил меня за шею. Он был из тех, кто в студенческие годы имел репутацию драчуна. Неожиданно он ударил меня кулаком с такой силой, что я чуть не упал. Он разбил мне губу, и во рту появился привкус железа. Когда я поднял голову, то увидел, что другие ребята схватили его и крепко держат. Продолжая бранить меня, он вдруг заплакал, как ребенок. Разнимающие ослабили хватку и принялись его успокаивать. Я же безучастно стоял с озадаченным выражением лица. Староста подошел ко мне и сказал:
