древнерусской музыки. Здесь надо назвать имена А. Белоненко, Т. Владышевской, Ал. Кручининой, С. Фролова и еще, и еще. Деятельность этих молодых ученых имеет большое значение. Подвергается исследованию глубокий пласт искусства, истории. Крупнейший наш музыковед — Ю. В. Келдыш. Связан с деятельностью литературоведения — Д. С. Лихачев. К заметке о романе Фаллады Не всем дано чувство связи с землей, есть люди, органически лишенные этого. Они воображают, что этого вообще не существует, что земля вся одинакова, вся принадлежит им. Но любить можно лишь землю, с которой связан мистически. Эта тема очень сложна, надо это развить, очень глубокий, сложный вопрос. Жжх Истинно прекрасная балетная музыка — «Щелкунчик» и «Коппелия», «Лебединое озеро», «Раймонда», «Петрушка» и «Весна священная», «Болеро» и «Вальс» Равеля, «Ромео и Джульетта» — это музыка, имеющая сама по себе большую ценность. <...> ..Старательные ремесленные поделки. Если анализировать генеалогию этого искусства, это — Минкус, но Минкус, овладевший «додекафонией», так сказать передовой, «авангардный», говоря устарелым языком, Минкус. <...> ..Стыдно читать эту, извините, ахинею, развернутую вокруг музыки подчас весьма посредственной, сухой, надуманной, прикладной, не имеющей самостоятельной, «самовитой» ценности, а только такая музыка и есть МУЗЫКА с большой буквы. И подумать только: в какое время мы живем, с кем рядом мы все скромно трудимся — человек «конгениальный Гоголю», «идущий в ногу с Львом Толстым» (и ведь действительно идет в такт и даже, я бы сказал, задает Бородатому Старику этот такт). Чехова в своих статьях, которые печатает «Правда», называет просто, ласково, Антон Павлович, говорит, что пьеса «Чайка» послужила всего лишь ядром для музыки, а вокруг этого маленького ядра и выросло собственно настоящее 96 произведение искусства . жж В их руках = вся мировая музыкальная антреприза и (советская тоже), образование: (консерватории и музыкальные школы), где они научно унижают отечественную культуру, отводя место ей «провинции», музыкальные отделы в газетах и журналах и вся специальная печать, Союзы композиторов (в Российской Федерации целиком), филармонии, критика — (почти 100%!), т. е. общественное мнение. Музыкальные отделы министерств подконтрольны Союзам композиторов. Радио и ТУ (тут, правда, не целиком), музыкальные театры, оркестры и их руководители (почти 100%) = 203
Все это великолепно, по-военному организовано, дисциплина железная и беспрекословная, порядок — абсолютный, беспощадность — как в Сабре и Шатиле. Работают в редакциях десятки лет. Это люди опытные и умелые, но их опыт и умение направлены не на благо, а во вред нашей культуре. смерти А. Н. Сохора ..Марта 1977 г. я получил телеграмму о скоропостижной, совершенно неожиданной смерти А. Н. Сохора. Выехал в Ленинград, на похороны. Стоя у гроба и ничего не видя, как в тумане, от слез, слушал я траурные речи и сам что-то сказал невнятное. Говорилась в большинстве обычная официальная ложь, но были и два-три взволнованных искренних слова. Вдруг я услышал такое, что меня потрясло: один из выступавших, стоя у гроба (это был Израиль Борисович Финкельштейн, мой бывший преподаватель по консерватории, абсолютно честный человек), сказал, что А. Н. Сохор погиб в результате безобразного поведения композитора Т., позволившего себе на собрании Правления Союза публично издеваться, осыпать его оскорблениями, глумиться над ним, в продолжение чуть не 10 минут. Председательствующий т. Петров ни разу не прервал хулигана, поощряя его своим молчанием к новым гнусным тирадам. Вечером Сохора — инфаркт сразил насмерть. Второй оратор, выступавший на панихиде вскоре после первого (имя и фамилию забыл””), также обвинил композитора Т. в хулиганском, безобразном поведении, стоившем жизни Арнольду Наумовичу. Через несколько дней композитор Т. по совету Петрова и других «своих друзей», покинул Ленинград и жил несколько месяцев в Москве (кажется), скрывая от осуждения, что не вызывать пересудов и не бросать тень на администрацию. За это время руководство Союза композиторов РСФСР и от Ленинградского отделения дружно выдвинули Т. (в благодарность за содеянное!) на Государственную" премию РСФСР. Кандидатура в первый год провалилась. Музыка не понравилась комиссии. Выдвинули — на следующий год, а других кандидатур не выдвигали. Комиссия Совета Министров снова не сочла достойным премии музыку этого композитора. Тогда выдвинули его на третий год, а других кандидатур снова не было. Поговорили с Министерством культуры, поговорили с руководством — сказали, что лучшего композитора нет и Т. получил премию им. Глинки. Так торжествует справедливость и добро! Жжх В этой горестной судьбе русского музыканта, который хотел быть русским и в своем творчестве, есть много поучительного”. 204
Текст книги, по правде сказать, мне нравится гораздо меньше. Тяжелая, полная борьбы, невзгод и лишений судьба музыки Рахманинова, шедшего против течения <...> Книга дает неверное представление о трудной судьбе Рахманинова-композитора, изображая его «баловнем судьбы», слышавшим только восторги окружающих. Между тем дело обстояло совсем наоборот. Именно Рахманинов-композитор подвергался всяческим унижениям, поношениям, назывался как угодно, вплоть до «фашиста», вплоть до полного запрещения. Текст книги, к сожалению, нравится мне несколько меньше. Похоже, что его писала пианистка по образованию, поэтому главное внимание...<...> Книга написана в торжественно-панегирическом тоне...<...> Трудная судьба Рахманинова-композитора не нашла никакого отражения в книге.<...> Получается, что путь композитора был торжественно безоблачным, что совершенно противоречит истине. Обилие непомерных похвал, например, «титаны пианизма», «величайший пианист современности», которые смешны в книге о композиторе Рахманинове (который был и прекраснейшим пианистом), о его трудной, подчас горестной судьбе и о торжестве его музыки. В Вашей заметке есть пара слов о «поверхностности» критики, третировавшей музыку Рахманинова. Эта критика (известного Вам сорта) была поверхностной только по терминологии. Сущность же ее — очень глубока. Она исходила (и исходит теперь, по-прежнему занимая главенствующее положение в нашей русской музыкальной жизни) из неприятия, отвержения основ рахманиновского творчества, так же как, например, творчество Мусоргского, который, как считается, прикладывался за свою «новизну». Дело же совсем не в этом — дух творчества Мусоргского и Рахманинова, его основа, посыл, вот что ненавистно критике было, есть и будет. Вот почему эта музыка всегда будет отвергаться, ибо она содержит в себе иное понятие о жизни, иную нравственную идею, неприемлемую...<...> Разумеется, писать об этом много и длинно здесь было невозможно, но умолчать об этом — значит не сказать правды. Со всеми мелкими издержками...<...> Книга в общем-то хорошая, ее с радостью воспримут все, кто любит Рахманинова, а таких людей у нас в стране еще много, к счастью. Она служит славе Рахманинова, но могла бы служить и правде о его музыке. О фольклоре и дурном к нему отношении ..Особенно усердствовал в этом направлении журнал «Советская музыка» (в ряде статей), призывающий прямо-таки к варварскому, безответственному отношению. <...> И если бы это было легкомыслием, ну, куда ни шло. Нет, за этим видно сознательное желание оплевать, унизить свое. 205
Жжх Очень много умелого, ловкого, деловитого, энергичного эпигонства, которое преподносится под видом новаторства. Приемы письма, например, Альбана Берга кочуют по страницам партитур наших авторов, примером может служить, где целыми страницами заимствовано из музыки Пендерецкого. Так называемые новые средства выразительности были даны как открытие тем, кто нашел, изобрел, за что заплачено большими усилиями интеллекта, а иногда и кровью сердца. Эпигонам же это дается бесплатно, из чужих рук. Из чужих рук дается техника, из чужих рук — тематический материал, сокровенная часть музыки. Это уже не творчество, не наитие, не вдохновение, а штамповка, компиляция чужих приемов, чужого материала. Во все времена такое искусство считалось второсортным, второразрядным. Это, в сущности, «прикладная» музыка, которая нашла пристанище главным образом в музыкальном театре, где она сопровождает сценическое действие, иллюстрируя те или иные «положения» действия, интриги, фабулы, но не имеет в виду обрисовать характер действующих лиц, отличительные черты их психики, природу их «души», ее внутреннее строение. Для этого она слишком однообразна, интонационно безлика, ибо лишена не только национального корня, но и «личностного» начала, ибо она «исчислена», вымышлена, а не «сотворена», бездуховна) бездушна от самого своего возникновения, от посыла. жж Сделанные по трафарету симфонии Канчели”... жж Отсутствуют портреты А. Белого, Ф. Сологуба, на слова которых Рахманинов написал дивные сочинения. Нет портрета Смоленского — крупнейшего деятеля в области русской хоровой музыки (ему посвящена «Всенощная»). Нет портрета Э. Менгельберга"”, которому посвящены «Колокола». Это, конечно, упущения — современным любителям музыки было бы полезно знать эти славные имена. Постепенно как-то выясняется, что Рахманинов — очень крупная фигура нашей музыки и всей вообще русской культуры. Сейчас уже видно, что волна энергичного, мускулистого, динамичного искусства, возникшая в начале века и сметавшая многое на своем пути, в том числе и музыку Рахманинова, силу свою давно уже исчерпала и окончательно измельчала в эпигонстве наших дней, а духовное наполнение этого искусства оказалось совершенно явно недостаточным. Значение же Рахманинова продолжает расти, хотя и не до конца еще осознано. 206
