Демьян Бедный в поэме «Новая Москва» отметил, что устрашение москвичей дало свои результаты:
Как грандиозны перемены
Везде, во всем — и в нас самих.
Снесем часовенку, бывало,
По всей Москве: ду-ду! ду-ду!
Пророчат бабушки беду.
Теперь мы сносим — горя мало,
Какой собор на череду.
Скольких в Москве — без дальних споров —
Не досчитаешься соборов!
Дошло: дерзнул безбожный бич —
Христа-Спасителя в кирпич!
Земля шатнулася от гула!
Москва и глазом не моргнула.
Но между собой люди все-таки обсуждали разрушения в Москве, возмущались, проклинали разрушителей. Если при таком разговоре оказывался сексот-осведомитель, то его донос становился причиной ареста, а неосторожные слова — поводом для обвинения. Известный искусствовед Г. К. Вагнер свои воспоминания назвал «Десять лет Колымы за Сухареву башню», в них он говорит, что первое обвинение, которое предъявили ему в НКВД, было: «Ругал Кагановича, Ворошилова и других за снос Сухаревой башни и Красных ворот». О предъявлении подобных обвинений вспоминают многие московские интеллигенты, ставшие жертвами Лубянки.
Г. К. Вагнер. Фото 1928 года
Краткие информации в «Рабочей Москве» отразили хронологию разрушения Сухаревой башни.
19 апреля 1934 г.
«Верхние шесть метров Сухаревой башни уже разобраны. Закончена также разборка главной гранитной лестницы. 60-пудовый шпиль башни спущен на землю. Самая ответственная часть работы, таким образом, закончена… Вчера закончена съемка часов с башни».
29 апреля. «Вчера закончился разбор призмы (верхней части) Сухаревой башни. Приступлено к сносу основного здания».
24 мая. «Разборка Сухаревой башни заканчивается… Общий план работ выполнен более чем на 80 процентов. Нижний этаж будет разобран в течение ближайших 5–6 дней. Все строительные материалы предоставлены горотделу для использования при замощении улиц».
12 июня. «В ночь на 11 июня закончились работы по сносу Сухаревой башни. Разобрано свыше 16 тыс. кубометров стройматериалов. Образцы работы показали лучшие ударники Мосразбора тт. Ульбашев, Латыпов, Себерзьянов, Барбарошин. Они будут премированы».
Г. К. Вагнер. Прибытие в Колымские лагеря. Рисунок. 1937 год
К осени 1934 года Сухарева башня была разрушена полностью, обломки кирпича вывезены, площадь залита асфальтом. Но и этого Кагановичу было мало, ему хотелось предать забвению само имя башни, о котором напоминало название площади. 25 октября он сообщает Сталину (который и на этот раз находился в Сочи): «Предлагаем переименовать Сухаревскую площадь в Колхозную и соорудить к праздникам Доску почета московских колхозников». Сталин согласился с установлением на Сухаревской площади Доски почета, но насчет переименования промолчал. Однако в том же 1934 году, как было объяснено, «в честь 1-го Всесоюзного съезда колхозников-ударников» Сухаревская площадь была переименована в Колхозную.
Разборка Сухаревой башни. Фотография. 1934 год
Колхозная площадь после реконструкции. Рисунки из альбома «По старой и новой Москве» (М., 1947)
Черная книга
В одной легенде рассказывается, что когда Брюс умер, то Петр I сразу дал строгое распоряжение, чтобы до его, царского, приезда никто ничего не смел трогать в мастерской Брюса на Сухаревой башне.
Когда же Петр приехал, он закрылся в башне и трое суток безвыходно разбирал-рассматривал книги-бумаги и банки-склянки с разными жидкостями и порошками.
Прежде, при жизни, Брюс показывал царю свои книги, но царь подозревал, что главные-то из них, которые «по волшебству», он утаил и не показал. Поэтому теперь Петр хотел найти эти книги и самому прочесть, что в них написано.
Только человеку, не знакомому с чародейством, в этих книгах-бумагах ничего не понять. Петр разбирался-разбирался в книгах, листал-листал их — как будто, эти самые книги Брюс ему и предъявлял. «Нету здесь главных книг, должно быть, Брюс их в потаенном месте спрятал», — сказал Петр, и на четвертый день приказал жидкости из склянок вылить в яму, порошки сжечь на костре, а все книги и бумаги замуровать в стену башни.
А саму Сухареву башню приказал запечатать сургучными печатями и поставить часового с ружьем.
Но более распространены легенды о том, что свои чародейские книги «в кладке» Сухаревой башни спрятал сам Брюс. А почему их до сих пор не нашли, один из рассказчиков объяснял тем, что тайник сделан так хитро, что ежели его нарушить, башня завалится, потому и не разрешают искать.
Также существуют легенды и о том, что никаких чародейских книг Брюса в башне уже нет.
В одной легенде рассказывается об изобретениях Брюса, и рассказ о них заканчивается утверждением, что «только все же главное занятие его — волшебство», и далее говорится о судьбе его книг, как научных, так и «по чародейству».
«Книги у него были очень редкие, древние. Ищут их теперь, только зря: они давно уже в Германии. Еще как только Брюс помер, кинулись искать деньги, а у него денег-то всего-навсего сотня рублей была. Они же думали — у него миллионы имеются. (Рассказчик не уточняет, кого он подразумевает под местоимением „они“, предоставляя догадываться об этом самим слушателям. — В. М.) Ну, взяли эту сотню, а на книги внимания не обращают — разбросали по полу бумаги, планы, топчут… Ну, не все же были там вислоухие, нашелся один умный человек — немец, забрал книги, рукописания и гойда в Германию. Вот теперь эти аэропланы, телефоны, телеграфы — все по бумагам Брюса сделаны, по его планам и чертежам. Он дорожку первый проделал, а там уж нетрудно было разработать».
В другой легенде рассказывается, что всем императорам и императрицам, царствовавшим после Петра, московские генерал-губернаторы докладывали, что, мол, Сухарева башня запечатана и стоит у нее часовой с ружьем.
Когда об этом доложили Екатерине Великой, она сказала: «Не я ее запечатывала, и не мне ее распечатывать. А часовой пусть стоит. Как заведено, так пусть и будет».
А вот государь Николай Павлович, то есть Николай Первый, прибыв в Москву, ехал однажды мимо Сухаревой башни, видит, стоит у башни часовой, вот он и спрашивает у своего генерал-адъютанта:
— Что хранится в этой башне?
— Не знаю, ваше величество.
Царь приказывает кучеру остановиться, выходит из коляски и обращается к солдату-часовому:
— Что ты, братец, караулишь?
— He могу знать, ваше императорское величество, — отрапортовал часовой.
Видит царь: на дверях висит замок фунтов в пятнадцать, семь сургучных печатей со шнурами припечатаны. Стал он расспрашивать генералов, ни один не знает, что в башне хранится. Время-то прошло много, кто знал, уже помер, а новым это без надобности.
Потребовал царь ключ к замку. Кинулись искать, нет нигде ключа. Но Николай Павлович уж очень заинтересовался, по какому такому неизвестному случаю башня запечатана и что в ней хранится, и повелел сбивать замок.
Принесли лом, молот, сбили замок, открыли двери.
Вошел император в башню, — внутри пусто, одни голые стены — и больше ничего. Николай Первый рассердился такому непорядку и говорит с возмущением:
