Но если происхождение петербургской легенды о часах Сухаревой башни неясно, то происхождение второй — московской — легенды, связывающей башню с именем Петра I, можно отнести к определенному историческому факту.

Достаточно точно определяется время, когда Сухарева башня стала связываться с именем Петра I.

В 1817 году в «Записке о московских достопамятностях» Н. М. Карамзин пишет, что строил башню «верный стрелецкий полковник Сухарев». Конечно, знай Карамзин версию о строителе — Петре I, да еще с такой драматической предысторией, он обязательно, по жанру этого очерка, содержащего ряд подробных деталей, сказал бы о ней.

17 лет спустя в очерке 1834 года «Панорама Москвы» М. Ю. Лермонтов связывает Сухареву башню исключительно с именем Петра: «имя Петра начертано на ее мшистом челе!».

Значит, в период после карамзинской «Записки» и до «Панорамы Москвы» Лермонтова произошло событие, которое соединило имя Петра I с мифологией Сухаревой башни.

И этим событием стала ночная присяга Московской адмиралтейской команды Сухаревой башни 16 декабря 1825 года на верность Николаю I.

Об этой присяге много говорили в Москве. И сами члены команды, и митрополит Филарет, посчитавший даже необходимым написать о ней, и генерал-губернатор, и чиновники — все рассказывали и пересказывали любопытствующим подробности произошедшего, выражали свои чувства, высказывали оценки и соображения. Одним словом, об этом событии знала и толковала вся Москва.

Традиция сравнений, параллелей и уподоблений вообще характерна для мышления человека, на каком бы образовательном уровне он ни находился: от академика до малограмотного обывателя. Это — один из основных законов познания: измерение и оценка неизвестного известной мерой.

Надо иметь не так уж много фантазии для того, чтобы увидеть нечто общее в обстоятельствах восшествия на престол Петра I и Николая I. Там — стрелецкий бунт, подавленный твердой рукой, здесь — восстание декабристов, усмиренное артиллерией. Это главное, а далее проясняются сходные детали. Например, такая: унтер-офицер Шервуд, написавший донос на декабристов, «в ознаменование его отличного подвига» получил по царскому указу награду — право прибавить к фамилии слово «верный» и впредь именоваться Шервуд-Верный. Здесь — верный Шервуд, там — верный Сухарев.

Таким образом, обстоятельства восшествия на престол Николая I дали дополнительную возможность для уподобления его великому предку — Петру I. Такого уподобления, надобно сказать, в России после Петра традиционно в поздравительных речах и одах удостаивался при восшествии на престол каждый самодержец (или самодержица).

Широкому распространению в обществе сравнения Николая I с Петром I способствовал А. С. Пушкин. 8 сентября 1826 года он был по приказу Николая I из ссылки, из Михайловского, доставлен к нему на аудиенцию в Москву. Аудиенция проходила в кабинете Чудова дворца в Кремле.

Можно с уверенностью сказать, что разговор царя с поэтом был серьезен и глубок, он касался отношения Пушкина к декабристам, политическому положению в России, планов Николая I на будущее.

«Я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России», — сказал Николай I после разговора с Пушкиным. А Пушкин получил веские основания для оценки перспектив наступившего царствования. Свое мнение он высказал в написанном в декабре 1826 года стихотворении «Стансы», посвященном Николаю.

Таким образом, в результате московских слухов, рассуждений, сравнений родились исторические параллели, одна из которых и оформилась в четкую легенду, связанную с Сухаревой башней.

Историк И. М. Снегирев, не имея документальных материалов, осторожно пишет, что «башня прослыла Сухаревою в память этого полка, верного престолу государеву», но не говорит о постройке башни Петром I.

Историк, как и полагается историку, корректен в обращении с фактами, но когда вступает в свои права художественное мышление, оно делает решительный шаг к созданию мифа. В 1827–1831 годах в Москве вышел путеводитель в 4 частях «Москва, или Исторический путеводитель по знаменитой столице государства Российского», составленный писателем И. Г. Гурьяновым, автором большого количества повестей для простонародного читателя. В нем легенда о постройке Сухаревой башни Петром Великим в качестве награды верному полковнику приобрела свою классическую форму.

«Это готическое здание с высокою осьмистороннею башнею, — пишет Гурьянов, — увенчанною двуглавым орлом — новый памятник того, что никогда усердная служба отечеству и верность к престолу не остаются без награды. Так наградил Великий Петр одного из своих подданных за верность его к престолу.

Первый шаг к Сухаревой башне напоминает нам начальника одного из стрелецких полков, полковника Сухарева.

Петр Великий знал цену верности Сухарева, и наградить дарами и почестями значило — наградить только в глазах современников. Петр хотел наградить примерно и для потомства, и сделал это: он приказал воздвигнуть на месте бывших Сретенских ворот величественное здание и наименовал башнею Сухарева; первое, в воспоминание отличной верности Сухарева, второе, что в окрестности сего места стоял и полк, и находился Приказ сего стольника».

С этого времени, с 1830-х годов, легенда о Петре — строителе Сухаревой башни получает широкое распространение и становится темой литературных художественных произведений. Все популярные статьи и очерки о Сухаревой башне теперь обычно начинаются рассказом о Петре I и «верном» Сухареве, этот сюжет разрабатывают беллетристы, им вдохновляются поэты. Очень характерно в этом отношении стихотворение Е. Л. Милькеева «Сухарева башня», написанное в конце 1830-х годов.

«Живописующий рассказ», попавший и в стихотворение Милькеева, переходя из одного сочинения в другое и повторяемый различными авторами в течение более двух веков, до сих пор многими считается неоспоримым историческим фактом. В сознании самых широких народных слоев именно он выступает тем краеугольным камнем, на котором зиждется историческая репутация Сухаревой башни.

Используя авторитет и славу имени Петра Великого, почитатели московской старины в XIX и начале XX века ратовали за ее ремонт и реставрацию и неоднократно добивались государственных субсидий на то и другое. В советское время, перевернувшее официальные исторические концепции с ног на голову, этот же факт использовал Каганович при оправдании разрушения Сухаревой башни как исторического памятника, говоря словами ленинского декрета 1918 года, «воздвигнутого в честь царей и их слуг», которые «подлежат снятию с площадей и улиц».