До середины XVII века всадник на московском гербе, по толкованию русских официальных лиц, обозначал самого великого князя и государя. Русский посол во Флоренции в 1659 году на вопрос герцога Тосканского, не нарисован ли в московском гербе святой Георгий, ответил: то «великий государь наш на аргамаке». В официальных документах всадника называли «ездец», в одной из описей имущества Алексея Михайловича герб на перстне описан так: «персона человеческая на лошади с саблею, под лошадью змий».

Подобная идентификация изображения на государственном знаке с самим государем или святым, в честь которого он назван (что подразумевает его же), была традиционна для России, и отказаться от этой традиции русская бюрократия не решалась.

В то же время неофициальное толкование изображения всадника в московском гербе как святого Георгия Победоносца было едва ли не всеобщим. Для русских оставалось совершенно очевидным тождество изображения на православных иконах и в гербе. Иностранцы, не связанные русской бюрократической традицией, прямо называли всадника святым Георгием. С. Коллинс, англичанин, придворный врач царя Алексея Михайловича, в своем сочинении «Нынешнее состояние России» объясняет, что всадник на груди орла — это «святой Георгий на коне». И.-Г. Корб также без всяких оговорок пишет, что московский герб «представляет св. Георгия».

Фактически большая государственная печать Ивана Грозного являлась уже гербом, причем один из его элементов — печать Московского княжества к тому же была помещена в европейский гербовой щит. Вместе с тем в русском языке не существовало термина «герб». Аналогичными ему по значению были понятия «знак», «знамя» (в смысле «знаменовать» — обозначать), «печать».

Впервые русский герб назвал гербом иностранец. В немецком издании «Записок о Московии» австрийского дипломата первой четверти XVI века Сигизмунда Герберштейна помещен портрет царя Василия III, а рядом, в щите, — рисунок всадника, поражающего копьем дракона, обозначенный как «герб великого князя Московского».

В России слово «герб», начало входить в употребление во второй половине XVII века, в царствование царя Алексея Михайловича. В 1669 году Алексей Михайлович поручает живописцам сделать росписи в своем новом Коломенском дворце и написать на стенах «четырнадцать печатей в гербах», имея в виду, что надо традиционные государственные эмблемы поместить в щитах — неотъемлемой принадлежности европейского герба.

К тому времени и в России перестали называть всадника на печати «всадником» или «ездецом».

Петр I в детстве, конечно, рассматривал росписи Коломенского дворца, о котором ученый монах — учитель царских детей Симеон Полоцкий написал оду. В ней новый царский дворец он называет «осьмым чудом света», которое «ныне на Москве явися». Несколько строф Симеон посвятил росписям дворца, начав их описание такими словами:

Гербовые эмблемы сами по себе должны были привлечь внимание ребенка и вызвать вопросы о том, что же они означают. Нельзя представить, чтобы Симеон Полоцкий не воспользовался этим и не рассказал царевичу «истории чюдные», связанные с ними.

В 1722 году в плане усовершенствования государственного управления Петр I издает указ о создании специального учреждения — Герольдии — и введении в России гербов.

Герольдия, по замыслу царя, была призвана ведать учетом состояния российского дворянства. Герольдмейстеру, как предписывалось в указе, «…перво знать надлежит: дворян всех и их детей, и когда кто к какому делу спрошен будет, то б мог несколько человек к тому достойных представить; также кто умрет, или у кого дети родятся, чтоб ведал же; и имел о том записку…». Говоря по-современному, Герольдия мыслилась всероссийским дворянским отделом кадров.

Среди задач, поставленных перед Герольдией, значилось создание государственных и личных дворянских родовых гербов, для чего в штатах предусматривалась должность специального человека «для сочинения гербов».

Признавая необходимость для дворянства личных родовых гербов, Петр I, однако, не торопил с их созданием, зато государственный герб, а также гербы «царств, провинций, городов» требовались незамедлительно. Гербы городов, по замыслу Петра I, должны были изображаться на знаменах воинских частей, размещавшихся в этих городах.

Тогда же царь обратился к Я. В. Брюсу, который в числе многих наук занимался также геральдикой, с просьбой найти знающего человека для «сочинения гербов». Брюс рекомендовал пьемонтского дворянина графа Франциска Санти, знатока геральдических наук и художника, служившего прежде гофмаршалом и тайным советником у ландграфа Гессен-Гомбургского. Выехавший в поисках службы в Россию, Санти получил чин полковника русской службы и 12 апреля 1722 года был зачислен в Герольдию «товарищем герольдмейстера» с поручением заниматься «сочинением» гербов.

Граф Санти был, действительно, знающим геральдистом. От Герольдии ему было поручено создать государственный герб и городские гербы, а затем уже обратиться к «гербам шляхетным».

Герольдмейстерская контора тогда находилась в Москве, и первые русские гербы, отвечающие правилам геральдики, в том числе и герб Москвы, создавались в древней русской столице.

Граф Санти серьезно отнесся к своим обязанностям. Он выписал из-за границы литературу по геральдике, составил геральдический словарь. Но главное — в отличие от многих европейских просветителей России он понимал, что его миссия будет успешной и плодотворной лишь в том случае, если он не ограничится введением и пропагандой правил европейской геральдики, а использует для создания русской геральдики русские традиции.

Изучая русские материалы, и в первую очередь «Титулярник» — рукописную книгу XVII века, в которой были перечислены все титулы русских государей, нарисованы портреты великих князей и царей, даны рисунки государственных печатей и печатей земель и областей, он увидел, что, несмотря на формальное отсутствие на Руси гербов, фактически «гербы есть». Печати не только исполняли функции гербов, но и имели определенную гербовую форму. Оформление эмблем в печатях на внутригосударственных и дипломатических документах отвечало и некоторым положениям западноевропейской геральдики: имело устойчивую традицию в рисунке и размещении на ограниченной плоскости. Европейский герб размещался в щите. Среди форм щитов, используемых в Европе для герба, наиболее распространен был французский щит — четырехугольник с закругленно-заостренной нижней частью; употреблялись также треугольный варяжский, вырезной германский, квадратный испанский, овальный итальянский щиты. У славян же щиты были преимущественно круглые, и русские «печати», «знамена», «клейма» обычно помещались в круге.

Санти отметил также, что русские эмблемы имеют историческое или легендарное обоснование, например на печати Великого Новгорода изображена «степень» — возвышение с несколькими ступенями, с которого в прежние времена обращались новгородцы на вече к народу. Это открытие заставило Санти при создании гербов для городов, имеющих древние печати, отнестись с уважением к старым эмблемам, а для городов, не имеющих печатей, использовать эмблемы, также связанные с какими-либо примечательными событиями истории этих городов или современным их состоянием.