– Ладно, не буду тебя отвлекать, пора бежать, удачи. – Все вышло как-то скомканно и глупо, но ей действительно нужно разыскать детей, познакомиться с учительницей и сделать хотя бы несколько фотографий и стримов. Главное, чтобы Алиса снова не закатила концерт.

Ей стоило большого труда идти с расправленными плечами и прямой спиной. А также игнорировать тот факт, что Митя отвернулся от нее, разговаривая по телефону с «Любимой».

Исхитрившись и все-таки поцеловав Тима, Регина сделала несколько селфи с Алисой, предварительно шепнув ей на ухо, что после школы они пойдут есть мороженое, а потом сразу же в магазин игрушек за ужасными куклами. Та благоразумно не стала капризничать и устраивать истерики, была слишком поглощена всем происходящим, покорно дала себя поцеловать и даже улыбнулась в камеру, помахав почти полутора миллионам подписчиков.

Еще вчера Регина сочла бы это победой и добрым знаком, что их отношения меняются и в них появляются тепло и хотя бы некое подобие привязанности, но сейчас ей было не до этого. Неожиданно свалившаяся на голову возможность подумать о чем-то кроме семейных проблем кружила голову. Несмотря на проклятую «Любимую» на экране.

Покончив со всеми необходимыми формальностями, сфотографировавшись с парочкой узнавших ее подписчиц (все-таки она молодец, что успела до школы заглянуть на укладку), Регина, с трудом дождавшись, пока прозвенит торжественный первый звонок, легкой походкой вышла со двора и бегом бросилась к машине.

Все время торжественной линейки, общения с учительницей Алисы, с мамами одноклассников Тима и с поклонницами Регина украдкой бросала взгляды по сторонам в поисках Мити, но тот словно растворился в воздухе. Впрочем, сейчас это было не главное. Главное, что он каким-то невероятным образом снова оказался здесь, в городе.

Распахнув дверь машины, она рухнула в салон и наконец-то сделала то, о чем мечтала все утро. Достав телефон, она нажала на цифру «1» – быстрый набор номера.

– Лизка, ты не поверишь, кого я сейчас встретила! – затараторила она в трубку.

Аллу сложно было не заметить. Красивая, ухоженная, с отличной фигурой (жена, по ее словам, «сублимировала» в спортзале), дорого одетая. Но привлекало к ней внимание вовсе не это, а выражение лица. Алла смотрела на всех так, словно одаривала милостью одним своим присутствием. Удивительно, как ей, такой невысокой, в любых обстоятельствах удавалось смотреть на мир сверху вниз. Алле достаточно было лишь взглянуть на человека этим своим взглядом, как тот тут же давал его жене все необходимое.

Но сейчас Митя не собирался этого делать. Его неимоверно бесила ее уверенность в том, что она все делает правильно. Ее полное наплевательство на то, что она рушит жизни других людей. И способность обвинить в несчастьях всех… кроме себя. С утра он нервничал перед встречей с женой. Он ненавидел ссоры и конфликты, но достаточно было лишь взглянуть на Регину, как все внутри перевернулось. Ему захотелось излить гнев, бессилие и злость за то, что все пошло не так и жизнь разрушена. Хотя как раз в этом Алла была не виновата.

Резко чиркнув стулом по полу, Митя тяжело рухнул на заскрипевшее под его весом сиденье. Алла чуть брезгливо поморщилась – она не выносила громких звуков и полных людей.

– Почему моего сына сегодня повел в школу другой мужчина? – Митя не стал ходить вокруг да около. Встреча с Региной подействовала на него сильнее, чем он ожидал. Словно кто-то взял топор и одним махом прорубил в плотине дыру, через которую эмоции хлынули наружу.

– Потому что теперь у него новый папа, – спокойно пожала плечами жена и манерно взяла в руку чашку кофе, собираясь сделать глоток, но Митя неожиданно проворно схватил ее за кисть и резким движением притянул к себе, проливая кофе на свое и так не особо свежее пальто.

– Папа у него один и всегда будет один, я не дам тебе забрать у меня сына, – кипящим от ярости голосом прошептал он ей на ухо.

– Пусти, мне больно, – прошипела Алла, но Митя и не думал сдаваться. Ему, в жизни своей не причинившему никому боли, неожиданно захотелось ударить жену. Никакая она ему больше не «любимая», надо будет переименовать ее в телефоне. Впрочем, «любимой» она никогда и не была. Он, как и все, лишь создавал видимость.

– Перестань вести себя как стерва, – процедил он.

– Я? – Черные глаза Аллы оказались неожиданно близко к его глазам и постарались прожечь дыру в его голове. – Я веду себя как стерва? Это говорит мне человек, который меня никогда не любил? Который испоганил мне жизнь?

Митя разжал руку, и Алла рухнула на стул, неосторожно расплескав остатки кофе на идеальное новое платье.

– Я не дам тебе забрать сына, – взяв себя в руки, спокойно проинформировал ее Митя.

– Интересно, как ты можешь этому помешать? – фыркнула Алла. – Ты же ноль, пустое место. Только говоришь, но никогда не делаешь. И никогда не делал, милый. Иначе бы ты не сидел сейчас здесь.

Алла не удержалась от шпильки, но Митя оставил реплику жены без ответа, уж слишком она ударила по живому. Лишь упрямо повторил:

– Я не дам тебе забрать сына.

– Чего ты вообще хочешь? Забрать его себе? – зло выплюнула жена. – Ты что, будешь целыми днями с ним возиться, водить в школу, возить на кружки, готовить ему завтраки, обеды и ужины? Или, может, твоя мамочка будет этим заниматься? – от нелепости мысли Алла расхохоталась. – Митя, будь реалистом. Матвей останется со мной, и точка.

Резко встав, она кинула на стол заранее приготовленную купюру и быстро вышла из кафе. Одним неловким движением Митя сбросил на пол оставленную Аллой чашку, хранящую след красной помады. Та с громким стуком упала и разбилась. Митя с вызовом посмотрел на остальных посетителей кафе и перевел тяжелый взгляд на официанта:

– Я компенсирую.

Что такое плата за разбитую посуду по сравнению с тем, что ему предстояло?

Мите было больно смотреть на мать. Та, всегда ухоженная, одетая с иголочки, в любой ситуации с прямыми плечами и идеальной прической, сейчас выглядела постаревшей, жалкой, несчастной и словно сдувшейся.

– Ты с ней поговорил? – Екатерина Антоновна приложила к глазам шелковый платочек. Бумажные салфетки она не признавала и считала плебейством. Шелковые платки были у матери всю жизнь, сколько Митя себя помнил. С собственной монограммой, она изготовляла их на заказ. Они «соответствовали статусу». Тому самому статусу, который разрушил жизнь ее сына.

– Поговорил, мама, но не в том смысле, который тебя интересует, – тяжело выдохнул он, пододвигая к себе бутылку с купленным по дороге пивом и делая щедрый глоток.

Они сидели на просторной материнской кухне, в которой та недавно сделала ремонт. Привычная и любимая с детства обстановка исчезла, ее заменила стильная серая мебель с глянцевыми поверхностями. Совершенно непрактичный прозрачный стол и в пару ему прозрачные пластиковые стулья. Мать твердила, что так в помещении больше света и воздуха, сам же Митя чувствовал себя как посетитель пивной, из которой хочется смотаться, как только прикончишь свою кружку пива.

– Я что же, опять не увижу Матвея? – Екатерина Антоновна театрально всхлипнула. Внука она любила. Любила той беззаветной любовью, которой в свое время не досталось сыну. Когда хочется нещадно баловать, зацеловывать, ничего не требовать, не ругать, не контролировать, никуда не толкать, а просто наслаждаться каждым моментом так стремительно пролетающего детства.

– Мама, я все улажу, – не очень уверенно заверил ее Митя и положил неуклюжую опухшую руку на материнскую – теплую, родную, с идеальным маникюром, украшенную массивными кольцами.

Ему больше не хотелось говорить об Алле и о том, что привело его в родной город. Неожиданно все это отошло на второй план. Он все решит. Если не сам, то подключит органы власти. Связи и деньги у него имеются. Алла ошибается: в этот раз он добьется своего, не такой уж он и бесхребетный неудачник, как ей кажется.