– А если нет? – не удержался Сергей.
– Значит, такова судьба. Значит, буду ухаживать за ребёнком.
Повисла пауза. Голограмма искрилась и подрагивала, ещё больше усиливая ощущение хрупкости и мимолётности жизни.
– Мужу уже сказала?
– Решила его не огорчать.
– И не скажешь?
– Нет. Не скажу. Всё равно ему ничего не изменить…
Из ванной вышел Александр, вытирающий лицо полотенцем – он сразу узнал свою знакомую.
– Галя, привет! Как жизнь? – весело спросил он.
– Привет, Саш! Всё в порядке, собираюсь спать. У нас уже поздно.
– Да, – отрезал Сергей и отошёл вместе с планшетом к окну, – Ничего пока не делай, слышишь? Я что-нибудь придумаю.
– Нечего ждать…
– Хотя бы до завтра! Завтра созвонимся и всё обсудим. Пообещай мне!
– Хорошо. Обещаю. Спокойной ночи.
– Спокойной…
Голограмма рассеялась простеньким визуальным эффектом, и голубые искры, только что составляющие объёмный портрет женщины, смешались с высоким небом и растворились в огромном алеющем закатном солнце.
Синий. Чёрный. Изумрудный. Тёмно-бордовый. Или, может, всё-таки синий?
Александр уже двадцать минут стоял у зеркала и нажимал незаметную кнопку на внутренней стороне своего пиджака. Наноткань меняла цвет, как гирлянда, но переводчик никак не мог определиться. В конце концов, устав от мук выбора, он обратился к коллеге.
– Оставляй чёрный. Но обязательно с красным галстуком, – не оборачиваясь, посоветовал Сергей, уже одетый точно так, как и рекомендовал другу.
– Как скажешь. Есть мысли, что будет на нашей встрече?
– Как всегда, – спокойно ответил Сергей, глядя в окно, – Обменяемся любезностями, сядем за стол. Представитель заказчика скажет что-то вроде «Много о вас наслышаны. У нас в стране вас уже называют…» и дальше несколько похожих вариантов развития диалога. Это ведь деловая встреча, а не шекспировская пьеса.
– Кстати, Шекспир творил всего около двадцати лет, я читал… Впрочем, неважно. Надеюсь, ни в одном из твоих вариантов я не рушу российско-израильские отношения. Или, ещё хуже, контракт «Заслона».
Телефон в номере издал старинный звук, похожий на «о-оу», и над ним появилась голограмма в виде тучного израильтянина по имени Хаим, который исполнял роль сопровождающего для командированных из «Заслона». Это был вылитый Карабас-Барабас, променявший театр кукол на скрипку и кипу.
– Шалом, уважаемые гости! Надеюсь, вы успели отдохнуть! Транспорт уже подан.
– Благодарю, мы сейчас спустимся, – ответил Сергей.
– О, нет-нет! – замахал руками Хаим, торопясь их остановить, – Наоборот, поднимайтесь на крышу! Вертолёт вас ждёт там, а я жду внутри вертолёта, хе-хе!
Обстановка на крыше была как в рекламе лака для волос, после использования которого укладка выдерживает и зной пустыни, и ветер под тридцать метров в секунду. Полы пиджаков трепетали, как флаги, а галстуки просились развязаться и улететь. Русские инженеры поспешили поскорее подняться на борт.
Хаим прищурился, с удовольствием отмечая удивление на лицах гостей. Он понимал, что его начальство планировало достичь именно такого эффекта.
– Обыкновенная израильская машина скорой помощи! – Хаим постучал ладонью по металлическому корпусу и запустил автопилот.
– В таком случае, не стоило лишать граждан вашей страны столь важного транспорта ради экономии нашего времени, – дипломатично заметил Сергей.
– О, нет! Поверьте, таких машин у нас предостаточно, хе-хе! А как обстоят с этим дела у вас, в России?
– У нас такого нет, – с восхищением пробормотал Александр и тут же получил незаметный пинок от Сергея.
– Мой коллега, конечно же, имеет в виду американские дотации.
Разговор смялся, как испорченный черновик, и упал вниз, в каменную пустыню. Александр ошалело посмотрел на друга. В глазах его читалось выражение «ты что творишь?!» – вернее, читалось бы, если бы Сергей хоть раз взглянул на коллегу. Но инженер и так знал, что сейчас происходит на лице переводчика, потому и не оборачивался. Он не сожалел о сказанном: это чувство не смогло бы пробиться сквозь прочную броню из общей эрудиции, знания ситуации и истинного патриотизма.
Пустынные пейзажи внизу скоро стали сменяться урбанистическими. Небоскрёбы, проспекты, яркие огни – пунктом назначения была явно не клиника в древнем, консервативном Иерусалиме.
– Куда мы летим? Нас не предупреждали, что изменится место встречи.
– О, прошу прощения! Совсем вылетело из головы, это моя ошибка! Встречу перенесли в Тель-Авив.
– В Тель-Авив? Почему?
– Скоро сами всё узнаете.
Инженеры переглянулись. По Александру было видно, что он начинает волноваться – переводчик как-то напрягся и уставился в окно, хотя пейзажи с высоты птичьего полёта его никогда не интересовали. Сергей же и бровью не повёл – прекрасно понимал, что уж его-то не получится запутать никакими уловками. Настораживало лишь одно – зачем вообще эти уловки понадобились? Договор на поставку инновационных терагерцевых интерферометров ТИЗ-2 для неинвазивной медицинской диагностики уже был согласован. Всё, что оставалось Сергею и Александру, по большому счёту, – это торжественно поставить подписи и пожать руки.
Инженеры и сопровождающий летели в неловком молчании ещё какое-то время, прежде чем вертолёт начал сбрасывать высоту и, наконец, осторожно приземлился на небольшую площадку рядом с какой-то скромной, ничем не примечательной улицей. По периметру стояли военные в костюмах песочного цвета, балаклавах и касках, в руках они держали автоматы. Несмотря на то, что ближневосточный конфликт официально был разрешён, а государство Израиль утверждено в чётких границах, такая картина на улицах всё ещё не ушла в небытие. Страна ни на секунду не теряла бдительности по отношению к новым «друзьям», столько лет считавшимся врагами.
Хаим провёл гостей по серой улочке мимо старой водонапорной башни, разукрашенной выцветшими красками, и указал на двухэтажное белое здание. Оно состояло из трёх прямоугольных блоков; боковые выдавались чуть вперёд, создавая монументальность. Узкие длинные окна, словно прорези в рыцарском шлеме, заставляли насторожиться: что скрывает это здание под своим опущенным забралом?
Внутри тоже стояли солдаты в той же форме с синими нашивками в виде меноры, заключённой в круг. Они внимательно следили за тем, как Хаим провожает инженеров в зал, где их уже ждали. Казалось, любое резкое движение – и дула автоматов тут же окажутся направлены прямо тебе в лоб.
Едва увидев зал, инженеры сразу поняли, где находятся. Скромное пространство с интерьером из прошлого века, израильские флаги, простой стол на небольшом возвышении, над ним – портрет Теодора Герцля. Это был тот самый зал, в котором подписывали Декларацию независимости. Судя по всему, их доставку сюда представят общественности как безобидную экскурсию.
– Кстати, – как всегда, совершенно некстати прошептал Александр, – Я читал, что окончательный текст Декларации напечатали всего за девять часов до окончания Британского мандата на Палестину. А водителя, который вёз сюда бумаги, остановили за превышение скорости…
Но Сергей не слушал товарища. Он своим зорким взглядом, почти как робот из фантастического кино, идентифицировал всех, кто собрался в зале. Вон тот, седой, с немигающими глазами и чересчур ухоженными руками – явно врач из иерусалимской клинки. Другой, помоложе, что смотрит по сторонам так цепко, словно книгу читает, – из службы безопасности. Солдаты под его взглядом просто в струну вытягиваются, портят ему всю конспирацию. Впрочем, он и сам планирует раскрыть себя в ходе беседы, иначе бы не прикреплял на пиджак госнаграду. Рядом с ним – ещё один военный, судя по всему, чином пониже. Навык исполнять приказы, не задумываясь, оставляет заметный отпечаток на взгляде, делая его каким-то мёртвым, полупустым.
Как-то Сергей, ещё будучи простым смертным, во время командировки гулял по Национальному музею антропологии в Мехико. Среди прочих сокровищ древней южноамериканской цивилизации ему попался череп безымянного ацтека, искусно расписанный и украшенный бирюзой. Вглядываясь в его нарисованные зрачки в глазницах, Сергей вдруг осознал, почему смерть является наивысшим из всех страхов человечества. Вовсе не из-за того, что всех нас ждёт такой закономерный конец, нет. Смерть так страшна лишь потому, что незаметна. Человек может умереть задолго до того, как врачи констатируют остановку сердца. Утрата интереса к жизни и себя самого – вот что значит подлинная смерть. Люди всегда замечают её слишком поздно. Спустя долгие месяцы или даже годы они вдруг с ужасом обнаруживают, что те, кого они считали родными и близкими, уже давно мертвы. Или даже осознают, что умерли они сами – и каждый из них всегда сможет безошибочно назвать тот момент, когда это произошло. На земле остаётся лишь пустая оболочка, которая ходит, разговаривает, может быть, даже сияет розовыми щеками и повторяет услышанные по телевизору анекдоты. Но внутри неё уже ничего нет – вот что по-настоящему страшно.
