Муравьев. Всех?
Пестель. Решительно всех.
Муравьев. Но ведь это ж ужасно! Там ведь и женщины, там дети почти…
Пестель. Да… ужасно. Но что ж делать?
Муравьев. А ты подумал, что люди, обагренные кровью, будут посрамлены в общем мнении? После того им нельзя быть у власти.
Пестель. Я об этом подумал. Избранные на подвиг должны находиться вне Общества. Барятинский говорил мне не раз, что всегда найдет двенадцать таких молодцов.
Муравьев. Какая разница, не понимаю. Убив, они тем самым становятся членами.
Пестель. Наклонись ко мне. Ну, ближе… (Шепчет что-то ему на ухо.)
Муравьев (сделав шаг назад). Никогда. Слышишь? Пестель, это отдает Комитетом общественной безопасности.
Пестель. Ну и что ж? Под его управлением Франция блаженствовала. (После паузы.) Впрочем, такого же мнения все мои друзья. Les demimesures ne valent rien, ici nous voulons avoir la maison nette[5].
Муравьев. Да ведь вы бог весть что затеяли, вы… всех хотите!
Пестель. Il faut finir avec la propagande, il faut agir![6]
Муравьев (долго ходит, потом останавливается). Ну, так вот тебе мое последнее слово: конституция и монарх.
Пестель (с маху бьет кулаком по столу). Так будет же республика!
Свет гаснет.
1825 год. Октябрь. Линцы. Пестель и Поджио.
Пестель (расхаживая взад и вперед). Поверьте, Поджио, на северян рассчитывать опасно. Дай бог, чтобы они примкнули к победоносной силе, а уж сражаться в одном строю – на это их не сговоришь.
Поджио. Павел Иваныч, дело ясное. Никита Муравьев все ищет толкователей Бентама, нам же действовать не перьями. Его должно сместить.
Пестель. Непостижимо! Как может умнейший и достойнейший человек мечтать очистить монархию представительством! Точно эти понятия сопоставимы! И что может быть гнусней, когда власть над страной достается не умнейшему, не достойнейшему, но только сыну своего отца. Пусть он глуп, как бревно, развращен, низмен, пусть окружил себя сводниками, лакеями, подлецами. Нужды нет. В одну прекрасную ночь царь обрюхатил царицу и тем решил участь страны.
Поджио. Клянусь небом, вы правы. Мой отец был бедный подлекарь, потом секунд-майор. Он не оставил сыновьям ни громкого имени, ни состояния. Зато он оставил им презрение к царям.
Пестель. Только презрение?
Поджио. И решимость.
Пестель. Цари не уходят по доброй воле…
Поджио. Знаю…
Пауза.
Пестель. Император подлежит смерти. Равно как семья его.
Поджио. Это неизбежно.
Пестель. Я подсчитал их всех. Тринадцать человек. (Помолчав.) Зло можно жечь лишь злом. Этого Никита Муравьев понять не хочет.
Поджио. Вы не думаете ли меня смутить?
Пестель. Поджио, тринадцать человек… Это не шутка.
Поджио. Они тираны. Этим сказано все.
Пестель. Поджио, мы с ними покончим.
Поджио. Этот миг я буду помнить и в день смерти.
Пауза.
Кто же вступит в управление нового порядка?
Пестель. Временное правительство должно создаться. Кого вы полагаете к сему способным?
Поджио. Бессомненно, вы. Вы сооружали, вы должны и основать.
Пестель. Я не хочу быть уличен в личных видах. К тому же есть еще обстоятельство…
Поджио. Какое же?
Пестель. Имя мое нерусское. Вот что неладно.
Поджио. Помилуйте. Так ли уж это важно?
Пестель. В таком деле все важно. Даже, казалось бы, несущественность. Меня уж и так полагают честолюбивым.
Поджио. Вы рассеете толки, едва приведете Россию к законной власти. Удалитесь к числу частных граждан, как Вашингтон. В конце концов, временное правительство не продлится более нескольких месяцев.
Пестель (резко). Не менее десяти лет. Разделение земель одно возьмет годы.
Поджио (помедлив). Этого и впрямь многие устрашатся.
Пестель. Что же делать!
Пауза.
Время действий близко. Вернитесь к сроку. Вы едете через Орел?
Поджио. Да, я намерен там задержаться.
Пестель. Проверьте все сами. На месте вы скорей поймете, что можно основать. Если удастся, там будет Восточная управа. И управлять ею будете вы.
Поджио. Я сделаю все.
Пестель. С богом, брат. Коли будет что спешное, я к вам пошлю капитана Майбороду. На него полагайтесь, как на меня. Он человек твердый, деятельный, мне преданный безгранично.
Поджио. Прощайте, душа моя с вами.
Обнимаются. Поджио уходит. Почти сразу же появляются Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин.
Муравьев-Апостол. Мы пришли проститься…
Пестель. Я был вам душевно рад, Сергей Иваныч. Судьба не балует нас частыми свиданиями. В этом, быть может, ее коварный умысел.
Муравьев-Апостол. Можно взглянуть и с иной стороны – провидение нас оберегает. Впрочем, вы знаете все обо мне от Михаила Павловича, равно как и я от него – об вас.
Пестель (Бестужеву-Рюмину). Итак, вы едете в Киев. Вы встретите поляков?
Бестужев-Рюмин. Надеюсь. Граф Олизар и граф Хоткевич меня ждут.
Пестель. Передайте ж им, что я вместе с князем Волконским готов продолжать с ними сношения. Мы можем принять князя Яблоновского и Гродецкого в удобный им срок.
Муравьев-Апостол. Павел Иваныч, они явятся не за тем, чтобы получить приказы. Они прежде хотят услышать о независимости своей отчизны.
Пестель. Что ж, мы готовы говорить о польской независимости, но взамен просим заверения в одинаковом образе правления и откровенности о всех их сношениях с другими обществами в Европе. С цесаревичем же они обязаны поступить, как мы с великими князьями.
Бестужев-Рюмин (весело). О, в этом к согласию прийти нетрудно.
Пестель. Как намерены поступить Соединенные славяне? Будут ли с нами или же, подобно полякам, жаждут независимости?
Бестужев-Рюмин (не скрывая улыбки). Тут дело сделано. Я перевел их всех в Васильковскую управу.
Короткая пауза.
Пестель. Что ж, господа, я вижу, Васильковская управа стала душою Юга. С нею сносятся охотней всего.
Муравьев-Апостол. Кто ж еще, Павел Иваныч?
Пестель. Хоть бы князь Трубецкой, дорогой друг. Впрочем, божусь, я его понимаю. Ваши отличные качества делают беседу с вами сущим наслаждением. Я же, бесспорно, собеседник не из приятных.
Муравьев-Апостол. Нужны ли эти слова меж нами? И вы и я – мы знаем вам цену.
Пестель. Тогда к чему бы напоминать, что поляки ко мне не за приказами едут?
Муравьев-Апостол. Это надобно помнить для пользы дела.
Пестель. Друзья мои, мы – на войне. Неприятель в Петербурге. Неприятель – вокруг нас. И на войне не обойтись без приказов.
Муравьев-Апостол. Так где же они? Я их ждал терпеливо. Я хотел выступить еще в двадцать третьем годе. Я был готов к сему в двадцать четвертом. Вы мне внушали, что срок не пришел. Что ж, еще год миновал в бесплодных спорах. А ныне я явственно слышу упрек за то, что Васильковская управа еще дееспособна. Похоже, единственный приказ, коего я могу дождаться, – это приказ ожидать приказов.
