– Кто же ты?

Он приподнялся и сел, глядя на меня. Я лежала перед ним во всем блеске моей красоты, несколько багряно-алых, с золотыми сердцевинками звезд сон-травы распускалось в моих золотых волосах.

– Даже дева альвов… не может быть такой прекрасной и могущественной. Ты… сама Фрейя?

– Это я. Ты угадал.

– И неужели я… – он с трудом оторвал взгляд от меня и осмотрелся, – чем-то заслужил… твою любовь? Не могу поверить. Скажи мне, что это правда.

– Это правда. Я люблю тебя, Од. Я приняла ожерелье, которое ты хотел отдать своей жене, и пока ты остаешься здесь, я буду твоей женой.

Некоторое время он молча смотрел на меня.

– Чего же я сижу? – сказал он потом, как будто сам себе. – Ведь такой сон может кончиться слишком рано… Дай мне этот цветок, – он кивнул на сон-траву в моих волосах, – я помню, ты рассказывала мне: если во сне увидеть прекрасную деву и взять у нее сон-траву, она не сможет избежать судьбы и станет моей женой.

Я вынула из волос одну из багряно-алых звезд и подала ему. Сейчас его ядовитый сок не причинял вреда – любовь может ранить лишь в Мидгарде, а здесь, в моих палатах, правит только блаженство и счастье.

Он взял цветок, прижал к груди… Там появилось красное пятно – как отпечаток. Я приподнялась, обняла его за шею и поцеловала в губы. До того я ласкала его лишь во сне, прежняя любовь была лишь игрой наших душ в царстве снов, но сейчас все происходило наяву – для меня и для него. Я готова была по-настоящему отдаться ему, и он был готов принять мой дар.

Он обнял меня, отвечая на поцелуй, но едва я выдохнула, ощущая, как жар моего желания проникает в его кровь… как он исчез.

В изумлении опустив руки, я огляделась. Ода не было на моем ложе, его не было в моем доме. Остался только помятый багряно-алый цветок, что я вручила ему…

Изменив облик, под видом обычной смертной женщины я расспрашивала людей о нем, но никто не знал его. Однако я не теряю надежды. Мир людей велик, и я продолжаю мои поиски. Каждый вечер я захожу в какой-то из домов, сажусь к очагу и разговариваю с людьми. И все жду, что кто-то упомянет о нем. Мне довольно самого малого следа…

– Тебе повезло, – богиня вдруг обратила взор прямо на Снефрид.

Сияние померкло, цветы исчезли. Платье богини стало просто серым, а глаза приобрели оттенок тающего снега. Лицо ее осунулось, но не оставалось в покое: по нему скользила то тень тоски, то луч надежды. Этот луч отражался в глазах, и вдруг Снефрид показалось, что это ее глаза – серебристо-серые, унаследованные от праматери рода, Скульд Серебряный Взор. И все лицо Фрейи стало ее лицом – выражавшим решимость и вызов, что умаляло его красоту, но придавало величия.

– Твой возлюбленный прислал тебе весть, ты знаешь, куда идти за ним. Не потеряй своего пути, а я буду оберегать тебя, обещаю… Я сама буду прокладывать тебе путь, и если ты найдешь свою любовь, ты поможешь мне найти и мою. И в мирах под кроной Ясеня станет чуть больше счастья…

Глядя в янтарь морского заката, Снефрид снова вызвала в памяти вчерашний сон, когда богиня говорила с нею. Он и так почти не покидал ее мысли, с того самого мгновения, как она проснулась в спальном чулане Кунгсгорда, возле Эйрика. Сон оставил в ней двойственное чувство: ей хотелось ухватиться за руку Эйрика, вцепиться изо всех сил, не выпускать, никуда от него не уходить, беречь то, что у нее есть – и одновременно тянуло скорее в дорогу, туда, где ждет ее истинная судьба. Это этого надлома хотелось плакать.

Глаза Фрейи – один голубой и радостный, как летнее небо, другой черный и жуткий, как бездна Хель – стояли перед нею и после: когда она прощалась с Эйриком на причалах Бьёрко, и днем, пока тянулись мимо острова и островки в морском заливе под названием Озеро. Встреча с Фрейей открыла ей многое. Неудивительно, что облик богини так тревожен и неустойчив. Она была одинока, заложница в чужом, вчера еще враждебном ей племени асов, тех, что трижды пытались ее убить и только потом, убедившись, что это бесполезно, пошли на мирные переговоры. Она обрела любовь и потеряла ее, как теряет, так или иначе, почти каждый из людей. Оттого сама любовь так неустойчива, оттого ничто другое не навлекает на себя столько людских благословений и проклятий, благодарности за счастье и жалоб на жестокость. Ничто иное, как любовь, не приносит людям столько радости и не причиняет столько страданий, оттого и облик Фрейи то греет, то овевает холодом. Она сама живет на тонкой грани между счастьем обретения и горем потери.

– Пойдем, госпожа! – Возле Снефрид появился Лейви Рокот. – Я побывал в том доме, не роскошно, конечно, но переночевать можно. Идем, я тебя провожу. Парни, берите ларь.

Снефрид улыбнулась ему, запахнулась в накидку – с моря дуло, – и пошла вслед за Лейви к темнеющим дальше от берега строениям.

После конунговой усадьбы Кунгсгорд, где Снефрид провела перед этим несколько недель, в доме на Гостином острове и впрямь казалось неуютно. Какой-то роскоши в строении, предназначенном для постоя проезжающих торговцев, никто и не ждал обнаружить, но те несколько недель, пока длилась война между старым Бьёрном конунгом и его мятежным внуком Эйриком Берсерком, торговцы не ездили, и теперь в доме попахивало плесенью. Сено на полу отсырело, скамьи и спальные помосты вдоль стен казались влажными, так что не хотелось садиться. На полу валялся разный мусор – сухие рыбьи головы и хребты, какие-то кости. Люди Асварда разожгли огонь в очаге, и в затхлом воздухе повис дым. Мьёлль ходила туда-сюда, выискивая место, где устроить лежанку для Снефрид, и ворчала. Снефрид не знала, улыбнуться или вздохнуть: им предстояла лишь первая ночевка в дороге, и весьма вероятно, что последующие будут куда менее удобны. Здесь у них хотя бы есть привычного вида дом, очаг и спальные помосты. А что дальше?

Чем дальше она пыталась мысленно пройти по предстоящему пути, тем гуще его окутывал туман. Около двух недель им предстоит плыть по морю на восток, пока не кончится Восточное море. Далее надо свернуть по заливу на юг и плыть до вика Альдейгьи. Там есть люди северного языка, но вокруг Альдейгьи живут уже другие народы – славяне и финны. От Альдейгьи по большой реке несколько дней нужно будет плыть до города Хольмгарда, где живет сам конунг Гардов, Олав, со своей женой, королевой Сванхейд. На ее-то помощь Снефрид и рассчитывала в дальнейшем, чтобы добраться до Меренланда, того края, где поселился Ульвар. Меренланд принадлежал Олаву Гардскому, и только при его содействии Снефрид сможет туда попасть. Протяженность этого пути, его трудность и неизвестность так ее угнетали, что она старалась пока об этом не думать. Сейчас ее цель – Альдейгья, а дорогу туда Асвард Соболь знает хорошо. Дальше видно будет.

Однако, несмотря на все тревоги, на все опасности затеянного ею невероятного путешествия – Снефрид даже не слышала, чтобы какая-то женщина пыталась в одиночку пересечь Восточное море, чтобы из Свеаланда попасть в Гарды, – в себе самой она чувствовала мощный источник сил. Как ни длинен этот путь – на том конце ее ждет Ульвар. Она знала его почти столько же, сколько помнила себя; первые разговоры об их будущей свадьбе пошли, когда ей было всего-то лет десять. Ей так хорошо помнились его светлые серые глаза, русые волнистые волосы, белозубая улыбка, его всегдашняя веселость и вера в любовь норн, которая не даст пропасть ни в какой беде. Таким он был до того лета, когда проиграл чужой товар стоимостью в три сотни серебра. После этого он три года провел в сарацинском походе, и, конечно, должен был измениться. Теперь у него такой же густой загар, как у Лейви и его товарищей, хазарские серьги, перстни… может быть, шрамы. Такая же сосредоточенность в глазах, которая не уходит совсем даже среди веселья и смеха. Теперь-то он научился осторожности, собранности, умению оценивать соотношение сил и заботиться о себе, не полагаясь слепо на доброту норн. Иначе он просто не выжил бы в том походе, откуда вернулись живыми едва половина. Ульвар с юности был игроком: то и дело бросал кости, желая проверить благосклонность к нему норн, что и втравило его в неприятности – сначала его, а затем и Снефрид. Видно, норнам причиняло досаду это постоянное беспокойство без нужды, вот они и подбросили ему лекарство. Испытания были жестокими, но, как надеялась Снефрид, пошли на пользу. Теперь, когда ему уже тридцать, Ульвар стал таким мужем, на которого она сможет положиться. Ей не терпелось увидеть этого нового Ульвара, которого она сможет полюбить заново, и мысль о нем делала предстоящий путь не таким уж страшным, будто где-то там вдали Ульвар протягивает руки ей навстречу.