Литмир - Электронная Библиотека

– Ингрид, налей лошадям воду, – приказал Хаук, и дочь охотно взялась за вёдра, лишь бы не оказываться с Ольгиром под одной крышей.

Мужчины прошли в дом, и Ольгир ненадолго задержался на входе, рассматривая замешкавшуюся у корыта Ингрид. Она подняла глаза, и их взгляды встретились. Ольгир довольно прищурился, как сытый зверь, Ингрид же смотрела на него с холодной ненавистью. Она догадывалась, с чем он пожаловал, но ни одним движением не выдавала своего волнения и заинтересованности в происходящем. Ольгир скрылся в тени дома, прикрыв за собой дверь, и тогда только Ингрид выдохнула. Пока никто не видел, она осторожно протянула руку к Солу, пытаясь погладить его нос, но конь отвернулся, не найдя в протянутой ладони угощения. Пусть и был он светлым, как Белая Грива, но вёл себя как обычная лошадка. Ингрид разочарованно отступила и снова подхватила вёдра.

Изнутри дом тоже не выглядел бедным. Ольгир догадался, что прежде тут жила большая знатная семья, и спросил о том хозяина. Хаук, усадив гостей за стол, охотно принялся рассказывать о своей судьбе. Слушать голос его было одно удовольствие.

– Что правда, то правда. – Хаук грустно улыбнулся. – Дом этот построили мы с моим братом и отцом. С тех пор жили тут вдевятером. Мои родители-старики, я с женой, наши дети и мой брат с женой. Бездетные. Родители мои, несложно догадаться, давно уж умерли от старости, и отец нам с братом завещал эту переправу. Было это ещё в те времена, когда сумь не боялась выходить из леса к реке и грабила расположенные неподалёку поселения. Это сейчас тут тихо и покойно, а тогда отец твой, сам Арн Креститель, присылал сюда небольшие отряды воев. Бывало, в опасные сезоны и они у нас жили, так как переправа важная была. Ещё один дозор всегда стоял на порогах, кажется, там до сих пор сохранилось основание сторожки, пусть домишко-то уже давным-давно раскатали по брёвнышку люди из соседнего села. Так что пусто в этом доме никогда не было.

Хаук достал ячменное пиво, ржаные лепёшки и сушёную рыбу. Угостил скромной пищей знатных гостей и продолжил:

– Мы с моим братом примерно тогда же ходили в поход. Вроде вёл его тогда теперешний воевода конунга – ярл Агни. Мы добрались до самого Великого моря, до края света, как мне тогда казалось. Оттуда мы с братом привезли много сокровищ, которыми после украсили дом и одежду, но самое большое сокровище привёз я. Свою жену. Самую красивую из арабок, что я когда-либо видел. Её глаза были черны, как зимняя ночь, волосы, что она так настойчиво прятала, были похожи на тёмную текучую реку, а кожа пахла розами и апельсинами. Она была взята в плен, как дочь какого-то важного господина, за которую был обещан выкуп, но позже оказалось, что она всего лишь служанка. Мореходы хотели обесчестить её и выбросить за борт, но я заступился за неё, потому что влюбился, как мальчишка, с первого же взгляда. Не знаю, почему меня тогда послушали и девушку оставили в покое – может, нас обоих спасла честь и слава моего отца, верного друга конунга Торвальда. Но я пообещал тогда, что она не станет лишним ртом, так как я буду в походе делиться с ней своей едой, а сама она станет трудиться с мужчинами наравне. Она и правда оказалась полезной нам. Не отказывалась от общей работы, штопала нашу одежду, приносила фрукты и никогда не перечила. Я ревностно сторожил её честь, но вскоре мужчины, отыскав себе плотские утехи в городах Великого моря, перестали обижать её.

Хаук приумолк. Он сидел на скамье, слегка трясясь, будто его тело вспомнило морскую качку. А в ушах, верно, шумела морская вода, плескаясь и выбрасывая на берега памяти воспоминания. Ольгир слушал Хаука внимательно, с почтением. Когда-то он слышал о Сказителе краем уха, но не знал, что тот обосновался на переправе не так далеко от Онаскана. Хаука приглашали на пиры и тинги, и тот являлся на них один, без семьи, но в руках его, как грудной ребёнок, всегда были чудные расписные гусли суми – кантеле. Редко баял он, как обычные скальды, не рассказывал саг, а всего чаще пел свои и чужие слова, и песни его были просты, но необычны. Знал он тексты и на чужих языках, и люди дивились, внимая ему. Много кто приходил послушать иноземные песни о Великом море, пока однажды Хаук не перестал появляться на людях, и на то, как оказалось, были причины.

– Я привёз её сюда, на переправу, и вскоре мы женились. Я обучил её нашей речи, и она охотно запоминала все слова, какие я ей говорил. Она быстро освоилась тут, научилась тепло одеваться, носить нашу одежду. Единственное, по чём скучала, так это по апельсинам и лимонам, какие выращивали целыми садами на её родине, а вместо роз я приносил ей колючий шиповник. – Хаук отпил из своей кружки, смачивая пересохшее горло, и продолжил: – Она подарила мне троих детей, Магнуса, Ингвара и Ингрид. Все трое смуглы и темноволосы, как она. Когда Магнусу исполнилось шестнадцать, он ушёл из дома, утащив за собой младшего Ингвара, и больше я не видел их, хотя Магнус, как мой старший сын, мог бы рассчитывать на эти земли. Но они ушли, и, наверное, то было к лучшему. Той же зимой вся наша семья заболела сильно. Моя жена умерла от хвори первой, а за ней к предкам отправились мой брат и его жена. Каким-то чудом лишь мы с Ингрид остались на ногах и не подхватили заразу. Так всего-то за один год это жилище опустело. Превратилось в прибежище сестры Ёрмунгарда и Волка.

Взгляд Хаука Сказителя стал отрешённым, и Ольгир, покачав головой, пригубил свое пиво. Кнуд и Вигго молча сидели рядом, посматривая на хозяина.

– Вот почему ты перестал появляться на пирах, – наконец произнёс Кнуд, и Хаук кивнул.

– То минувшие дни. – Хаук наконец пристально всмотрелся в своих гостей. Грусть в глазах его быстро растаяла. – А что было днями прошлого, теперь сага для настоящего. Поведайте и вы, что ли, с чем пришли. Неужто Агни соскучился по музыке кантеле и звуку моего голоса, что послал за мной? За десяток лет неужто никто не смог меня переиграть и перепеть?

Хаук мелко рассмеялся.

– Есть у нас певцы и получше твоего, – с вызовом произнёс Ольгир. – Жаль только, никто из них не был в Великом море. Пусть они и соревнуются друг с другом в мастерстве сложения песен, но никто из них не сможет рассказать про вкус апельсинов. Разве что про чернику в землях Альдейгьюборга и кровавые ягоды под Стикластадире.

Сказитель с довольным видом отпил из кружки, счастливый оттого, что до сих пор помнят о нём в Онаскане.

– Нет, не с тем я пожаловал к тебе в гости, Хаук Сказитель. Я упомянул раньше, что мы знакомы с твоей дочерью, так вот за ней я пришёл.

Хаук нахмурился.

– Как же это, за ней? – не понял он.

– Я хочу взять твою дочь в жёны и хотел просить у тебя на то разрешения. – Лицо Ольгира стало серьёзным. – Я принёс тебе богатые дары, и ты мог бы выбрать из них то, что тебе по душе, или забрать все, если отдашь за меня свою дочь. Я сын конунга и могу обещать, что со мной она будет жить в достатке, тепле и сытости. Ей больше не придётся тяжело работать на переправе и бояться зимы, и я смогу дать ей лучшую одежду и украшения, какие только она сможет пожелать.

Хозяин дома цокнул языком. Тряхнул бородой – вмиг растряс остатки пивного дурмана в голове.

– Как бы ни не хотел я отпускать своё единственное дитя, думаю, что мог бы отдать за тебя Ингрид, – наконец произнёс он медленно, соображая на ходу.

– Мог бы?

– Мог бы. Однако сначала хочу спросить, что по этому поводу думает сама Ингрид.

Ольгир опешил.

– Я сказал уже, что, как сын конунга, обеспечу её, – твёрдо произнёс он. – Тебе не стоит за неё беспокоиться.

– Ингрид – моё единственное дитя, так что она составляет всё моё беспокойство на этом свете. Мне не о чем больше волноваться. – Хаук поднялся из-за стола. – Обождите здесь, пока я позову её и спрошу.

Он ушёл, оставив Ольгира наедине с хускарлами. Тот опустил голову, подперев её руками.

– Чудной старик, – произнёс Вигго.

– Не то слово, – согласился с ним Ольгир. Он снял золотой перстень и принялся тревожно крутить его в пальцах и катать по столу. Затея начала казаться ему провальной. И что только скажет отец?

12
{"b":"829635","o":1}