Я начала Юле про ВМ рассказывать, что ее так ненавижу. А Юля сказала, что она мою ВМ знает, что училась у нее в группе, с первого класса по одиннадцатый! В нашей школе! Я думала, что Юля просто левая мамина подруга. А она одноклассница. Училась с моим мамом вместе. Ей тоже тридцать пять. Просто мам меня рано родила. А я вообще не знала, сколько лет Юле. Я знаю, что у нее нет детей и мужа. И всё. А теперь непонятно, Юля старая или молодая.

Но это отдельно надо думать. А сейчас я думаю о другом: Юля училась у ВМ. И при этом знает и ЛЮБИТ английский! Вот как так бывает?

Я вдруг начала рассказывать, как боюсь, что вдруг это я прокляла ВМ и она попала в ДТП. Мне надо было узнать, что это не так, услышать, что я дура и овца. Я бы пообещала, что не буду так больше.

А Юля сказала то же самое, что и я сама думаю. И чего я боюсь. Что так тоже могло произойти. Потому что никто не знает, насколько материальны наши мысли, где самовнушение, где совпадение, а где потусторонняя сила.

Это была какая-то страшная жуть, когда мне Юля про это говорила. Как в тот вечер, когда меня чуть не убило деревом. Я тогда поверила, что все в жизни не случайно и в каждую секунду может что-то произойти. Непоправимое или роковое.

Мне опять казалось, что я чувствую время. Секунды были не песчинками, а пузырьками. Лопались. Как пена в ванной. Или как красная икра на языке. Или как пузырьки в кока-коле. Время визуально. И мысли тоже.

Я действительно МОГЛА это сделать с ВМ и ее мамой. Сама об этом не подозревая. Юля мне объясняла про карму и еще про одну вещь. Я не знаю. Я вообще ничего не знаю.

А самое странное, что разговор на этом все равно не закончился. Мы потом дальше разбирали перевод моего фика. А потом я начала Юле рассказывать про мой собственный текст. Пересказывать содержание. То, что еще не записано. Про то, как я не понимаю, как дальше писать. Что пока я пишу текст, мне нравится, а когда я перечитываю, он тупой, от него тошнит и стыдно. И страшно его вывешивать на форуме.

Юля говорит «Просто читай. Полчаса в день, не по школьной программе и не фанфики».

Надо читать, чтобы лучше писать. И с английским, она говорит, то же самое. Надо просто читать и смотреть что угодно. И язык сам прилипнет.

Я не понимаю, как мы это все впихнули в один разговор. Это как с Лилькой, когда она у меня на кухне чай пьет. Там тоже кажется, что мы только начали говорить, а потом уже мам с работы приходит. Так и тут. Как будто Юля мне подруга, а не репетитор.

Там было больше наших полутора часов, я знаю. Но сколько именно, я не знаю. Мне мам звонила из дома, я говорю: «Я у метро». Она думала, я уже из нашего метро вышла, а я только к Юлиному подходила.

И я не успела спросить у Юли, как не бояться ВМ.

Я не понимаю, как можно сделать, чтобы думать про людей только хорошее. Я людей иногда ненавижу до одури. Но если я действительно могу своими мыслями причинять зло, мне придется полюбить весь этот мир. Как-то так. Наверное, на это только святые способны. И еще супермены.

* * *

У меня опять спрашивают продолжение того макси. А я всю первую главу перевела неправильно! И больше не хочу переделывать!

Мам долбит про ГИА и «кем ты станешь». Шла бы ты, мама, замуж уж.

Я опять думаю про деньги. Нам надо дотянуть до двадцатого числа. Я сто пятьсот лет не слышала это «дотянуть». Когда я еще в школу не ходила, так тоже было, я забыла уже сейчас. Когда у деда пенсия и всё. И тоже кризис. Но я не помню, что было как-то плохо. Наверное, я не понимала.

Страшно быть взрослой. Страшно про деньги думать, про то, как жить дальше.

Мы с мам сегодня перебирали вещи в шкафу. Искали заначки. В карманах, в сумочках. И мам в чемодане, в боковом кармашке, нашла двадцать евро! Подарок от самих себя. Сувенир из Праги. Или из Финки? Как из другого времени.

Я на эту двадцатку смотрю и понимаю, что она изменилась. Что это не «два раза кофе попить». Это корм для Марсика, творог, яблоки, курица, и молоко, и прокладки еще. А на сдачу можно взять банку рыбных консервов.

На сдачу, хо-хо! Раньше сдача всегда шла мне «на буфет». В смысле, на что угодно. А сейчас на сдачу надо брать еду. А у меня тушь кончается. И я не могу, как раньше, думать, что вот, мам эсэмэснет, что ей дали премию, и мы просто так пойдем покупать что угодно. То есть я могу на это надеяться, но не сильно. Была бы маленькой — надеялась бы.

* * *

Так смешно было сегодня: на инглише открыли упражнение, а там в первой же фразе слово, которое из всей группы знаю только я. И то только потому, что оно у нас с Юлей в тексте вчера было. Я с переводом всей фразы накосячила, там не прошедшие времена, а какое-то групповое издевательство над моим мозгом. Но слово я вспомнила и правильно перевела. A blame, обвинение. Это у меня было в статье с американского сайта криминальной хроники. Еще есть an accusation, тоже обвинение. А насилие — a violation. Я знала, а они — нет!

ВМ радовалась и зубы скалила, как конь маршала Жукова! Но если бы я ВМ сказала бы, откуда я такую лексику узнала, она бы в обморок грохнулась, задрав волосатые ноги.

ВМ и криминальные новости?! Никогдашеньки!

А моя Юля меня сама спрашивает, про что мы будем читать сегодня. Кажется, ей реально в удовольствие заниматься со мной инглишем. Без оценок и городского проверочного тестирования.

Интересно, если бы ВМ разрешили преподавать не по программе, она бы все равно проходила с нами эту ерундень из учебника? В сентябре я бы сказала, что да, конечно. А сейчас не знаю. Я все чаще вспоминаю ту ситуацию, из-за которой я начала ее ненавидеть. И все чаще думаю, что я себя вела как овца. Когда я в это поверю, я все запишу.

* * *

Я сегодня нашла на снегу монетки. У самого подъезда. Четыре десятки и рублей до кучи. Почти семьдесят в итоге вышло. Может, кто-то ночью вынимал ключи — и монетки высыпались. Тот, кто нашел, он же не виноват в том, что другой это потерял? Хожу теперь и смотрю под ноги. Вдруг еще чего найду.

Когда я была маленькая (ой! Вот я и написала эту фразу! Поздравляю, Вера, ты старушка)… Когда я еще с Катькой Муравьевой дружила, а Сончиты у нас в классе вообще не было, я тоже однажды нашла деньги. Пятьдесят рублей! Одной бумажкой.

Сейчас это меньше доллара. А тогда — не знаю. Мы их в школьной столовке потратили, с Муравьевой. А потом собирались смыться с продленки и ходить по улицам, искать деньги дальше. Верили, что еще найдем. Не смылись, нас охранница не выпустила. И мы потом долго переживали, что ничего не нашли. Верили, что это из-за охранницы.

Смешные глупые дети. Думаю, что мы бы все равно ничего не нашли и разочаровались бы. А так получилась несбывшаяся мечта.

И вот я теперь иду после уроков сразу домой без всякой продленки. Смотрю под ноги. И все подряд принимаю за монетки и купюры: крышки от пивных бутылок, рекламные стикеры, фольгу.