Изящная карета, запряженная парой прекрасных вороных лошадей дожидалась перед подъездом станции. Щеголеватый кучер приложил руку к шляпе, когда Колингворт отворил дверцу.

– К которому из домов, сэр? – спросил он.

Колингворт взглянул на меня, желая видеть, что я думаю о таком вопросе. Между тем я нимало не сомневался, что он научил кучера предлагать его. Он всегда был мастер пускать пыль в глаза, но обыкновенно чересчур низко оценивал сообразительность окружающих.

– А! – сказал он, потирая подбородок, словно в нерешимости. – Да, я думаю, обед уже готов. Поезжайте в городскую резиденцию.

– Боже милостивый, Колингворт! – сказал я, когда мы тронулись в путь. – В скольких же домах вы живете. Похоже, будто вы купили целый город.

– Ну, ну, – сказал он, – мы едем в дом, где я обыкновенно живу. В нем нам будет удобно, хотя я еще не успел меблировать все комнаты. Кроме того, есть у меня ферма в несколько сот акров за городом. Там приятно проводить время по воскресеньям, и мы отправили няньку с ребенком…

– Дружище, я и не знал, что вы уже обзавелись семьей!

– Да, это дьявольская помеха, но факт остается фактом. Мы получаем с фермы масло и другие продукты. Затем, конечно, есть дом для приемов в центре города.

– Приемная и кабинет, я полагаю.

Он взглянул на меня не то с досадой, не то смеясь.

– Вы не можете стать на высоту положения, Монро, – сказал он. – Никогда не встречал парня с таким убогим воображением. Вы сами опешите, когда увидите, только не пытайтесь заранее составлять себе представление о том, что увидите.

– В чем же дело? – спросил я.

– Видите ли, я написал вам о моей практике, телеграфировал о ней, а вы вот сидите да спрашиваете, не работаю ли я в двух комнатах. Если б я нанял базарную площадь, то и на ней мне негде было бы повернуться. В силах ли ваше воображение представить большой дом, в котором каждая комната битком набита пациентами вплоть до погреба. Ну, так вот мой прием в нормальный день. Люди стекаются ко мне из района в пятьдесят миль в поперечнике, запасаются бутербродами и едят на ступеньках лестницы, чтоб только попасть первыми. Санитарный инспектор подал официальную жалобу по поводу переполнения моих комнат. Ждут в конюшне, пристраиваются вдоль стойла и под конской сбруей. Я буду часть их направлять к вам, дружище, и тогда вы увидите, что это такое.

Все это крайне заинтриговало меня, как вы можете себе представить, Берти, так как при всех преувеличениях, свойственных Колингворту, оно должно было заключать в себе зерно истины. Я думал о том, что должен сохранять хладнокровие и убедиться во всем своими глазами, когда карета остановилась и мы вышли.

– Вот мой домишко, – сказал Колингворт.

Это был угловой дом в конце ряда прекрасных построек и более походил на шикарный отель, чем на частное жилище. Нарядная горничная отворила дверь, и спустя минуту я пожимал руки миссис Колингворт, которая вся была приветливость и радушие. Видимо, она забыла наше маленькое столкновение с Колингвортом в Авонмуте.

Внутреннее убранство дома было еще пышнее, чем я ожидал по наружному виду. Прихожая и верхний этаж были великолепно меблированы и убраны коврами, но в задних комнатах оказалась пустота. В моей спальне стояла только маленькая железная кровать и таз на ящике. Колингворт взял с камина молоток и принялся вколачивать гвозди в стену у дверей.

– Тут вы можете повесить ваши вещи, – сказал он. – Вам ведь не очень огорчительно потерпеть эти маленькие неудобства, пока мы все устроим?

– Нимало.

– Видите ли, – объяснил он, – не стоит затрачивать сорок пять фунтов на меблировку комнаты, чтобы потом выбросить все это за окно и заменить меблировкой в сто фунтов. В этом нет смысла, Монро. А, что? Я меблирую этот дом так, как еще никакой дом не был меблирован. Люди будут приезжать за сто миль, чтоб полюбоваться на него. Но приходится делать это комната за комнатой. Пойдемте вниз и полюбуйтесь на столовую. Вы, должно быть, проголодались после поездки.

Столовая действительно была убрана роскошно, – ничего пошлого и все великолепно. Ковры такой толщины, что нога точно тонула во мху. Суп был на столе, и миссис Колингворт ожидала нас, но он повел меня по комнате посмотреть обстановку.

– Сейчас, Гетти, – крикнул он через плечо, – я только покажу ему все. – Ну-с, эти стулья, – сколько, вы думаете, стоит каждый? А, что?

– Пять фунтов, – сказал я наудачу.

– Именно! – воскликнул он в восторге. – Тридцать фунтов пол дюжины. Слышишь, Гетти! Монро сразу определил цену. Теперь, дружище, сколько за эту пару занавесей?

Пара была великолепная, пунцового бархата, с вызолоченными карнизами. Я не решился рисковать своей неожиданно приобретенной репутацией знатока.

– Восемьдесят фунтов! – гаркнул он, шлепая по ним руками. – Восемьдесят фунтов, Монро. Что вы об этом думаете? Все, что есть в этом доме, первого сорта. Да вот, посмотрите на эту горничную. Видели вы милее?

Он схватил за руку девушку и подтащил ее ко мне. «Не дурачься, Джимми», – кротко сказала миссис Колингворт, а он расхохотался так, что клыки обнажились до корней под щетинистыми усами. Девушка прижалась к госпоже, полуиспуганная-полурассерженная.

– Полно, Мэри, ничего! – крикнул он. – Садитесь, Монро, старина. Добудьте-ка нам бутылочку шампанского, Мэри, выпьем за дальнейшие успехи.

В середине обеда он выскочил из комнаты и вернулся с круглым кошельком, величиной с гранатовое яблоко, в руке.

– Что это такое, как вы думаете, Монро?

– Не имею понятия.

– Дневной заработок. А, Гетти? – Он распустил шнурок, и куча золота и серебра посыпалась на скатерть, монеты завертелись и зазвенели между тарелками. Одна скатилась со стола на пол и была подобрана Мэри.

– Что там такое, Мэри? Полсоверена? Положите его себе в карман. Сколько всего сегодня, Гетти?

– Тридцать один фунт восемь шиллингов.

– Видите, Монро! Заработок одного дня! – Он засунул руку в карман брюк и, достав пригоршню соверенов, потряхивал ими на ладони. – Взгляните-ка, парень. Это не то, что в Авонмуте. А, что?

– Приятная будет новость для тамошних кредиторов, – заметил я.

Он нахмурился на меня с самым свирепым видом. Вы не можете себе представить, каким зверем выглядит Колингворт, когда рассердится. Его светлые голубые глаза загораются враждой, а жесткие волосы топорщатся, как чешуя гремучей змеи. Некрасив он и в добром настроении, а в сердитом просто чудовище. При первом симптоме опасности его жена выслала горничную из комнаты.

– Что вы за чушь несете! – крикнул он. – Неужели вы думаете, что я буду корпеть годы, чтобы расплатиться с этими долгами.

– Я думал, что вы обещали уплатить, – сказал я. – Во всяком случае, это не мое дело.

– Надеюсь, – крикнул он. – Деловой человек рискует, чтоб выиграть или потерять. Он отводит рубрику для безнадежных долгов. Я заплатил бы, если б мог. Я не мог и потому сбросил их со счетов. Никто в здравом рассудке не вообразит, что я работаю в Бреджильде для торговцев Авонмута.

– А если они явятся к вам с требованиями уплаты?

– Посмотрим, решатся ли они на это. Пока я плачу за каждую вещь, которую ко мне приносят, чистоганом. Я пользуюсь такой репутацией, что мог бы отделать весь этот дом, от фундамента до конька крыши, как дворец, только я решил отделывать комнату за комнатой за наличные. В одной этой комнате около четырехсот фунтов.

Постучались в дверь, и вошел мальчик в ливрее:

– С вашего позволения, сэр, мистер Дункан желает вас видеть.

– Передайте мой привет мистеру Дункану и скажите ему, что он может убираться к черту.

– Дорогой Джимми! – воскликнула миссис Колингворт.

– Скажите ему, что я обедаю, и что если бы все короли Европы собрались в моей приемной, я бы не выглянул в дверь, чтобы посмотреть на них.

Мальчик исчез, но минуту спустя вернулся.

– Извините, сэр, он не хочет уходить.

– Не хочет уходить? Это что значит? – Колингворт разинул рот и поднял вилку и ножик. – Что это значит, плут? Что вы такое болтаете?