А убирать кто будет?

      Сказал, что выплатит компенсацию завтра. Не без презрения я подметила в его глазах злобу.

      С удовольствием захлопнула за Максом дверь. Лишь бы кислотой теперь не облил. Кто их знает, этих пылких рэперов, часто балующихся всякой травкой.

      Подогрела мороженое, налила себе вина. Свет отключили. Сто лет уже не платила ведь. Но так даже лучше. Атмосфернее. Растянувшись на диване, я испытывала великое блаженство.

      Да, кто бы что ни говорил, любовь – самое главное. Пока не столкнешься – не поймешь. Никакой успех на литературном конкурсе, никакая премия на работе, никакая похвала родителей, никакая победа, ничто. Никогда. Не окрасит жизнь так. Не возвысит тебя так.

      Я крепко обхватила подушку руками и ногами, она пахла сладко. Как Беккер. Я раз десять поцеловала своё кольцо, воспринимая его почти как обручальное.

      Обнимать Беккера. Боготворить его. Больше ничего не нужно.

      Мне так повезло, снова приснился он. В этот раз мы были на литературной конференции. Ну не только мы, разумеется, народу было много. Я увидела Беккера как бы издалека. В этом сне я была будто значительно старше, умнее, сдержаннее. Чувства к нему были те же, но я грамотно скрывала их. Сдерживалась, как взрослый, осознанный человек.

      Я общалась с кем-то, и Беккер общался с кем-то. Иногда мы смотрели друг на друга, но я не отводила взгляда в судорожном испуге. Мило и вежливо улыбалась Беккеру, а он мне в ответ. Ощущение было, что я ему ровня, что мне не в чем сомневаться, что он вполне может быть со мной… а значит и переживать не стоило.

      Мы расселись в огромном, бескрайнем зале – все писатели, редакторы, издатели и доктора наук. И Беккер прямо передо мной. Как же приятно было любоваться его локонами вблизи, вдыхать запах его шампуня, перебирать взглядом волосинку за волосинкой… Даже в этом сне, будучи ему равной, мне казалось, что за право зарыться в его волосы я бы согласилась жить в подвале всю оставшуюся жизнь…

      Беккер сидел и без конца по-светски беседовал с кем-то. Конференция всё не начиналась. И вот, сначала слегка, а затем и в полной оборот он неожиданно повернулся ко мне. Мягко улыбнулся, как давней знакомой.

      Стулья были без спинок, и он смог лечь на меня. Почти полностью. Всей тяжестью своего тела. Мне даже стало тяжело дышать. Лицом я уткнулась в его волосы, руками невольно обхватила торс.

      Беккер сделал это совершенно спокойно, как само собой разумеющееся. И все вокруг тоже не подавали виду, что происходит что-то странное. Я поймала лишь парочку завистливых взоров.

      Это был лучший сон. Я чувствовала всё: его чуть потную кожу, запах шеи, ткань костюма, прикосновения волос к моему лицу, спокойный ритм дыхания. Всё смелее и смелее я обхватывала тело Беккера руками, всё крепче и крепче его обнимала. Каким же блаженством было к нему прижиматься.

      Я так переживала, что ему не особо приятно, что ему надоело… В итоге сама известила его о желании сидеть ровно. Что угодно, лишь бы не услышать этих слов от него.

      Проснувшись, я долго нежилась в кровати, тиская подушку. На коже всё еще ощущались прикосновения его благородного костюма, его ароматной кожи, его самых прекрасных на свете волос.

III. Мы отправляемся в путешествие

Со временем случай в туалете и последующая беседа-выговор с Беккером стали восприниматься мной иначе… Как самое прекрасное, что случалось в моей жизни, честно говоря. Настолько скучно и невзрачно протекали все последующие недели. Когда я говорю скучно, когда подразумеваю невзрачно, конечно же, имею в виду полное отсутствие взаимодействий с Евгением Беккером.

      Он совсем перестал смотреть на меня, даже раздражённо, даже надменно. Даже когда я выступала с, как мне казалось, интересным докладом. Даже когда говорила что-то смелое, дерзкое, когда высказывала неожиданную, неординарную точку зрения на какой-нибудь обсуждаемый литературный вопрос.

      Вот, к примеру, на одном из занятий мы обсуждали любопытное произведение “Широкое Саргассово море”. Это приквел к “Джейн Эйр”, написанный Джин Рис. Всей аудиторией мы активно дискутировали на тему того, уместно ли написание параллельных, альтернативных историй другими писателями, не авторами оригинальных произведений.

      Обсуждение выходило очень интересным, пылким. Вовлечены были все. Даже молчуны. Особенно активно высказывалась Саша, опять краснея и периодически прискакивая. Вновь и вновь она зачем-то на меня поглядывала.

      В какой-то момент дискуссия приняла неожиданный поворот. Центром обсуждения стал Эдвард Рочестер, герой романа. Тогда я высказалась, что он удивительно яркий, архетипический байронический герой, что он прекрасен своей неидеальностью, противоречивостью, прежде всего.

      Со мной взялась спорить Саша, а следом и все её подружки. Что Эдвард Рочестер нарцисс, что он брачный аферист, манипулятор, эгоист. Что он едва ли заслуживает любви и понимания.

      Но ведь любовь это не то, что следует заслужить. Не то, чего можно быть или не быть достойным. Я попыталась донести данные мысли. Кажется, у меня вышло неплохо. Саша как-то замолчала, успокоилась. Дискуссия этим и завершилась.

      Но Беккер так и не посмотрел на меня. Правда лицо его как-то ожило, он чуть заулыбался. Появились эти едва заметные морщинки у его глаз. Он всё разглядывал свой блокнот, кипы бумаг. Надеюсь, он не насмехался над моей наивностью. Хотя, кого я обманываю. Даже этому я была бы рада.

      Только не надо больше холода, умоляю…

      В общем, декабрь прошёл чудовищно уныло. Я, сообщаю со стыдом, очень и очень много пила. Вообще, зная свою генетику и от чего умерли почти все мои родственники… Наверное, не стоило мне это делать. Но что остановит безрассудно, безответно влюбленного юного человека на пути к самоуничтожению?

      Каждый день после учёбы мы с Кариной стабильно накидывались дешёвым пивом. До потери памяти. Ну, ей-то терять особо нечего было, Карина же не училась даже нигде. А вот мне… Первую половину месяца я ещё умудрялась приходить на все занятия, в том числе и на мастерские. Обдавая всех убийственным запахом перегара.

      А вот вторая половина декабря. Это время хорошо бы забыть, но его так важно помнить. Время унижения, падения, время, когда я потеряла практически всё, что имела, всё то, что досталось мне таким трудом.

      Регулярно я заливала в себя литры пива, вина, и ещё чего покрепче, выкуривала по паре пачек в день. Похудела килограмм на десять. А к Новому году ещё и в Академию перестала ходить. Совсем. Думаю, это было правильное решение. Лучше уж так, чем устроить какое-нибудь тошнотворное представление на тех же мастерских.

      Иногда я думаю, это к худшему, что мама оставила мне квартиру. В декабре у меня стали отшиваться Карина, её кавалер охранник Академии, несколько парней и девушек, чьи имена я постоянно путала… и ещё Макс. Что было между мной и Максом я описывать не буду, рассказывать не стану. Огромные количества алкоголя повысили моё умиление, снизили раздражение. Несчастный мальчишка, надеюсь, он хоть сочинит в честь меня неплохой рэп.