– Вшик. Вшик. Вшик, – ритмично доносился, казалось, откуда-то совсем из далека непонятный по своему происхождению звук, рисующий в воображении паровоз, который периодически стравливает пар, – Вшик. Вшик. Вшик, – Только откуда взяться этому паровозу в двадцать первом-то веке?

– А ты, милок, поплачь. Поплачь. Глядишь и полегчает, – прозвучало совсем рядом, над головою.

«Почему она так говорит? Как эта незнакомая пожилая женщина смогла понять мое внутреннее состояния? Неужели все написано на лице? Но ведь там ничего нет. Одна лишь пустота», – вяло вертелось в голове. Теплый ласковый голос совсем чужого и вместе с тем так участливо близкого человека задел, казалось, навсегда отмершие струны души и заставил сфокусировать затуманенный взгляд открытых, но ничего не видящих очей. Большие черные и необычайно добрые глаза напротив с состраданием смотрели на него.

– Спасибо Вам. Все в порядке, – попытавшись улыбнуться, сумел произнести Андрей, постепенно погружаясь обратно в туманное забытье. – Вшик. Вшик. Вшик, – продолжила она орудовать метлою, не смея далее нарушать чужое одиночество.

Было раннее летнее утро. Он сидел на скамье под раскидистым дубом, плотная листва которого надежно защищала от прямых солнечных лучей. В парке за исключением дворников да собаковода, выгуливающего своего питомца, больше никого не было. Андрей в забытье провел здесь целую ночь. « А ведь она совсем и не старая. Ну, сколько? – лет сорок не более. И как это она правильно, душевно, очень даже по-русски сказала «а ты, милок, поплачь». Откуда в этой среднеазиатской женщине такая чистая, искренняя русская душевность? – будучи в легкой дымке, еще рассуждал он, словно хватаясь за проплывающую мимо, но отнюдь не спасительную тонкую ветку, тем самым на какие-то мгновения оттягивая свое дальнейшее погружение, – А и было ли это?»

– Добрый день, Екатерина Сергеевна. Меня зовут Антонина Ивановна. Это я Вам вчера звонила, – улыбаясь, произнесла приятная женщина в медицинском костюме.

– А я Вас узнала по голосу, Антонина Ивановна. Здравствуйте, – улыбнулась Катя в ответ.

– Пройдемте к заведующему отделением. Он просил, как только появитесь, сразу же Вас к нему провести.

Пройдя по длинному коридору, они вошли в одну из дверей и после кратковременного ожидания в приемной оказались в кабинете завотделением.

– Здравствуйте, – на встречу Кате из-за стола вышел высокий, худощавый, убеленный сединой и глядящий поверх надетых на кончик носа очков профессор, – Прошу Вас, присаживайтесь. Антонина Ивановна, мы пока побеседуем с Екатериной Сергеевной, а Вы подготовьте запись, пожалуйста.

– Хорошо, Валерий Степанович, – сотрудница покинула кабинет.

– Вам Антонина Ивановна уж коротко поведала о нашем случае. Кстати, не выявился ли за время, прошедшее после вашего с ней вчерашнего телефонного разговора, кто-нибудь из известных Вам потерявшихся людей? – спросил Валерий Степанович, устремив на девушку взгляд серых пристально изучающих глаз.

– Нет. У нас никто не пропадал. Все в порядке, – взволнованно ответила девушка.

– Ну, вот и славно, – жестом приглашая Катю присесть за приставной стол и сам располагаясь напротив, продолжил беседу профессор, – Полтора месяца назад, а точнее пятого ноября, в городе Ярославле в милицию обратился мужчина с довольно необычной просьбой. Он сказал: «Помогите мне, я не помню, кто я». Выяснилось, что человек обнаружил себя в тот момент, когда брел по набережной неподалеку от речного порта. При этом ему не было известно ни его собственного имени, ни места проживания, ни имелись ли у него какие-либо родственники или знакомые. Он вообще ничего не знал. Потому как в его памяти до момента появления на набережной ничего не оказалось. Собственно, после того, как он попал в наш институт, мы не особенно далеко -то и продвинулись. Кроме того, что, обследовав пациента, констатировали, что черепно-мозговых травм, могущих повлечь за собой тяжелую амнезию, у него не было. Что в крови его отсутствовали следы ядов и каких-либо других сильнодействующих препаратов. Ну, и наконец, что им утрачена так называемая автобиографическая память. Однако же, моторная память, отвечающая за заученные движения, которые человек совершает вовсе не задумываясь, и семантическая память, содержащая все факты и данные, которые он выучил (например, знание иностранных языков, таблицы умножения) сохранены в целостности. Поиск родственников и знакомых результатов пока не дал. Нашего пациента вроде как никто и не терял. И вот вчера он обнаружил за подкладкой своей куртки этот клочок бумаги, – Валерий Степанович положил перед Катей обрывок листа блокнота, на котором карандашом был написан номер ее домашнего телефона, а ниже имя Катюша.

Раздался звонок, профессор снял трубку:

– Слушаю Вас. Да, конечно же, в моем кабинете и посмотрим.

– Сейчас мы покажем Вам видеозапись, на которой заснят наш пациент, – положив трубку на аппарат, обратился Валерий Степанович уже к Кате, – Если он сразу не покажется Вам кем-либо из знакомых, постарайтесь внимательнее приглядеться. Может и возникнут какие-нибудь ассоциации. Знаете, зрительная память – это очень серьезный инструмент в руках умелого пользователя.

Воротилась Антонина Ивановна и, наладив просмотр, пригласила их подойти ближе. На экране появился одетый в больничную одежду мужчина лет тридцати, чуть выше среднего ростом, с коротко остриженными русыми волосами. Это абсолютно с первого взгляда незнакомый ей человек. Однако Катя, как и рекомендовал профессор, принялась вдумчиво всматриваться в мужчину и в тот момент, когда крупным планом на весь экран предстало его лицо с впалыми щеками и каким-то особенным, ярко горящим и одновременно отсутствующим взглядом карих глаз, почувствовала, как ее душу наполняет тепло. Эти глаза ей были знакомы. Напряжение спало, и в сознании четко прорисовался образ, которому они принадлежали.

– Я его знаю. Это Андрей. Он художник, – от волнения девушке стало нехорошо, и она попросилась выйти на свежий воздух.

– Давайте-ка мы с Вами вместе прогуляемся по морозцу, – предложил профессор.

Она сидела с двумя подружками на скамье, а чуть поодаль, впереди справа, писал вид на церковь художник. Стоял теплый осенний день. Легонько дул ветерок. Иной раз его дуновения доносили до живописца веселый девичий смех, впрочем, он даже этого вовсе и не замечал.

– Девчонки, а действительно, гляньте, какая невероятная красота! – очарованно произнесла Катя, поднявшись со скамьи и устремив взор на изгиб реки, на противоположном берегу которой в окружении одетых в осенний наряд деревьев, отражаясь куполом в воде, стояла небольшая церквушка. В возбужденных девичьих глазах воспылал искрящийся огонь восхищения, а на лице засияла загадочная улыбка, покрытая легким оттенком грусти. Подружки, встав на скамью во весь рост, принялись оценивать открывшуюся осеннюю панораму, находя в ней, хоть и с заметно меньшим пылом, но, все же, явно очаровывающую и их прелесть.

– Да, Катюха, ты права. Вид, что ни говори, обалденный. Особенно, гляньте, как красиво церквушка в воде отражается.

– А пойдемте-ка, глянем, что у него на полотне изображено, – с таинственным выражением лица предложила Катя.

– Нет, ну ты глянь на нее. Картина ее заинтересовала. Тебе мало той, которую в живую созерцаешь?

– Вот-вот, явно не столько в художестве дело, а сколько в художнике, – рассмеялись девчонки.

– Да, ну вас с вашими шуточками. Ну, пойдемте же. Ведь интересно. Я вот, например, изобразила бы на переднем плане реку, а церквушку – как бы сбоку на заднем, чтобы основной акцент был именно на ее отражение в воде, – задумчиво обрисовала собственный сюжет Катя.

Подошли. Художник оказался достаточно еще молодым человеком с длинными русыми волосами, перевязанными по окружности головы, как в старину, тесьмой.