мягким соболем скользя,
сказка наша подползла
прям к Ивановой избе -
Что-то будет в декабре.
Неспроста видать она
в тень укрылась у крыльца.
Знать, случаться непременно,
мировые перемены,
иль хотя бы к Рождеству
сено схватится в стогу.
Спит Иван, тепло на печке,
лёд блестит по краю речки,
будто белый ряд зубов -
Хорошо, коль много снов.
Днём всё видно и в яви,
но не схватишь глубины
символов богатый смысл,
а вот Ночь нам чистит мысль.
Значит так, скажу тебе,
быль то, правда, иль во сне,
но рассказывали мне -
если снится царь тебе,
значит быть тебе богатым
на яви, а не во сне…
Вот Ивану снится сон,
будто в колокольный звон,
через главные ворота,
плавненько влетает он.
Проплывает вдоль дворца,
взглядом ищет он царя,
но стоит свободным трон,
блеском чудным окружён,
и подумалось ему:
«Что стоять ни тпру, ни ну.
Значит я пришёл не зря,
значит нету здесь царя,
значит сяду я на трон…
А чего сей дивный звон,
что плывёт со всех сторон?
Пусть он будет для меня…
Динь – дон, динь – дон… Красота!»
Вдруг, раздался всхлип во сне…
Глянул молодец – на пне
царь сидит в себе смущён,
тем, что не на троне он.
Из-за пня топор достал,
в ноготь сталью побренчал,
да и двинулся к нему,
ухмыляясь в бороду…
А по небу, на Орлице,
на двуглавой сильной птице,
в окруженье сфер небесных,
сразу видно из неместных,
обалденной красоты…
(вот бывают в сказках сны)
Восседает… Да… Она…
Чудо девица-краса!
Кто такая, я не знаю,
это мы поймём потом,
но уж жженье вызывает
в сердце несмотря на сон.
У Орлицы два седла.
Ванька к ней взлетел: «Ура!»
Хвать и девицу обнял.
Чмок – её поцеловал…
Бум! – и вдруг от сна очнулся,
поперхнулся, встрепенулся,
почесал себя кругом,
огляделся: «Ну и сон…
Что ж причудилось то мне?
Будто я сижу в кремле?!
Трон… в ушах ещё динь – дон…
и девица!.. Ну и сон?!»
За окном пурга гудит,
печь остыла, кот не спит…
Дров решил Иван набрать,
да опять нырнуть в кровать,
прыг на двор, а там метель,
ходуном качает ель,
дует так, что не видать,
как в избу попасть опять…
Хоть дрова он и набрал
и тулуп не потерял,
но на ножках молодецких
всё ж в ветру́ не устоял.
За ворота, в бурю, в ночь
Ваню тёпленького прочь,
Вьюга, слушаясь приказа,
погнала, уж не помочь…
Влево?.. Вправо?.. Прямо?.. Вспять?..
– Где я? Где избу искать?
Неужели, юным сгину?
Ну, метёт, ядрена мать.
Пол он ночи проходил,
выбившись вконец из сил
в поисках своей избы,
в лес забрёл версты за три.
Снег утих. Притих и ветер.
Вдруг на склоне он приметил,
там, где ёлки как сугроб,
будто кто-то там идёт:
«Еле, еле тащит ноги.
Нету что ли там дороги?
Весь укутан – нету рожи…
Эй, ты кто? Ответь, прохожий.»
Тут прохожий застонал,
да платочек дряхлый снял.
Посмотрел он на Ивана,
тот и обмер: «Это ж дама!
Это ж, как её – девица…
Хороша ль? Да нет, не снится.
Без мехов и без тулупа,
и грязна, и смотрит тупо.»
А девица-та, ему говорит:
«Здесь, на ветру,
видно, нынче уж помру.
Холод, голод, негде спать, -
и давай в него чихать,
шепчет, – добрый молоде́ц,
разбогатенький купец,
поделись ты от добра,
что в кармане у тебя.
Дай мне лишь совсем немного.
Дай мне рублик серебра.
И не пялься ты так строго,
он в кармане у тебя.»
Удивление Ивана
утонуло в дне кармана:
«Что ты?! Бедная девица,
я могу перекреститься,
что такого капитала
год деревня не видала.»
А она ему: «Смотри.
Ты поглубже загляни.
Через дырочку в подкладке
пальчик ловкий протолкни.»
Затрещал тулуп сукном,
удивился Ванька: «Сон?!
Эка, сколько серебра
сразу столько у меня!»
РУБЛИК в солнышке блеснул!
Ванька девку оттолкнул
и любуясь на него,
крякнул звонко: «Повезло!
Правду нищенка сказала.
Хоть и рублика мне мало,
Но на свадьбу до небес
хватит…
Ну, Иван, спасай невест!»
А девица застонала,
села в снег, потом упала,
повалилась на сугроб:
«Отхожу. Готовьте гроб…»
И ресничками махая,
будто льдинка в солнце тая,
дух последний испустила,
синеву очей закрыла…
Ванька ахнул: «Во дурак.
Очумел? Чему я рад?
Рубль схватил, толкнул девицу,
серебром давай давиться.
А она сейчас помрёт.
Не её, меня бы в гроб.»
Парень девицу схватил,
тряханул, что было сил,
в очи паром задышал,
из снегов к себе прижал…
Та открыла глаз лазурь,
и, сгоняя хлада дурь,
прошептала: «Мне б помочь,
а не в ступе лёд толочь.»
Ванька тут же извинился
и улыбкой к ней разлился,
и сияя, возвестил:
«Сколько ж будет моих сил
все тебе я предложу…»
– В лютой стуже на ветру
я за правдою иду.
Сто уж дней не ем не пью,
всё иду, иду, иду.
– И куда же ты идёшь?
– Да к царю.
– Ядрена вошь…
До деревни три версты,
до столицы тыщи три!
– Если б мне ты рублик дал,
я б нашла тогда вокзал,
и на поезде к царю
я б доехала к утру.
Рублик в солнышке блеснул,
поезда расслышав гул…
и Иван отдал его…
и… тулуп свой заодно.
Тут из леса дед выходит,
в самоцветах рукава,
величаво так подходит,
шапка, брови, борода.
Говорит, поклон отвесив:
«Здравствуй, Ваня, ну, хорош.
Глянь, согрел мою Снегурку
средь пронзительных порош.
Серебро отдал, смотри-ка.
Ну, потешил старика.
Эта шутка, брат, не шутка -
проверяли мы тебя.»
И тяжёлой рукавицей
он над нищенкой вскружил
снег и бедную девицу
дед в СНЕГУРКУ превратил.
Бриллиантом засверкала
шубка в утренней заре и
Снегурочка Ивану улыбнулась:
«Вот. Тебе…
Забирай обратно рублик,
а за то, что щедрый ты,
помогать тебе я буду
вплоть до пламенной весны.
Как беда с тобой случится,
иль невзгоды посетят,
позови меня по звонче,
рублик крутани вот так!
