Original title:

The Love Hypothesis

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Copyright © 2021 by Ali Hazelwood

All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form.

This edition published by arrangement with Berkley, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

Если откровенно, Оливия не могла толком ничего решить по поводу аспирантуры.

Не потому, что ей не нравилась наука. Еще как нравилась. Наука была ее призванием. И не из-за множества очевидных факторов риска. Оливия прекрасно понимала, что долгие годы непрестижной, низкооплачиваемой работы по восемьдесят часов в неделю могут скверно сказаться на ее психическом здоровье. Что ночи, проведенные перед горелкой Бунзена в попытке добыть ничтожный кусочек знаний, возможно, не станут ключом к счастью. Что посвятить свой разум и тело научным изысканиям, лишь изредка прерываясь на то, чтобы стащить оставленный без внимания рогалик, – возможно, не самый мудрый выбор.

Оливия это прекрасно понимала, однако все эти обстоятельства ее не волновали. Или, может, чуть-чуть волновали, но она могла с ними справиться. И все же что-то мешало ей спуститься в самый жуткий и изматывающий круг ада: взяться за диссертацию. Вернее, мешало до тех пор, пока она не пошла на собеседование на биологический факультет Стэнфорда и не встретила Того Парня.

Парня, чье имя она так и не узнала.

Парня, с которым она познакомилась, когда наугад забрела в первую попавшуюся уборную.

Парня, который спросил:

– Просто любопытно: вы плачете в моем туалете по какой-то особой причине?

Оливия взвизгнула. Потом попыталась открыть глаза, но ей это почти не удалось. Ее взгляд был затуманен. Она видела лишь размытый контур: кто-то высокий, темноволосый, одетый в черное и… да. Это все.

– Я… это женский туалет? – спросила она, запинаясь.

Пауза. Молчание. Затем:

– Не-а. – Голос у него был глубокий. Такой глубокий. По-настоящему глубокий. Чарующе глубокий.

– Вы уверены?

– Да.

– Точно?

– Абсолютно, поскольку это туалет моей лаборатории.

Что ж. Он загнал ее в угол.

– Мне так жаль. Вам нужно… – Она указала в сторону кабинок или туда, где, по ее мнению, находились кабинки.

Глаза щипало, даже когда они были закрыты, и Оливии пришлось зажмуриться, чтобы притупить жжение. Она попыталась вытереть щеки рукавом, но ткань ее платья, дешевая и хлипкая, почти не впитывала влагу – хлопок справился бы куда лучше. Ах, эти радости нищеты.

– Мне просто нужно слить реагент, – ответил Парень, но, кажется, не двинулся с места.

Может быть, потому, что она загораживала раковину. Или потому, что Оливия показалась ему чокнутой и он подумывал натравить на нее охрану кампуса. И тогда ее мечтам об аспирантуре наступит быстрый и жестокий конец.

– Это помещение не используется как туалет. Тут только утилизируют отходы и моют оборудование.

– О, простите. Я думала… – Мало. Мало она думала, как и обычно. Это было ее проклятием.

– Вам нужна помощь?

Судя по всему, ее собеседник был огромного роста: его голос словно доносился с трехметровой высоты.

– Нет, все в порядке. А что?

– Вы плачете. В моем туалете.

– О, я не плачу. Ну, в некотором роде да, но это просто слезы, понимаете?

– Не понимаю.

Оливия вздохнула и прислонилась к кафельной стене.

– Это из-за контактных линз. Они давно просрочены, да и особо хорошими никогда не были. Они раздражали глаза. Я сняла их, но… – Она пожала плечами. Надеясь, что жест был обращен в нужную сторону. – Они приходят в норму не сразу.

– Вы надели просроченные линзы? – Его голос звучал так, будто она нанесла ему личную обиду.

– Совсем немного просроченные.

– Что значит «немного»?

– Не знаю. На пару лет?

– Что?! – Согласные звучали резко и четко. Хрустяще. Приятно.

– Всего пару, я думаю.

– Всего пару лет?

– Все в порядке. Сроки годности – для слабаков.

Резкий звук, что-то вроде фырканья.

– Сроки годности нужны для того, чтоб я не находил вас рыдающей в углу своего туалета.

Если этого чувака звали не мистер Стэнфорд, ему стоило прекратить уже называть это место «своим туалетом».

– Все в порядке. – Она махнула рукой. И закатила бы глаза, если бы они не горели. – Жжение обычно длится всего несколько минут.

– Хотите сказать, что вы и раньше так делали?

Оливия нахмурилась.

– Как «так»?

– Надевали просроченные линзы.

– Конечно. Они стоят недешево.

– Глаза тоже стоят недешево.

Хм. Резонно.

– Послушайте, мы не встречались? – спросила Оливия. – Может, прошлым вечером, на ужине для потенциальных аспирантов?

– Нет.

– Вас там не было?

– Это не мое.

– А как же бесплатная еда?

– Не стоит светских разговоров.

Может, он сидел на диете – ну какой аспирант иначе скажет подобное? А Оливия была уверена, что этот парень – аспирант. Надменный снисходительный тон выдавал его с головой. Все аспиранты были такими. Они считали себя лучше окружающих лишь потому, что их наделили сомнительным преимуществом: убивать во имя науки плодовых мушек и получать за это девяносто центов в час. В мрачном, темном аду научного мира аспиранты занимали низшую ступень иерархии, и потому им приходилось убеждать себя, будто они – лучшие. Оливия не была клиническим психологом, но, по ее мнению, такое поведение выглядело как хрестоматийная защитная реакция.

– Вы проходите собеседование в аспирантуру? – спросил Парень.

– Ага. На поток следующего года по биологии. – Боже, как же жгло глаза. – А вы? – спросила она, прижав к векам ладони.

– Я?

– Как давно вы тут?

– Тут? – Пауза. – Шесть лет. Плюс-минус.

– О. Значит, скоро защита?

– Я…

Она уловила неуверенность в его голосе и тут же почувствовала себя виноватой.

– Погодите, вы не обязаны отвечать. Первое правило аспиранта: не спрашивай у других аспирантов о дедлайнах по диссертации.

Прошла секунда. Еще одна.

– Верно.

– Прошу прощения. – Как жаль, что она его не видела. Общаться и так сложно, а тут еще приходилось вести беседу без визуальных подсказок. – Не хотела уподобляться вашим родителям на День благодарения.

Он тихо рассмеялся.

– У вас бы и не получилось.

– О. – Она улыбнулась. – Назойливые родители?

– А дни благодарения – еще хуже.

– Вот чего вы, американцы, добились, оставив Содружество наций. – Она протянула руку, надеясь, что сделала это в нужном направлении. – Кстати, я Оливия.

Она уже начала гадать, не представилась ли водопроводной трубе, и тут услышала, как Парень подходит ближе. Рука, обхватившая ее ладонь, была сухой, теплой и такой большой, что в ней поместился бы весь ее кулак. Должно быть, все в нем внушительно – рост, пальцы, голос.