– Хорошо, конЭчно, излагает товарищ Троцкий, – аккуратно вставил ремарку Джугашвили, – я бы на месте специалистов из НКВД взял его слова на заметку. На будущее, так сказать.

– Что еще? – Ленин нетерпеливо заёрзал на месте, всматриваясь в лица соратников.

Калинин поправил пенсне и встал:

– Я считаю, что изначальное предложение Надежды Константиновны самое правильное, тем более исполнительниц уже привезли, – сказал Михаил Иванович и устало откашлялся.

Ленин еще раз посмотрел на валенки и лужу и грустно подытожил:

– Ну что же, посему собрание по поводу моего преображения будем считать закрытым.

Все встали.

– А выбранные товарищи справятся с порученным делом? – спросил Ильич и начал неспешно раздеваться.

– Выбирали из Ивановских ткачих, – отрапортовал Феликс, – самых охочих до этого дела выбрали. Комсомолки! Не подведут. Та, что худая, мужика в общежитии насмерть заездила. А вторую вообще и хлебом не корми. У неё, товарищ Ленин, и кличка на фабрике соответствующая: чёрная дыра капитализма.

Все присутствующие рассмеялись.

Феликс Эдмундович исподлобья посмотрел на женщин. Те в свою очередь соскочили со своих мест и начали быстро оголяться, бросая одежду прямо в лужу у порога.

– Пусть товарищ Ленин не волнуется, – затараторила высокая худощавая женщина с длинными паучьими руками, – отделаем в лучшем виде.

– Так и есть, – мотнула головой вторая, полненькая женщина с толстыми бедрами и огромной грудью.

Все присутствующие начали выходить из рабочего кабинета. Двое солдат внесли железную кровать. Девушки в белоснежных передниках принялись её заправлять. К Владимиру Ильичу подошла Надежда Константиновна и, поцеловав в макушку, заплакала:

– Помнишь, ты читал мне про то, как великий бог после воскресения позвал из тьмы своего гроба Исиду, и она воскресла, оказавшись у его ног.

– Помню, душенька, – он нежно погладил её руки и улыбнулся.

– Ты позовёшь меня? Там…после всего…в будущем…

– У меня будет всего семь минут, чтобы что-то изменить.

– Но ты позовёшь меня?

– Душенька моя, а помнишь эти строки:

Я так люблю, как перед миром свят,

      А святости так мало в этом мире.

      Любовь моя, я вместе с ней распят,

      Нас к одному столбу приколотили.

      Усталость бледная коснулась моих губ,

      И пальцы тонкие мои окаменели.

      Я без любви окоченелый труп,

      Играющий на призрачной свирели.

      На музыку мою, как на парад,

      Слетаются все демоны и духи,

      И щупают когтями, наугад

      Костлявые, могильные старухи,

      И слышится заупокойный стон.

      Им это все невыносимо слушать.

      Им в тишине как колокольный звон

      Любовью переполненные души.

      Для них на небе солнце и луна,

      Для них поет полуденная птица,

      И призрачной свирели до утра

      Не суждено мелодии родиться.

      На третий день в сиянии небес

      Я со столба, как с пристани, сошедший,

      Я для тебя, любимая, воскрес,

      Живой, родной, любимый, не умерший.

– Помню, – сказала Надежда Константиновна и заплакала.

Москва. Гостиный двор «Аквариум» 1904 год

Гостиница была небольшая, персон на тридцать-сорок, не более. Но и в этот «не сезон», все номера забиты были под завязку. Как ни пробовала горничная выпроводить этого, странно упрямого гостя, ничего толком не выходило.

– Я уже в сотый раз говорю вам, господин, свободных номеров в нашей гостинице нет и до конца следующей недели не предвидится.

– Знаете, о чем эта книга? – спросил её молодой человек. Он был высокого роста, брюнет с немного удлиненными прямыми волосами и правильными, благородными чертами лица. Слегка прозрачная, фарфоровая кожа, размеренные фортепьянные движения рук и театральные повороты головы.

Одет в светлую шерстяную пару, кожаные коричневые ботинки. Такого же цвета саквояж стоял у его кресла. Его большие серо-голубые глаза излучали ясность ума перемешанного с усталостью проделанного пути. На вид ему было около двадцати пяти лет, не менее.

– С чего бы мне это было интересно? – Совершенно не приветливо буркнула девушка.

– Эту престранную книжонку я купил на железнодорожном вокзале в Каире. – Голос молодого человека струился спокойно и медленно. – К сожалению, выбор был не велик. Я хорошо читаю на французском и немецком. Но литературы на этих языках у букиниста-лавочника не было. Тогда он предложил мне это небольшое издание на русском. И оно немного позабавило меня теперь.

– Ладно, – успокоившись произнесла девушка, – расскажите мне быстро, о чем ваша чертова книга, и уходите. Ни к чему тут сидеть. Всю ночь пробыли здесь, уже пять с половиной часов утра. У нас так не принято!

– Это повествование называется «История необыкновенного рождения великого трупа номер один», – спокойно ответил он.

– Достаточно испытывать мои нервы, сударь. К чему читать подобное ночью? Это же безвкусица. Ладно ежели сюжет был бы о несчастной любви или погубленном замужестве за стариком. Просто фи, а не сюжет.

– Почему бы и не прочесть подобного на ночь, – парировал молодой человек и представился, – мое имя Луи Леруа Кай Говард Бернар. Я потомок остзейского баронского рода, который происходит от знатнейших семиградских князей де Сомлио. Я изобретатель.

– Вот те раз, – девушка развела руки в стороны и удивленно добавила, – времена нынче непонятные. Не боитесь?

– Времена, сударыня, – ответил Кай Говард, – они всегда одинаковы. В любую пору и всегда был равный процент дураков и бездарей. Просветленных умов и палачей. Умников и умниц. Правда, чем больше дураков, тем их меньше. Двадцатый век только набирает обороты, век добра и просветления. Спокойствия, святого терпения и участия всех ко всему.

– Это вы тоже в вашей странной книжке прочли?

– Отчасти да, – ответил Говард и положил её на стол перед собой: она была в плотном черном кожаном переплете, ничем не примечательная, обыкновенная книга.

– Опять чтение затеете? – Голос девушки стал еще более неприветливым.

– Если я не ошибаюсь, данная гостиница называется «Аквариум»? – довольно спокойно спросил молодой человек и потряс в воздухе рукой, – если это так, то именно сегодня и именно на этом самом месте я должен встретиться с человеком. И никто и ничто не заставит сойти меня с места, покуда не произойдет это действие. В номерах я не испытываю надобности и вполне ограничился бы чашечкой сваренного кофе и стаканом сока вкупе с ним.

– Ну и сиди, пижон печальный, – пробубнила горничная и удалилась в комнату для прислуги, – а кофеев у нас тут всякому сброду не подают.

Молодой человек открыл книгу в произвольном месте и прочел вслух:

– Поступай так, и никто тебе не скажет «нет». Ибо чистая воля, не укрощенная умыслом, свободная от вожделения к результату, совершенна во всех отношениях.

– Не жди его ни с Востока, ни с Запада; ибо не предвидишь дома, из которого придет дитя сие, – послышалось в ответ.

Кай Говард поднял глаза и увидел высокого нестройного лысеющего мужчину около шестидесяти лет в легких брюках, темных кожаных туфлях и пуловере, надетом поверх розовой рубашки. Он уселся напротив и охотно протянул руку для приветствия.

– Александр Григорьевич, это для встречи со мной вы прибыли в Москву. А это она? – сказал он с незначительным восточноевропейским акцентом.

– Это она, – уверенно ответил молодой человек и протянул книгу вновь пришедшему гостю, – мне велено передать ее вам лично в руки. Чтобы вы передали ему.