Эрик резко зашипел, уперся коленями, прогнулся спиной и поднял доску, закрывающую ящик. Яркий свет ламп ослепил Эмму. Горец одним движением выскочил наружу, вернул доску на место, оставляя Эмму совершенно одну в темном ящике с кислым чуть рыбным запахом.

Послышался скрип ставен и в комнату вбежали стражники.

— Кто тут? А это четвертый вернулся, лезет через окно. А ну узнайте, где ошивался что делал.

У Эммы сжалось сердце от звуков тела, которое швырнули на пол и невольного стона Эрика.

— Начальник, у него штаны мокрые, он что описался от страха?

Раздался топот чужих ног, и Эмма поняла, что вокруг Эрика собралась целая толпа стражников, которые споро разобрались в происхождении пятна и с удовольствием гиен, обнаруживших больного буйвола, принялись унижать горца.

— Грязные горцы даже младшего брата приласкать не умеют!

— Небось сидел в кустах и глазел на твою задницу, ха-ха-ха.

Оскорбленный стражник вместо того, чтобы ответить товарищу, пнул Эрика. Другой принял насмехаться, что тот даже ударить не умеет как следует, уж он-то покажет как надо. Вскоре, звуки глухих ударов последовали один за другим.

Эмма лежала в ящике с широко раскрытыми глазами. От каждого невыносимого звука, она вздрагивала и закрывала рот. Во рту стоял кислый вкус железа, наверное, она прикусила щеку, стараясь оставаться полностью бесшумной.

18.3

Горцы не вступились за Эрика, но когда стражникам надоела лежачая жертва, они принялись избивать и других братьев. До Эммы доносились стоны и крики, перемежаемые с азартными восклицаниями стражников. Кажется, они отыскали один из мешков с монетами, и принялись избивать горцев с еще большим рвением, то и дело выпытывая, где спрятаны остальные сокровища.

Урман стонал, что у них есть документы на эти деньги, что это из выручка за последний год, но это еще больше разозлило стражников. Они отыскали бумаги, и демонстративно сожгли их перед носом третьего брата. Деньги распределили между собой, а Урмана еще долго учили, как правильно отвечать представителям власти.

— Это подарок в знак уважения, ясно? Подарок, о котором никому не рассказывают, понял?

— Да он тупица, начальник! Только силой можно внедрить в свиную голову хоть одну мысль.

Дебош, шум, избиения продолжались до поздней ночи, пока стражники не поняли, что больше ничего не найдут. В какой-то момент запахло гарью и Эмма с большим трудом подавила порыв выбраться из убежища. Она боялась, что задохнется от дыма или сгорит заживо. У Эммы задеревенела спина и ягодицы, но она боялась шелохнуться.

После того как голоса стражников замолкли, наступило каменное молчание, которое чуть не свело Эмму с ума. Она смиренно лежала, отсчитывая секунды, прислушиваясь к хоть малейшему звуку в доме. Она мысленно молилась здешним богам, чтобы братья были живы. Эмма не могла дышать от мысли о том, что в доме тишина, потому что горцы валяются в луже собственной крови.

Эмма не хотела выдать свое убежище, чтобы не навлечь на горцев еще больший гнев стражников, но если пока она пряталась их безжалостно убили, то она… То она…

Она ничтожество, жалкое бесполезное нерешительная размазня. Если бы тогда на мосту она не дала бы Эрику уговорить себя… Если бы она ушла, как намеревалась то… Горцы бы не перепрятали мешки, их тайник остался бы не найденным, все могло повернуться по другому.

Секунды сливались в минуты, тянулись бесконечным потоком. Эмма чувствовала, будто ее похоронили заживо. Страх душил, а стенки ящика давили на грудь. Ей казалось, что она задыхается, но Эмма боялась выдать себя, если в ночи притаился чужак. Только оставленный на ней запах Эрика, помогал не потерять связь с реальностью. Эмма поднесла юбку к носу, и старалась мерно дышать. Когда, послышалось звяканье и чьи-то осторожные шаги, Эмма чуть не потеряла сознание от страха.

Крышка ящика отодвинулась. Рядом с кроватью стоял Бастинар. На бледном лице синяк под глазом выглядел просто ужасающе. Обычно аккуратно затянутые волосы в высокий хвост на макушке теперь превратились в воронье гнездо. Рукав рубашки был порван, на синей ткани проступали багровые пятна.

У Эммы дрожали губы, она смогла только шепотом спросить:

— Дагеран, Эрихмантур, Урман… Они живы?

Бастинар кивнул и поднес палец к губам. Эмма с облегчением закрыла глаза и выдохнула.

Горец протянул ей руку, помог выбраться из убежища. Комната оказалась полностью разгромлена. На полу чернели следы сапогов. Стражники обмазали грязью и кровью постель и одежду. Матрас из бамбука разорвали на части, подушки изрезали. Механизмы Эрика валялись покореженные, словно кто-то получал удовольствие уродуя красоту. С полок смели на пол все содержимое. На стенах вывели чем-то коричневым обидные надписи. Эмма отметила, что в написании имени племени горцев, содержался иероглиф четвероногого животного, и отчего-то именно это укололо страшной обидой.

— Уже поздно. Этот брат поможет сестренке застелить кровать, чтобы она могла заснуть, — устало сказал Бастинар. — Сестренке лучше не выходить за пределы этой комнаты.

Эмма чуть не заплакала от заботы четвертого брата, но ее сердце вновь сжалось от тревоги. Неужели случилось нечто страшное, чего ей лучше не видеть?

— Пожалуйста… Я хочу помочь… Простите… — бессвязно сказала она.

Бастинар тяжело вздохнул, и махнул рукой, потом безмолвно открыл дверь на кухню.

Дагеран с трудом поднимал опрокинутый стол, уцелевший только из-за своей массивности. Урман сидел среди осколков посуды с распухшей щекой и окровавленными губами. Он был весь покрыт гарью, рубаха на плече обгорела, открывая покрасневшую кожу. На полу возле жаровни были раскиданы угли, черная копоть покрывала стену, драконьим языком лизнув потолок. Табуреты валялись по всему помещению с поломанными ножками. Урман беззвучно плакал, обняв колени.

18.4

Эмма подбежала к нему, уселась на корточки, заглянула в лицо.

— Урман, где болит, чем помочь? — хрипло спросила.

Горец перестал плакать, поднял взгляд на Эмму и криво усмехнулся, открывая черноту выбитого переднего зуба.

— Неужели этот брат наконец заслужил доброе слово сестренки? Всего лишь понадобилось получить парочку тумаков. Поцелуй же меня, сразу станет легче!

Эмма тут же послушно наклонилась вперед и прижалась губами к светловолосой макушке. Потом, прежде чем руки Урмана сомкнулись на ее талии, вскочила и схватила стол с противоположной стороны, чтобы помочь Дагерану. Тот поднял брови в протесте, но капитулировал перед жалобным взглядом Эммы и они вместе вернули стол на место.

Она ужасно хотела спросить об Эрике, но никак не могла набраться смелости. Бастинар сказал, что он в порядке и этого должно быть достаточно. Она не может надоедать братьям в такое время.

Урман с показным стоном поднялся на ноги и присоединился к Эмме и Дагерану. Они молча приводили в порядок дом, поднимали черепки, оттирали стены и пол.

В очередном мятом покрытом гарью куске металла Эмма узнала часы работы Урмана и не выдержала:

— Сами они злобные твари! Ненавижу!

Бастинар обернулся, прищурился и бесстрастно заметил:

— Нелегко быть проигравшей стороной, сестренка. Учит смирению. Горы Баолян не выдержат очередной войны, им бы перезимовать без потерь. Если бы один из нас оказал сопротивление, это сразу бы раздули в провокацию и новое нападение. Поэтому мы должны уметь терпеть.

Эмма судорожно вздохнула, вытерла выступившие слезы.

— Я тут подумала… Если вы все равно не можете передать деньги на север в ближайшее время… Будет ли возможным одолжить их на месяц? Тогда мы сможем намного быстрее наладить производство… Я хотела сказать… Не могу подобрать слова…

Бастинар мягко улыбнулся. На его вечно скучающем лице эта улыбка выглядела как свежий распустившийся цветок. Дагеран тоже невольно заулыбался в ответ.

— Сестренка, я никому не могу доверить эти деньги. Никому, кроме тебя. Распоряжайся ими, как считаешь нужным. Этот брат тебе полностью доверяет.