– «Тридцать второго мая!» – объявила Марта. Раздались дружные аплодисменты. Рамкопф подал Марте руку и отвел ее в сторону.

– Фрау Марта, бесподобно, – тихо шепнул он.

– Но вы обещаете, что с ним ничего не случится? – быстро спросила Марта.

Рамкопф с укоризной развел руками:

– Я же объяснил. Сырой порох. Он вывалится из ствола и шлепнется здесь же, при всех, под общий хохот.

Они обернулись на барабанную дробь.

Мюнхгаузен уже стоял перед судейской ложей, без камзола, в белой рубашке, со связанными руками.

– Подсудимый, – торжественно зачитывал судья, – объявляю вам решение ганноверского суда: «В целях установления вашей личности и во избежание судебной ошибки суд предлагает вам повторить при свидетелях известный подвиг барона Мюнхгаузена – полететь на Луну». Предупреждаю вас: вы имеете право отказаться.

– Нет, я согласен, – твердо сказал Мюнхгаузен.

К нему приблизился пастор:

– Не хотите исповедаться?

– Нет! Я это делал всю жизнь, но мне никто не верил. Рамкопф взглянул в свои записи и не нашел этой реплики.

– Прошу вас, облегчите свою душу, – громко и торжественно предложил пастор.

– Это случилось само собой, пастор! – Мюнхгаузен медленно оглядел собравшихся. – У меня был друг – он меня предал, у меня была любимая – она отреклась. Я улетаю налегке…

– А вот это уже зря, – недовольно поморщился герцог. – Это, по-моему, лишнее. Ни к чему… Грубо.

– Да, да, – поспешно кивнул бургомистр, – я просил этого не говорить. Но с ним договориться невозможно…

– Зачем ты согласилась играть эту комедию, Марта? – грустно спросил Мюнхгаузен.

Дирижер, искусно варьируя нюансами оркестрового звучания, попытался слиться с произносимым текстом.

– Я это сделала ради нашей любви, – тихо произнесла Марта, приблизившись к Мюнхгаузену.

– Я перестал в нее верить, – печально улыбнулся он и посмотрел вокруг. – Помнишь, когда мы были у Архимеда, он сказал: «Любовь – это теорема, которую надо каждый день доказывать»!

– А почему не слышно? Я не понимаю, о чем они там говорят? – Герцог с недовольным видом обернулся к бургомистру.

Бургомистр заглянул в листочек:

– Подсудимый благодарит городские власти и одновременно как бы шутит со своей возлюбленной.

– Хорошо, – кивнул герцог. – Особенно жабо и передняя вытачка. Ему очень к лицу.

Мюнхгаузен подошел к пушке и обернулся:

– Скажи мне что-нибудь на прощание!

Марта медленно попятилась от него:

– Что?

– Подумай. Всегда найдется что-то важное для такой минуты…

– Я буду ждать тебя. – Она говорила с трудом и продолжала отступать. Губы ее пересохли. Дыхание участилось.

Рамкопф с беспокойством вглядывался в ее лицо.

– Нет-нет, не то… – Мюнхгаузен в отчаянии ударил кулаком по стволу пушки.

– Я очень люблю тебя! – Марта отошла в противоположный конец огражденного пространства.

Дирижер с удивлением обернулся. Оркестр прекратил играть.

– Карл… я…

Рамкопф делал ей отчаянные знаки.

– Не то! – гневно крикнул Мюнхгаузен.

– Я… – Марта попыталась что-то сказать и вдруг закричала что есть силы: – Карл! Они положили сырой порох!

Наступила мертвая тишина.

И вдруг трое музыкантов, отделившись от свободного оркестра, заиграли наивную тему их старого шутливотомного танца.

Мюнхгаузен ощутил себя счастливым человеком:

– Спасибо, Марта!

– Мерзавка! Убийца! – закричала баронесса, вскочив со своего места.

Рамкопф бросился со всех ног к судье. Волнение охватило зрителей. Мюнхгаузен ликовал:

– Пусть завидуют! – И закричал еще громче: – У кого еще есть такая женщина? Томас, ты принес то, что я просил?

– Да, господин барон! – крикнул Томас с городской стены. – Вот этот сухой, проверенный!

Он швырнул бочонок с порохом. Мюнхгаузен ловко поймал его. Передал артиллерийскому офицеру.

– Прощайте, господа! – гордо и весело произнес Мюнхгаузен. И трио музыкантов вдохновенно вышло на самую проникновенную часть мелодии. – Сейчас я улечу. И мы вряд ли увидимся. Когда я вернусь, вас уже не будет. На земле и на небе время летит неодинаково. Там мгновение, здесь – века. Впрочем, долго объяснять…

Бургомистр быстро отвел герцога в глубь ложи:

– Так. Положение серьезное, ваше величество, сейчас он рванет так, что не только пушка – крепость может не выдержать…

– Предлагаете построить новую крепость? – спросил герцог.

– Ваше величество, – заволновался бургомистр, – я хорошо знаю этого человека. Сейчас будет такое, что мы все взлетим на воздух!

– Что, и я тоже? – удивился герцог.

– Я и говорю – все.

– Зажечь фитиль! – скомандовал Мюнхгаузен.

К пушке приблизился солдат с зажженным фитилем.

– А потом она его разлюбит? – спросил зритель в цилиндре.

– Если вы знаете дальше, так не рассказывайте, – недовольно ответила сидящая рядом дама.

В ложе герцога возникла паника. Туда прибежал судебный секретарь и тотчас убежал назад.

Феофил обернулся к матери:

– Я уже ничего не понимаю. Так это он или не он? Ударила барабанная дробь.

– Остановитесь, барон! – громко произнес судья, получив в руки депешу от секретаря. – Высочайшим повелением, в связи с благополучным завершением судебного эксперимента, приказано считать подсудимого бароном Карлом Фридрихом Иеронимом фон Мюнхгаузеном!

Раздались аплодисменты и приветственные возгласы.

Рамкопф стукнул себя по лбу:

– Господи, как мы сами-то не догадались!

Баронесса рванулась из ложи, мучительно вглядываясь в лицо Мюнхгаузена:

– Это он! Карл, я узнаю тебя! Фео! Что ты стоишь? Разве не видишь? Это твой отец!

– Па-па! – хрипло закричал Феофил с глазами, полными слез, и бросился на шею Мюнхгаузену.

Дирижер взмахнул палочкой. Грянул стремительный праздничный галоп.

Кто-то кого-то целовал, кто-то кричал что-то восторженное. Марту оттеснили какие-то громогласные ликующие горожане.

Мюнхгаузен потерял ее в этой взбесившейся толпе жителей Ганновера, хотел что-то сказать, но ему не дали. Рамкопф подхватил его под руку:

– Поздравляю вас, барон!

Мюнхгаузен взглянул себе под ноги – на земле судорожно отбивал земные поклоны пастор:

– Господи, спасибо! Ты совершил чудо! Господи, спасибо…

Нахлынувшая толпа закружила его, и он попал в руки бургомистра, который его неожиданно и крепко поцеловал:

– Я знал. Знал… но это так неожиданно. Поздравляю от всей души!..

– Но с чем? – изумился Мюнхгаузен.

– Как «с чем»?! С успешным возвращением с Луны. Мюнхгаузен огляделся по сторонам, ища сочувствия: – Но я не был на Луне.

– Как это не был, когда уже есть решение, что был, – с укором произнес бургомистр. – Мы все свидетели.

– Это неправда! – закричал что есть силы Мюнхгаузен. – Неправда-а-а!..

Воцарилось глубокое и тягостное молчание. Все замерло. Мюнхгаузен смотрел перед собой, не зная, что еще сказать людям. Он почувствовал, что остался один.

Впереди стоял большой банкетный стол, за которым сидел добрый герцог и улыбался. Бесшумно скользили вышколенные официанты. Некоторые ему улыбались из- за стола, другие накладывали кушанья в тарелки.

– Присоединяйтесь, барон… Присоединяйтесь! – подмигнул ему бургомистр.

Рамкопф помахал ладошкой.

– Да, конечно, – вежливо улыбалась баронесса. – Когда мой муж летал, я безумно волновалась, но могу сказать одно: верила, что прилетит.

Герцог встал с кресла и поднял бокал. Все затихли.

– Присоединяйтесь, господин Мюнхгаузен, – тихо и проникновенно произнес он. – Прошу! Присоединяйтесь!

Все дружно подняли бокалы.

– Господа, – спокойно и задумчиво произнес Мюнхгаузен. – Вы мне все очень надоели. – Воцарилась мертвая пауза. Он не тронулся с места. Он остался стоять там, где стоял, напротив герцога. – Поймите же, Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врет. Я не был на Луне. Я только туда направляюсь. Конечно, это не просто. На это уйдет целая жизнь, но что делать… придется. – Он попятился к пушке и взял из рук артиллериста горящий фитиль.