– Лопатой бы там пошуровать, – сказал Гриша, разглядывая в автомобиле найденные сокровища. А я раздумывал: «Если бы куча образовалась в советское время, то мы бы нашли в лучшем случае довоенную медь. Но тогда откуда царские монеты, и почему все они находились на входе? Судя по всему, это куча столетнего происхождения. Возможно, в церкви был деревянный пол, а в боковом отводе притвора стояла лавчонка, где продавали свечи и другие церковные аксессуары. В давке и толчее народ мог выронить монетку, и та навсегда проваливалась в щель между досками…»
Я представил себе шумную деревенскую свадьбу, особенно ту сцену, в которой жениха и невесту осыпают мелкими деньгами. Потом я увидел бородатого купчину, который роняет тяжелый кошель на пол, а молодой дуралей, не замечая, пинает его, и монеты раскатываются по всей трапезной. Персонажи менялись в моем мозгу и попадали в разные причудливые ситуации, а иногда и конфузы, и даже неприличные происшествия, но общим было то, что публика постоянно теряла деньги. И монеты скатывались в подпол, чтобы сохраниться там до лучших времен…
– Знаешь, что, – задумчиво сказал я жене, когда день близился к закату, – прокачусь-ка я еще раз в сележскую церквушку. Только прихвачу с собой лопату и…
Я мысленно представил себе размеры грузового салона «Нивы».
– И шесть мешков из-под сахара и комбикорма. Те, что погрязней.
Подогнав автомобиль к разрушенным воротам церковной ограды, я спустился внутрь здания. Темнота уже пряталась по углам, но моей работе это не мешало. Я набирал землю из кучи при входе в мешок и, завязав, отставлял его в сторону – к массивной колонне, отделявшей притвор от самой храмовой залы. Только наполнив все мешки, я стал загружать «Ниву».
Наступила тишина, птицы или улетели, или замолкли до утра. Могильные участки, недавно освещенные солнцем, погружались в темноту, лишь белели старинные кресты. От молчаливых лип медленно тянулись черные тени, которые, казалось, двигались незаметно ко мне и замирали, если на них посмотреть. Несмотря на усталость, я старался побыстрее вытащить и отнести тяжелый груз к автомобилю.
Плюхнув очередной мешок в салон, я подумал, что наверняка занимаюсь ерундой. Возможно, сын уже раскопал все, что здесь было, и в результате моей идиотской фантазии я сейчас отвезу на дачу триста килограммов столетнего праха со стеклом и камнями.
– Ладно, – сказал я себе, – всем тяжело жить на свете!
И спустился в церковь за последней поклажей. На моем мешке сидел человек в черном балдахине. В темноте я даже не сразу его заметил, но, подойдя ближе, вдруг различил на светлом фоне колонны закругленные контуры человеческой фигуры. Его лицо, наполовину закрытое черным капюшоном, было повернуто в мою сторону. Я остановился.
В деревнях при встрече с нежелательным незнакомцем, сидящим на твоей собственности, принято обращаться «Слышь, ты!» Но что-то в его облике было настолько настораживающим, что слова застряли у меня в горле, и по спине пробежал холод. Более того, хотя ткань капюшона закрывала его глаза, у меня была уверенность, что он рассмотрел меня во всех деталях.
Вдруг мне показалось, что незнакомец встал и сделал шаг. Точнее, я не увидел ни малейшего движения, но ощутил, что он стал выше и значительно ближе.
«Уходим отсюда!» – вспомнил я, как восклицают маленькие дети в цирке при виде страшного клоуна, и сделал шаг назад. Фигура не двигалась и продолжала наблюдать за мной. Шаг за шагом я приблизился к выщербленной кирпичной кладке выходной арки и неловко выбрался наружу.
Продолжая двигаться вперед спиной, я неуверенно направился к машине. Через несколько шагов я уже не видел «призрака» – вход в церковь превратился в тьму кромешную, но я по-прежнему не смел повернуться. Я в точности знал, что стоит мне в спешке броситься бежать, как за мое плечо ухватится тяжелая рука. А другой рукой призрак в черном запрокинет мне голову и… Поэтому я продолжал идти, сверля глазами черный проход, пока не стукнулся затылком о поднятую заднюю дверь «Нивы».
«Так, Петрыкин, – словно молния, промелькнула в моем перекошенном мозгу спасительная мысль, – у тебя на все про все как у рекордсмена на десятиметровке – одна секунда». Мне казалось, что в машине с поднятыми стеклами я окажусь в некоторой безопасности. Ну пусть хотя бы пятьдесят на пятьдесят.
Хлопнув задней дверью автомобиля так, что, наверное, проснулись все окрестные вороны, я стремглав очутился в кабине. К счастью, «Нива» завелась с пол-оборота, и вот я уже летел по деревне. Односложные выражения «Победа!», «Чудесное спасение!» и «Спасибо тебе, Господи!» ликовали и обнимались в моем сознании. При этом я что-то пел или выкрикивал, теперь уже трудно сказать. А потом даже вспомнил, что надо включить фары…
На полпути к даче я все-таки остановился и открыл заднюю дверь. Мешки немного разъехались по сторонам, кое-какие я подвязал, но, самое главное, черного призрака в салоне не оказалось.
Утром, когда край солнца привстал над горизонтом, а петух председателя дачного кооператива еще не успел выплеснуть неистовый восторг на соседей, я уже рассыпал тонким слоем содержимое первого мешка на фанеру. «Дон, дон!» – отозвался металлоискатель при первом же круговом движении, а на экране появился жирный столбик. Водочные пробки так не поют, – это была первая монетка…
Конечно, восторгаться так чудовищно, как управленческий петух, мне не под силу, но вечерняя поездка оказалась великолепной. В церковной земле оказалось более тридцати монет вплоть до 1933 года, когда, очевидно, церковь заколотили досками, две медные крестьянские подвески и даже малюсенькая серебряная «чешуйка» царя Михаила – первого из династии Романовых.
– Дорогая, я рискну забрать последний мешок, – сказал я супруге не без внутреннего трепета. – Вряд ли днем я встречу этого типа.
– Делай, что хочешь, – махнула она рукой. В душе она была слегка довольна: когда я дал ей металлоискатель, она тоже выудила пару монет. Но, надо признаться, женщин это не сильно заводит…
Мешок стоял там, где я его оставил. Монет в нем я не нашел, зато обнаружил странный крест длиной около пяти сантиметров с одной перекладиной, заканчивающейся квадратными краями. В интернете я раскопал, что такие кресты были в ходу у старообрядцев еще в петровские времена.
– Ух ты, – подумал я, – я и сам бы поносил такую древнюю вещицу.
– Ни в коем случае, – ужаснулась моей идее одна дама в непроницаемых «оккультных» очках и имеющая, по ее мнению, связь с потусторонними силами, – это посмертный крест. Когда человек умирал, нательный крест, который он носил при жизни, снимали и в гроб его клали с таким крестом. Срочно отнеси его в церковь.
Я даже знал – в какую церковь. Купив на рынке икону, я поехал в сележскую церквушку. Мне даже не пришлось подыскивать подпорку для святого образа – в прошлый раз я не заметил в алтарном углу небольшой ящик из-под фруктов, покрытый клеенкой, на котором стояла бумажная иконка, увитая цветами. Я поставил рядом свою икону и положил перед ней похищенный крест.
Да будет Чувак!
Мы как раз заканчивали устанавливать третью линию стратосферных зондов-ловушек по линии Памир – Большие Килиманджары, когда в моих наушниках раздался позывной командира Мусы – импровизация из второго альбома группы «Криденс».
– Алэксий, спускайся, – коротко приказал он.
– Какого черта, Муса, нам работы до утра!
Но с ним невозможно было спорить – характер у командира третьего заградительного батальона космического противодействия был как дамасская сталь. То есть скажет, как отрежет, иначе порубит на салат.
Уже на Земле я узнал, что меня вызывают к губернатору Светлому.
– Какого черта, неужели через мои зонды прорвался какой-нибудь паршивый инопланетянин?! – заметил я губернаторской охране. Но меня молча пригласили в лимузин.
– Вы уже бывали у губернатора? – спросил у меня хлыст в розовом пиджаке и угодливой улыбкой в приемной Светлого.
