А однажды я была на волосок от шанса выйти из шкатулки, когда у Розы Марковны сломались старенькие очки, купленные двенадцать лет назад еще в Одессе. Целую неделю супруги спорили о необходимости потратить двести долларов на новые очки. Их дети звонили им, уговаривали и убеждали, даже свозили Розу Марковну на бесплатную консультацию, на которой выяснилось, что за эти годы зрение Розы Марковны ухудшилось и старые очки, в любом случае, для неё уже слабоваты. Я ловила каждое слово затаив дыхание. Я так хотела принести какую-нибудь пользу.

Но пообсуждав и поспорив Роза Марковна приняла решение на новые очки деньги не тратить, мол, и старые еще послужат, и Петр Сергеевич, побурчав и покряхтев, заклеил поломанную дужку очков эпокситкой. Старики сели ужинать, а меня в этот момент такая злость взяла! Так мне осточертели и эта шкатулка, и вязанная салфетка, и сама Роза Марковна с ее скупердяйством, которая гноит меня в коробке, в то время как за окном идёт жизнь! И я всей душой так захотела на волю, в большой мир, к новым людям!

И как только я почувствовала это нестерпимое желание вырваться на волю, я услышала: “Чёрт!” – и это от интеллигентнейшего Петра Сергеевича, который, вообще, не ругался. Оказалось, что откусывая кусочек орехового кекса, принесённого их соседкой, он сломал вставную челюсть. Видимо, в кекс попал кусочек скорлупы. Дальше была самая длинная из услышанных мной тирад Розы Марковны о кексе, который даже и вкусным-то не был, о соседке, у которая все делает тяп-ляп, о Петре Сергеевиче, которому, вообще, сладкое есть не рекомендовано и о себе самой, которая, позволила всему этому случиться. Но челюсть не очки, ниточкой ее не примотаешь и клеем не приклеишь. И пришлось Розе Марковне полезть в заветную шкатулку и, таки, выдать Петру Сергеевичу шестьдесят долларов на то, чтоб ему починили челюсть. И, счастливую меня, понесли в зубную клинику. Там я не задержалась и, буквально, через час я, в качестве сдачи, попала к Жанет.

Жанет была 26-летней красоткой из модельного бизнеса, которая приходила делать отбеливание зубов перед очередными съёмками. Главными ценностями в её душе и словами в её лексиконе были: тренд, бренд и бойфренд. За время проведенное с ней я узнала главные тенденции моды, имена кутюрье и увидела, что за нас, деньги, можно купить материального. Жанет меняла спонсоров как перчатки, разъезжала по миру и тратила деньги исключительно на себя. И инвестировала деньги она тоже только в себя. Красоту своего тела она считала главной ценностью, и, не по наслышке знала, что поддержание красоты стоит дорого. Пластические операции, спа, персональные фитнес тренеры и новомодные диеты сменяли друг друга, делая её жизнь очень занятой. Мы, деньги, у неё не задерживались и не залёживались, мы работали на её красоту и роскошь, которая для Жанет заменяла счастье.

Деньги давались ей легко. Она была на пике востребованности в модельном бизнесе и её фотографии были на обложках модных журналов. К тому же, она, как бабочка, порхала в правильных кругах, в которых всегда находились желающие пригласить ее покататься на яхте или слетать в Эмираты.

Поначалу меня тоже закружил этот мир материальных возможностей и красивых дорогих вещей. Он давал мне ощущение, что я при деле и что за меня можно купить всё. Отношение к нам, деньгам, у Жанет было интересным: она нам очень радовалась, но при этом не очень-то ценила. Например, как-то в спа салоне ей подруга порекомендовала какого-то визажиста, который по словам подруги был “просто Бог”. Жанет порылась в сумочке в поисках телефона, чтоб записать его телефон, но не нашла. Тогда она не придумала ничего лучше, чем вытащить меня и записать номер ярко красными чернилами прямо на мне.

Я у неё пробыла ещё три месяца, и то, исключительно, из-за того, что ей было лениво переписать телефонный номер в записную книжку. Я висела на её холодильнике, прикрепленная дурацким сувенирным мексиканским магнитиком в виде кактуса и видела всё, что происходило в жизни Жанет. Все эти бессмысленные гламурные разговоры, которые заменяли ей общение, секс заменяющий ей любовь и горы дорогих тряпок из брендовых магазинов, которые иногда она отправляла в секондхенд не надев ни разу. С каждым днём я чувствовала себя все хуже и хуже от своей бесполезности и пошлой утилитарности, которая меня окружала. Я отчётливо увидела, что вся эта роскошь не делает людей счастливыми. И однажды, в один из вечеров, когда Жанет с её очередным поклонником ждали заказанный из ресторана ужин, я опять всей душой поняла, что больше просто не могу быть частью всего этого!

И… это чудо опять случилось: зазвенел звонок – парнишка индус привет заказ. Жанет взяла заказ, порылась в сумке в поиске мелочи на чаевые, не нашла, и, не долго думая, сорвала меня с холодильника и всучила парню. Так я покинула Жанет.

Не даром говорят: то что произошло один раз – это случайность, два – совпадение, три – закономерность. Я, наконец, связала все три случая вместе и сделала вывод, что когда я очень сильно не хочу быть с человеком, что-то происходит и я его покидаю. Тогда я не понимала, что это за сила, одна ли я ей обладаю, или все деньги, и, уж тем более, я не знала, что она работает и в другую сторону.

– Ты хочешь сказать, что мы все можем покидать хозяина по своей воле? – чуть не подпрыгнула от возбуждения Пятёрочка.

– Хм, очень интересно, похоже, в моей жизни тоже было что-то похожее, – задумчиво произнесла Двадцатка. А что ты имела в виду говоря, что это работает и в другую сторону?

– Сейчас расскажу, – вдохновенно продолжила Денежка.

Следующие несколько дней я прыгала из одних рук в другие, меняя магазины, кафе, рестораны и такси. А на пятый день я попала в удивительную семью. Я полюбила их с первого взгляда. Меня в качестве сдачи положили в протянутую ладошку девочки лет десяти, которая помогала маме делать покупки.

– Мама, мама, посмотри какая бедная эта денежка! – девочка повернулась к стоящей рядом женщине, которая заканчивала упаковывать продукты. Да, вы правильно поняли, своим именем я обязана, именно, этой девочке.

– Посмотри! Её кто-то порвал и разрисовал. Но так же нельзя делать, правда, мама?

– Правда, моя хорошая, – мамин голос был спокойным и очень приятным, – мы сейчас придём домой и подклеим её.

– Бедненькая, моя! Тебе, наверное, больно! Не бойся, мы тебя вылечим! Девочка погладила меня и очень аккуратно положила в кармашек.

Дома Женя (так звали девочку) достала меня и показала папе. Он покачал головой, и пошел за необходимыми вещами. Они с Женей развернули целый денежный госпиталь. Вначале они протёрли меня тёплой влажной салфеткой и смыли с меня уличную грязь и остатки высохшего варенья. Потом разгладили утюгом. Затем аккуратно попытались снять с меня спиртом красные чернила, которые до конца не стёрлись, но сильно побледнели. И, напоследок, совместив рваные края они с двух сторой подклеили разрыв матовым скотчем.

– Ну, всё, как новенькая! Будешь теперь жить-поживать и добра людям приносить! – потёр руками папа, – забирай, свою подопечную!

– А можно она немножко в моём домике для денег побудет? – спросила Женя.

– Конечно! – согласился папа.

Домик для денег? Такого я еще неслышала. В кармане была, в кошельке была, в шкатулке лежала, под магнитом на холодильнике висела, а домик для денег – это было что-то новенькое. Но мне не было страшно, потому что всё, что эти люди делали до сих пор, вызывало у меня исключительно благодарность.

Женя принесла меня к небольшому фарфоровому домику на каминной полке, в котором уже лежали несколько монеток. Она меня нежно положила внутрь со словами: “Дорогая Денежка, мы тебе очень рады! Живи у нас сама и приглашай к нам своих братиков и сестричек: больших и маленьких!”

Несколько дней я лежала в этом домике и слушала разговоры этой семьи. И чем больше я о них узнавала, тем больше они все мне нравились. Папа, Михаил, был учителем физики. Мама, Наталья, детским психологом. А Женька пока была просто Женькой. Живой любознательной и разносторонней девочкой с очень добрым сердцем. Она выхаживала больных птичек, рисовала, танцевала, запоем читала и обожала делать видео про всё на свете.