Я закричал ребятам:

– Спасайте!

Они за руки потянули меня на палубу. Разбитый деревянный привальный брус усложнял операцию по спасению. Занозы крепко держали, воткнувшись в одежду. Не знаю, сколько бы такое «перетягивание каната» продолжалось, если бы не капитан Анатолий П., увидевший эту картину.

Занозы из живота были благополучно вынуты, но еще долго напоминали о себе.

Подготовка к первому рейсу требовала много трудов и забот: забор провизии, питьевой воды и бункеровка топливом. Бункер-база стоял в конце рейда у берега. Идя вниз по течению, чтобы развернуться, мы применяли излюбленный прием судоводителей для судов этого класса. Отдавался носовой якорь, и происходила сокращенная циркуляция, то есть нос судна оставался в одной точке, а корма летела по кругу, разворачиваясь на триста шестьдесят градусов. Дополнительное маневрирование машиной уже не требовалось.

Выполнив эксклюзивный вираж в безопасном месте, пароход подходил к заправочной барже. Переговорное общение с машинным отделением и рулевой рубкой, как упоминал ранее, тоже было голосовым, через трубу. Капитан крикнул в машину: «Стоп! Полный назад!», но ничего не происходило. Только касательный удар о борт и оборванный привальный брус на заправщике расставил всё по своим местам. Из машинного отделения раздался голос механика, дублирующего команду. «Понял, понял! Полный назад!» Колеса парохода закрутились в обратную сторону с дикой скоростью, компенсируя физическое соприкосновение при классической швартовке. Как говорят, первый блин комом.

Приняв заправочные шланги, все внимательно следили за происходящим процессом. Я подошел к фальшборту[9], спиной облокотился на планширь[10] ограждения. Непонятный шум где-то сверху заставил поднять голову. С буксирных арок на меня летел трос приличной массы. Бежать куда-либо бесполезно. Все решает господин счастливый случай. Так оно было и в этот раз. Мой дружок Валерий Подоксёнов, видя безвыходность положения, бросился мне на помощь, сумев поймать стального монстра с противоположной стороны скольжения. Я же со своей стороны предпринял действия по смягчению удара, вытянув руки перед собой, погасив инертное поступательное движение буксира. Зажатый между бортом и тросом, еле вылез. Отделался небольшим ушибом в районе спины. Техника безопасности («не стой под острыми углами» и многое другое, о чем предстояло узнать) написана кровью других.

При формировании состава из двух барж и одного лихтера[11] финляндской постройки тоже не обошлось без казуса. День катился к вечеру. На берегу речного порта зажигались огни. Старпом послал меня за шкимушгаром[12], что висит на пожарном щите. Подойдя к щиту, долго соображал, что именно надо снять. Взял в руки пожарный топор и бросился назад.

– Принес! – говорю. – Возьмите!

Не оборачиваясь ко мне, старпом проговорил:

– Тебя только за смертью посылать! Уже не надо, обошлись!.. А вообще, давай! Еще в двух местах прихватить трос надо.

Я подаю ему в руки.

– Ты что принес?

– Шкимушгар.

– Но это же топор! Понаберут, понимаешь, тут! – услышал я привычное бурчание Ивана Ивановича. – А сейчас всем отдыхать! Кроме вахты. С рассветом снимаемся!

Рано утром, выйдя на палубу, я увидел, что пароход до сих пор стоит на якорной бочке и никаких движений не происходит. Вахтенного матроса, у которого должен был принять обязанности, нигде не было. Зато неожиданная находка правой рабочей рукавицы, потерянной накануне вечером, меня обрадовала. В голове прочно поселились слова старпома: «На вас не напасешься варежек, швабр, ведер». С радостью подняв пропажу у швартового кнехта, сунул туда руку. Что-то неприятное и мягкое на ощупь заставило быстро скинуть найденное приобретение. Фаланги пальцев выпали на палубу. Мне стало дурно. Оказывается, при выполнении швартовых работ при отходе судна мой напарник, как он потом сам объяснил, не сумел быстро скинуть огон[13]. В этот момент произошло натяжение швартового троса на кнехте, и все усилия предотвратить несчастный случай оказались тщетными.

На пароходе, как и на всем флоте, соблюдались традиции и негласные порядки. К примеру, чтобы пополоскать швабру, нужно было привязать ее за линь[14] и спустить за борт. Волны, идущие от колес, выполняли функцию стиральной машины. Спецодежда стиралась таким же образом, только в карманы клали кусок хозяйственного мыла. И если ты не забыл про этот процесс, сохранность имущества была обеспечена. Палуба в кормовой части мылась только каустической содой, так как дым из пароходной трубы плотным слоем ложился по поверхности. Рабочие прогары[15], выданные в училище, не выдерживали такого химического состава. Подошва отлетела уже через месяц. Блеск металла палубы был сравним с листом нержавеющей стали.

В один из дней я проснулся рано. Забота, где взять швабру для наведения порядка, после того как на кануне вечерней вахты утопил свою, не давала покоя голове целую ночь. Быстро одевшись, вышел на свежий воздух. Снег в июне метровым слоем в носовой части судна ровненько лежал на палубе. Зачем тут швабра?! Надо найти лопату. Старпом открыл свою кандейку[16], вручил мне в торжественной обстановке орудие труда со словами: «Вернешь обязательно!» На душе сразу появилось какое-то облегчение, а в мыслях – «Пронесло!» Однако сама работа по сбрасыванию снега за борт была трудоемкой. Но мне опять повезло. К полудню выглянуло солнце, и остатки снежной массы растаяли на глазах.

Все было впервые. Любопытство и любознательность, восхищение брали верх. В шестидесятых годах, когда на севере открывались богатые месторождения нефти, эти пароходы использовали для толкания нефтеналивных барж. Над основным центральным постом управления надстраивали дополнительную рубку для лучшего обзора видимости и маневрирования. В этой надстройке, которую мы прозвали «голубятней», был штурвал большого размера, нам нравилось забираться туда и наблюдать сверху за мелькающими по ходу берегами, заливными лугами и незнакомыми поселками.

Как-то раз на вахте Иван Иванович спросил:

– В училище вам преподают специальную лоцию?

Разумеется, нам, первокурсникам, это слово было знакомо. Хотя конкретики в голове никакой не было. Но мы все же задали уточняющий вопрос:

– А что это?

– Ну вот, к примеру, – продолжал Иван Иванович, – видите с правой стороны устье реки?

И объявил ее название. Мы переглянулись и в один голос с гордостью ответили:

– Это наша река! Мы на ней выросли!

– Значит, – продолжал старпом, – вы будете судоводителями!

Взяв в руки бинокли, мы еще долго разглядывали заросшее кустарниками русло впадения родной речушки, пока она не скрылась за поворотом.

Помнится, при сдаче утренней вахты капитан поднялся в рубку. Первый вопрос его, обращенный к старпому, был: «Где потеряли лихтер?» Вопрос поставил всех в тупик. Действительно, посмотрев на корму, мы заметили, что в буксируемом составе не хватало одной единицы. Видимо, где-то на повороте в тумане произошел обрыв швартовы. Выполнив оборот, поставив состав на якорь, вышли на поиски. Пройдя вверх километров десять, обнаружили пропажу. Лихтер стоял далеко от судового хода в кустах тальника. Шкипер бегал по палубе с метрштоком, активно с борта по всей длине корпуса делал замеры глубин. Мы спустили шлюпку; подойдя к борту, подали бросательный конец. Затем завели уже основной буксир, сняли лихтеровоз с мели.

Туман к тому времени уже совсем рассеялся. На противоположном берегу перед нами открылся красивейший пейзаж заливного озера. Соблазн рыбалки возник сразу. С небольшим бреднем прошли мимо кустов, выгоняя боталом рыбу. Результат был налицо, щуки и карася поймали много. Светланакок и Татьяна-радист нажарили нам котлет из щуки. Вся неделя в обед и ужин у нас была рыбная. В каждом отрицательном случае, оказывается, есть свой плюс.