Дамам все чаще не везло. Им перестать бы бродяжничать, остановиться где-нибудь и жить — на земле достаточно места, тепла и пищи! — но жестокий обычай вел их дальше неизвестно куда и зачем. Они рождались и умирали в пути, а у их пути не было ни начала, ни конца. Они несли беды всем встречным племенам, и беды сопровождали их самих. Таков закон жизни: кто сеет зло, тот сам становится жертвой зла.
Дамы были племенем разбойников — на земле они оставляли только разрушенные человеческие жилища и следы пролитой ими человеческой крови. Великие анга один за другим внушали дамам, что все на земле — степи, леса, горы и воды — принадлежит им, а так как другие люди оспаривали их собственность, то предки повелевали дамам охотиться на них, как на дичь, и истреблять племя за племенем.
Привыкнув жить за счет других людей, дамы уже не могли существовать без войн. Они переставали изготавливать себе оружие и все чаще довольствовались тем, какое отбирали у чужаков. Поражения в битвах с ними не отрезвляли дамов. Случалось, они и поражения оборачивали в свою пользу, как было, например, после битвы с Рослыми Людьми. «Озерные воины глупы, как мамонты, — говорил Раан. — Они обратили дамов в бегство, но даже не догадались напасть на наших женщин и детей! Уж дамы-то не сделали бы такой ошибки! Они еще сумеют проучить этих сильных глупцов!..»
Находясь в состоянии войны со всеми племенами, дамы разучились понимать других людей. Впрочем, они и не стремились понять их. Зачем? Чужаки существовали лишь для того, чтобы дамы преследовали и убивали их. Так завещали предки, так говорили им анга и вождь. Дамы давно не жили собственным умом, а их представления о людях и о себе упростились до предела. Высшим авторитетом для них всегда и во всем была власть вождя и анга, высшей жизненной целью было пробиться к власти, высшей доблестью считалось убить чужака, неважно кого — мужчину, женщину или ребенка. Но жестокость, коварство и злобность дамов по отношению к другим людям естественно оборачивались против них самих. Грубость, насилие и кровожадность пускали все более глубокие корни в быт дамов, все сильнее разобщали и развращали их самих. Насилие над иноплеменниками неизбежно привело их к насилию друг над другом…
Плач женщин ничуть не трогал вождя и анга. Глядя на убитых дамов, оба думали об одном: как удержать в своих руках власть над племенем. Речные люди оказались сильным врагом. Если они нанесут дамам еще одно такое поражение, под сомнением окажется авторитет не только вождя, но и анга. Кто знает, как тогда сложатся дела — от Кулувы можно ждать всего. Вождю и анга нужна была победа, чтобы отвлечь внимание дамов от неблагополучия внутри племени.
Колдун и вождь обменялись взглядами — в этот раз оба были заодно и знали, что надлежит делать.
Раан ликовал: теперь-то он добьется своего! Он покончит с речными людьми и загладит свои прежние неудачи. Он загребет жар чужими руками: с головным отрядом он пошлет Кулуву, пусть теперь он померится силой с бородатыми воинами. Их палицы помогут Раану сокрушить соперника! Он больше не допустит промаха: если Кулува победит речных людей, Раан как вождь припишет его победу себе, а если потерпит поражение, Раан, не колеблясь, отправит его в черные туманы.
Кулува понимал замысел Раана, но ослушаться вождя не посмел.
Послав соперника в опасную погоню за речными людьми, Раан взглянул на анга. Тот с любопытством ждал, что еще предпримет вождь, чтобы укрепить свою власть.
Раан сказал:
— Большая река унесла в черные туманы много дамов. Пусть Кулува сразится с бородатыми воинами, а нам спешить незачем…
Никто из дамов не смел вмешиваться в их разговор. Предки дали анга и вождю неограниченную власть — любое неповиновение ей каралось смертью, что еще больше возвышало вождя и анга над племенем, придавало их словам и поступкам особый, непогрешимый смысл.
Раан следил за анга, а сквозь щелочки глаз на Раана нацеливался острый взгляд анга. Колдун видел, что Раан боится за свою власть, хотя сделал все, чтобы укрепить ее, и, отдавая распоряжения, не забыл ничего. Он послал воинов не только вперед, к становищу речных людей, но и назад — проследить за плавучим домом. Анга тоже хотелось бы узнать, что означало это странное явление: мужчина, женщина и рыжая собака посредине широкой реки. Раану не откажешь в предусмотрительности: он подготовил речным людям западню, отослал в головной отряд своего соперника Кулуву и оставил около себя своих сторонников. Раан — серьезный противник…
Взгляд анга, казалось, пронизывал Раана насквозь. Да, Раан боялся анга, но в его страхе было нечто змеиное: Раан уступал колдуну тропу, уползал, подобно змее, в сторону, но в любое мгновенье готов был пустить в ход свои смертоносные зубы. Анга ухмыльнулся: Раан надеялся, что бородатые воины убьют Кулуву, но понимал ли он, что если Кулува падет от руки речных людей, то сам он, Раан, падет от руки анга?
Обеспокоенный молчанием колдуна, Раан спросил:
— Что скажет вождю анга?
Анга ждал этого вопроса: пусть дамы видят, что вождь ищет у него совета. Недалек час, когда анга вообще перестанет считаться с Рааном и присоединит к браслетам колдуна ожерелье вождя… Анга приоткрыл щелочки глаз, улыбнулся:
— Анга молчит, потому что вождь уже знает, куда вести дамов!
«Злобный шакал, я вижу, чего ты хочешь… — думал про себя Раан. — Утебя повадки кобры, но сейчас ты меня не укусишь! А когда бородатые прикончат Кулуву, я расправлюсь и с тобой. Я сорву с тебя браслеты анга и подарю женщине, которую буду мять на шкуре…»
Анга и вождь привычно следили друг за другом. У дамов так повелось издавна: стоящий у власти не терпит соперника.
Убедившись, что анга не намерен оспаривать его распоряжения, Раан облегченно вздохнул. Пусть колдун затаивается змеей — дамы по-прежнему подчинялись вождю!
Раан дал знак — племя двинулось дальше, но Раан не спешил стать во главе колонны. Торопиться было незачем.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В битве за жизнь
Дуа неутомимо уносила плавучий дом к голубым туманам. Края ланнов остались далеко позади, пора была ступить на тропу к неведомому Синему озеру, к племени матерей и отцов. Но Гал и Риа переживали весну любви, а перед ней мало что значили доводы рассудка. Молодые люди беспечно отдавались друг другу, а Дуа продолжала уносить их вдаль.
Но чем дольше они плыли, тем труднее становилось им отказаться от плавучего дома. Дуа поила и кормила их, оберегала от врагов, радовала легкостью и удобством передвижения.
Солнце с каждым днем становилось горячее, река ширилась, зарастала островами, отделяла от себя протоки, и Гал и Риа уже с беспокойством думали о том, выберутся ли они когда-нибудь отсюда. Однообразие пищи— они питались сырой и вяленой рыбой — и привязанность к плавучему дому начинали тяготить их. Они теперь поглядывали, где бы сойти на берег, чтобы поохотиться, испечь на костре мясо или рыбу. Берега были неуютные, негостеприимные: никакого просвета между кустарниками и деревьями, и Гал и Риа оставались на плоту. Оба невольно вспоминали края ланнов: когда-нибудь они вернутся туда, в просторные степи, где легко дышится, а солнце не так горячо, как здесь.
От жары больше всех страдал Раф. Он забирался под навес шалаша и лежал там, высунув язык. На первых порах Гал и Риа охотно купались в Дуа. Случалось, и Раф присоединялся к ним, не удержавшись от соблазна почувствовать речную прохладу.
Но и купание переставало радовать их: Дуа неузнаваемо изменилась, помутнела. Дуа ли это? Не занесло ли их в какие-то другие воды? Все вокруг преобразилось: на берегу росли незнакомые Галу и Риа деревья, иной стала рыба, яркая расцветка птиц и бабочек бросалась в глаза; к воде выходили львы, буйволы, бесшерстные носороги, на отмелях лениво купались громадные звери, чем-то отдаленно напоминающие степных коров; илистые берега речных островов кишели крокодилами. Встреча с одним из них едва не стоила Галу жизни. Он только что прыгнул в воду, и в тот же момент Риа криком предупредила его об опасности. Увидев быстро приближающееся чудовище, он поспешил к плоту. Он выбрался из воды, когда страшная пасть была на расстояний в полкопья от него.
