Твоей жемчужины, — ответь отказом.

Не думай ты, из-за меня скорбя,

Что не жалею, не люблю тебя.

Как ты, я тоже в плен попал к мученью,

Для стрел твоей любви я стал мишенью».

У Зулейхи от ласковых речей

Вдруг стало сердце биться горячей.

Заколебалась разума основа,

И бабочка в огонь попала снова.

С горящим сердцем поднялась она,

Объята сладостным безумьем сна.

Огонь скорбей согнал ее с постели,

И вздохи ввысь, как перышки, взлетели.

Кипела страсть, не ведая преград,

Смятенье увеличилось стократ.

Не стала Зулейха, утратив разум,

Внимать советам, следовать наказам.

Как почка, сердце лопалось, а кровь

Тюльпаном распускалась вновь и вновь.

Восславив лик его, во мгле сокрытый,

Она царапала свои ланиты.

Служанки, к ней сочувствия полны, —

Как ореол печали вкруг луны.

Но если огорчит луну подруга —

Стрелой из этого взовьется круга.

Ее не хватят за полу? Беда:

На улицу бежит она тогда!

Не спрячут под чадрой? К базару прямо

Помчится без чадры, не зная срама.

Отец, узнав об этом, поскорей

Велел позвать искусных лекарей.

Решили те, собравшись важным кругом:

«Лишь цепи могут совладать с недугом».

Из золота сработали змею,

Из жемчугов и лалов — чешую.

Змея, как вкруг серебряного клада,

Вкруг ног ее свернулась, как ограда.

Да, Зулейха — клад красоты земной,

Но клад оберегается змеей!

Когда змея красавицу связала,

Та, в чешуе горячих слез, сказала:

«В цепях любви, еще не согреша,

Томится, как преступница, душа.

О небосвод, жестокий и суровый,

Зачем надел мне на ноги оковы?

Я никуда не двинусь всё равно,

Ведь силы нет в моих ногах давно!

Зачем в меня вонзаешь меч насилья?

Зачем цепями связываешь крылья?

Ваш кипарис недвижим стал сейчас,

Смотрите сами: в глине он завяз.

Я слезы лью — беречь такую воду

Старательному надо садоводу!

В оковы надо заковать того,

Кто стал владыкой сердца моего, —

Подольше б мне остаться с ним хотелось

Чтоб досыта на друга нагляделась.

Но исчезает он быстрей огня,

Как молния, воспламенив меня.

О, если б — только день наступит новый

Возлюбленного заковать в оковы,

На друга сколько хочется смотреть,

Чтоб слезы я не проливала впредь!..

Что говорю! Он выпал мне на долю!

Чем на него пылинке сесть позволю,

Я лучше сгорблюсь под горою бед,

И в этом я увижу счастья свет

Усну ль спокойно, если сотни тягот

На голову прекраснейшую лягут?

Я в грудь себе вонзить согласна меч,

Чтоб друга от колючки уберечь!»

Наперсницы, подруги, раб последний —

Узнали все любви безумной бредни.

Упреки были для нее как бич,

Страдала, как подстреленная дичь.

Казалось, нет безумной исцеленья, —

Вдруг наступало время просветленья.

Но вновь с рассудком спорила любовь,

И начинался бред безумный вновь.

То плакала и душу отдавала,

То снова, рассмеявшись, оживала.

Из света в мрак был тяжек переход.

Так провела царевна целый год.

ЗУЛЕЙХА ВИДИТ ЮСУФА ВО СНЕ В ТРЕТИЙ РАЗ И УЗНАЕТ О ЕГО МЕСТОПРЕБЫВАНИИ

Мир и вражда, отрава и лекарство —

Приди, любовь, приди, полна коварства

То превратишь безумца в мудреца,

То превратишь разумного в глупца.

Когда красавиц завиваешь кудри,

То в цепи рабства попадает мудрый,

Но если ты расправишь завиток —

Вновь разгорится вольности восток.

Однажды ночью Зулейха больная,

Свою тоску с безумьем разделяя,

Пила из чаши горести настой.

Объятая болезненной мечтой,

Безумная, откинув покрывало,

В отчаянье к любимому воззвала:

«О ты, кто напоил меня тоской

И отнял мой рассудок и покой!

Ты дал мне скорбь — и жизнь мою расстрой

Принес мне смуту — и не успокоил

Скажи мне: кто ты? Как тебя зовут?

Скажи мне: где найду я твой приют?

Как сахарный тростник, сладка была я,

Но выпила мой сахар доля злая.

Я розою за пологом цвела —