О ТОМ, КАК АБУАЛИ СИНА ЛЕЧИЛ СТРАДАЮЩЕГО МЕЛАНХОЛИЕЙ, КОТОРУЮ ОТЧАЯЛИСЬ ИЗЛЕЧИТЬ ВСЕ ДРУГИЕ ВРАЧЕВАТЕЛИ

Во времена Абуали Сина,

Что славился как лекарь издавна,

Почтенный горожанин ежечасно

От меланхолии страдал ужасно.

Кричал: «От жира лопнуть я готов,

Таких, как я, нет в деревнях коров!

У повара алмазов будет груда,

Коль сварит из меня мясное блюдо!

Скорее обезглавьте вы меня,

И повару доставьте вы меня!»

Так он кричал, решив, что он — корова,

И разговора не желал иного.

Никто не мог несчастному помочь, —

Мычал он, как корова, день и ночь:

«Смотрите, становлюсь я всё худее,

Друзья, прирежьте вы меня скорее!»

Что делать с ним? Во весь орет он рот,

Ни пищи, ни лекарства не берет

Врачи, признавшись в собственном бессилье,

Абуали Сину о нем спросили.

«Скажите так, — последовал ответ —

„Жди завтрашнего дня. К тебе чуть свет

Придет мясник, тебя зарежет с честью, —

Обрадуй сердце долгожданной вестью“».

Свалилась у больного тяжесть с плеч,

Когда услышал радостную речь.

Абуали явился, и сурово

Спросил он у больного: «Где корова?»

Тут растянулся на полу больной,

Сказал: «Корова — я. Кончай со мной».

Связал безумца врач, окинул взглядом,

И, нож о нож точа, уселся рядом,

И стал, изображая мясника,

Ощупывать и спину и бока.

«Не буду нынче резать, — молвил слово,

Пока еще худа, тоща корова.

Пусть постоит в хлеву немного дней,

Без передышки есть давайте ей.

Когда она поправится, жирея,

Корову я прирежу не жалея».

Развязан меланхолик был тотчас,

И пищи привезли ему в запас.

Он получал от пищи наслажденье,

Лекарство принимал без рассужденья.

Толстея, как корова, полный сил,

Свои коровьи бредни он забыл.

СЛОВО В ПОХВАЛУ СТИХА И ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ ЕГО НА ДВЕ НЕСОВМЕСТНЫЕ ЧАСТИ, ПЕРВАЯ ИЗ КОИХ — БЛАЖЕНСТВО ДУШ, А ВТОРАЯ — ОБИДА СЕРДЕЦ

Стих — это птицы разума паренье,

Стих — это гордой вечности творенье.

Суди о том, что птица говорит:

В костре горит или в саду парит.

Когда стихи сияют совершенством,

Они дарят читателя блаженством,

Когда в костре тщеславия горят —

Лишь едким дымом, гарью нас дарят.

В стихах читая просьбы, униженья,

Мы чувствуем и гнев и раздраженье,

Но если с правдой связаны слова,

То красота и сила их жива.

Пройдет их слава по путям небесным,

Поэта имя станет всем известным.

А если строки ложью рождены,

Их суть презренна и слова бледны,

То в бороде застрянут виршеплета

И сверх усов не будет им полета.

Стих должен быть прозрачным родником,

Рубинами обильным — не песком,

Чтоб не скрывал родник своих жемчужин,

Чтоб дивный блеск был сразу обнаружен,

Чтоб не была вода его сходна

С водою грязной, где не видно дна.

Тогда напрасны поиски жемчужин,

Уйди — такой родник тебе не нужен:

Слова мутны, и непонятна суть,

И узок, темен к содержанью путь.

Лишь после долгих, трудных размышлений

Поймешь ты смысл таких стихотворений.

О НЕКОТОРЫХ ПОЭТАХ ПРОШЛОГО, КОТОРЫЕ БЫЛИ ОБЛАСКАНЫ МОНАРХАМИ, ИМЕНА КОИХ ОСТАЛИСЬ НА СКРИЖАЛИ ВРЕМЕН ЛИШЬ ПОТОМУ, ЧТО ИХ ВОСПЕВАЛИ ЭТИ ПОЭТЫ

Увы, трудились бедные поэты,

В чьих одах повелители воспеты.

Себя вписали в летопись времен,

И мир не забывает их имен.

Давно лежат в земле тела поэтов,

Но живы имена, дела поэтов.

Жемчужины низавший мастерски,

Саманов дом прославил Рудаки.

Он спутником народа был родного,

Не мог избрать обычая иного.

Не уставал он жемчуга низать,

Они — четырехсот верблюдов кладь.

Он бренный мир покинул на верблюде,

Наследники его сокровищ — люди.

Живут стихи — и он живет сейчас,

Поэта имя — светоч наших глаз...

Был взыскан Унсури самой природой,

Был редким элементом и породой,

Жемчужиною четырех стихий, —

И слушал целый мир его стихи.

Он мускусом похвал наполнил строки,

Он в книгах воспевал дворец высокий.

Разрушился дворец, исчез во мгле —

Остались эти книги на земле...

Жил Хакани, чей гений величавый