Вздыхая, улетаю в небо, сгораю в нем

Звездой, что искрой пролетела. Что делать мне?

Томимый мукою разлуки, я прахом стал,

И наземь пыль его осела. Что делать мне?

Любовь пьянит меня, но сердце вот-вот замрет

Лишь кубком оживляю тело. Что делать мне?

В ночи на ложе сна стенаю, душа болит,

И слезы лью осиротело. Что делать мне?

А рок — на страже и, ликуя, всё зло свое

Обрушил на меня всецело. Что делать мне?

О, горе, горе! Друг единый есть у Джами.

Расстаться небо повелело. Что делать мне?

159

Не тот я ныне, кто язык марает болтовнею,

Стирает кончик у пера то бранью, то хвалою.

Пустые строки — черепки, поэзия — алмазы,

Но браво, глупость, коль стихи украшены тобою!

Я отдал жвачке много лет, теперь кусаю локти,

Над жизнью прожитой скорблю, растраченною мною.

Теперь в слезах мои стихи цежу я сквозь овчину,

И хоть бы раз блеснула шерсть крупицей золотою!

Хотя поэзии простор поистине бескраен,

Меня стесняет край строки рифмовкою, не скрою.

Стихи — как ветер! Ну а я и дни и ночи занят

Моджтессами, и музари, и прочей чепухою.

Я красноречию сказал: «О мой работодатель,

Что всем завистникам назло столь щедрою рукою

Даешь в словесной мастерской без меры мне работу,

Не пострадаю ль, коль уйду в молчанье с головою?»

В ответ услышал я: «Джами, ты дивных тайн хранитель.

Не допусти меня открыть хранилище такое».

160

Везде, где поселюсь, найду тебя и там.

Клянусь, не тронусь в путь к чужим тебе местам!

В ночи на ложе сна найду тебя во сне

И в грезах наяву, что так подобны снам.

Возлюбленной найду у верности в глазах,

Когда несу вино к слабеющим устам.

На сборище найду, где теплится свеча,

Кружась вокруг нее подобно мотылькам.

Найду и в погребке, где путники хмельны.

Далеко ли ушли — мерилом будешь нам.

И, рубище мое без колебаний сняв,

В жемчужнице найду, ныряя в море сам.

В безвестность постучась, покинь себя, Джами!

Иначе как найдешь чужую небесам?

161

Чудесен вкус вина из рук затмившей лунный свет,

Что на закуску поцелуй дает за чашей вслед.

Настал шавваль, окончен пост, и лучше, чем вино,

Всеочищенью от грехов противовеса нет.

Бери хмельную пиалу и смело осквернись!

Ведь бог прощает грешный год за месячный запрет.

Как в лихорадке я горю, меня бросает в жар,

Но почему твои уста столь жарки, дай ответ?!

Будь осторожен, ведь судьба невестою не раз

Коварно ставила силки холостякам во вред.

Тельцом из глины не прельстись, подобно Самири,

И пустословьем болтунов, несущих сущий бред.

И если друга красота, Джами, тебя влечет,

От шашней свахи не страдай, влечением согрет.

162

Певец под звуки лютни и колокольцев звон

Запел, и пир на зорьке украсил песней он.

«Вставай, ходжа сонливый! Ведь жизни каждый миг

Есть вечности богатство. Не трать его на сон!

Открой для песен уши на утреннем пиру,

Хмельною мугской чашей приятно опьянен.

Пренебрегать не вздумай рубиновым вином.

Конец не за горами, что миру предрешен.

Считай своей удачей веселья каждый день,

Ведь ты, быть может, завтра издашь предсмертный стон».

Там, где хоть признак друга сумею отыскать,

Склонясь к его порогу, отвешу я поклон.

Свой дом на путь к Каабе не променяй, Джами!

Ведь каждый дом — святыня, Каабы не лишен.

163

Беги постящегося шейха! Намного холоднее

Его поста сорокадневна промозглой стужи дея.

Не станет странствие в жестоких долинах отреченья

Для подлеца тропою к богу — никчемная затея.

Что о царе всея вселенной поведать пастве может

Не испытавший царь-дороги хоть раз ногой своею?

Знай, наставлять напрасно тщится идущих тарикатом.

Кто их следов на нем не видел, кто сам слепцов слепее.

И крик его «хей-хей!» не служит мерилом опьяненья.

Боится крика птица дружбы и прочь летит, робея.

Какой он путник, если даже и двух шагов не сделал,

Глупец, что сведенья о Руме приписывает Рею?!

Не верит в шейха городского Джами. Нет, нет, не верит!

Мюридом быть прелестных кравчих ему куда милее.

164

Когда в небесном одеянье сверкнешь хотя б на миг,

Луна за синею завесой стыдливо прячет лик.

Когда в небесном одеянье проходишь, о луна,