Путь примирения навек не закрывай.

Снова стал Муавия просить извинения и умолять о мире и ценою мира послал ему сто тысяч дирхемов.

О прощенье моли, оправданья ищи, если видишь,

Что устои разбились у дружбы старинной твоей.

Если ж словом исправить не мог поврежденное зданье,

Кирпичей золотых и серебряных ты не жалей.

* * *

Хаджжадж на охоте отбился от своих воинов. Подъехав к одному холму, он увидел бедуина, который, сидя, искал в своем рубище насекомых, а вокруг него паслись верблюды. Животные, увидав Хаджжаджа, в испуге бросились бежать. Бедуин поднял голову и сердито сказал: «Кто там, да проклянет его бог, пришел из пустыни в роскошной одежде?» Хаджжадж, ничего не сказав, приблизился и приветствовал: «Мир тебе, о бедуин!» Тот ответил: «А тебе да не будет ни мира, ни милости божией, ни благословения его!» Хаджжадж попросил воды. Бедуин сказал: «Сойди униженно и смиренно с коня, а я, ей-богу, тебе не слуга и не товарищ». Хаджжадж слез с лошади и выпил воды, потом спросил: «О бедуин, кто, по-твоему, лучший из людей?» — «Посланник божий, да благословит и спасет его господь тебе на досаду», — отвечал бедуин. «А что ты скажешь относительно Али, сына Абуталиба?» — снова спросил Хаджжадж. «Благодетельность и величие имени его не вмещают уста», — отвечал бедуин. «А что ты скажешь относительно Абдальмалика, сына Мирвана?» Бедуин молчал. Хаджжадж сказал: «Что же, отвечай мне!» — «Он плохой человек», — ответил бедуин. «Почему?» — «Произошло от него злое дело и заполнило собою всё от Востока до Запада». — «Что же это такое?» — «А то, что он поставил над правоверными этого бесчестного и развратного Хаджжаджа». Хаджжадж ничего не сказал, а в это время пролетела птица и крикнула. Бедуин обернулся к Хаджжаджу и спросил: «Эй, муж! Кто ты такой?» — «А почему ты меня спрашиваешь об этом?» — «Потому что эта птица известила меня, что подходит войско и что ты — начальник его». При этих словах действительно появились воины Хаджжаджа и, подъехав, приветствовали его. Бедуин, увидав это, побледнел. Хаджжадж повелел, чтобы всадники взяли бедуина с собою, и, когда на другой день утром принесли накрытый стол и собрались люди, он позвал его к себе. Бедуин вошел и обратился с приветствием: «Мир тебе, о князь! Милость и благословение божие да будут над тобою!» Хаджжадж сказал: «Я не поступлю так, как поступил ты. Мир и тебе!» И прибавил: «Садись и ешь». Бедуин возразил «Пища твоя, и если ты дашь позволение, то я поем». — «Я уже дал позволение», — ответил князь. Бедуин присел и протянул руку, говоря. «Во имя господа. Ах, если бы пожелал господь, чтобы и после еды не случилось ничего худого». Хаджжадж рассмеялся и сказал: «Вы ничего не знаете о том, что произошло вчера со мною и с ним?» — «О князь, — взмолился бедуин, — ради бога, не разглашай сегодня нашу вчерашнюю беседу». На это Хаджжадж сказал: «Выбирай, бедуин, одно из двух: или оставайся у меня, и я сделаю тебя одним из моих приближенных, или же я отошлю тебя к Абдальмалику, сыну Мирвана, уведомив его о том, что ты говорил. Пусть он тогда делает с тобою, что хочет». — «А можно поступить и по-другому», — возразил бедуин. «Как же?» — спросил князь. «А вот как: позволь мне спокойно возвратиться в мою страну, и в другой раз ни ты меня не увидишь, ни я тебя». Хаджжадж рассмеялся и повелел, чтобы бедуину дали тысячу дирхемов и отослали домой.

Следует каждому складной и ласковой речью

Нрав притеснителя от притеснений отвлечь.

Низкого духом, забывшего щедрость и милость,

Силою слова от злых заблуждений отвлечь.

ИЗ ЧЕТВЕРТОГО САДА

* * *

Про Абдаллаха, сына Джафара, — да ниспошлет им обоим господь благословение! — передают, что однажды он отправился в путешествие. Спешившись у принадлежащей неким людям пальмовой рощи, он увидел, что сторожившему ее молодому черному невольнику принесли на обед три хлеба. Тут же находилась собака. Раб бросил ей один из хлебов. Собака съела. Тогда он бросил другой; собака тоже съела. Он бросил третий, и собака опять съела. Абдаллах — да ниспошлет ему бог благословение! — спросил у раба: «Из чего состоит твое дневное пропитание?» — «Из того, что ты видел», — отвечал невольник. «Почему же ты не воспользовался им сам?» — «Потому, что собака эта чужая. Мне кажется, что она пришла издалека и что она голодна, вот я и не хотел отпустить ее голодной». — «А что же ты будешь есть сегодня?» — опять спросил Абдаллах. «Буду поститься», — ответил невольник. Тогда Абдаллах сказал самому себе: «Все люди упрекают меня в излишней щедрости, но этот невольник щедрее меня».

Раба, сад и всё, что там было, купил и, дав рабу вольную, подарил ему купленное имущество.

* * *

В Медине жил ученый, трудолюбивый, полный рвения, в знанье богословских наук достойный изумленья. Однажды проходил он мимо лавки торговца рабами и увидел молодую рабыню-певицу. Совершенство ее голоса планету Нахид смутило, а красоте ее лика дивилось дневное светило. Он пленился ее красотой, очаровался ее родинкой, ее кос густотой. Вняв ее песне, бремя бытия он повлек в пустыню уничтожения. Стремясь слышать ее голос вновь и вновь, он из тесноты разума вышел на просторный путь к дворцу самозабвения.

Лицо прекрасное, прекрасный, нежный голос

И порознь увлекут любое из сердец,

Когда ж они слиты в едином человеке,

Тебе несдобровать, хотя б ты был мудрец.

Одежды мудрости он совлек, в рубище позора облекся и, забыв стыд, слонялся по базарам Медины. Друзья стали его упрекать, но ничто не помогло. Описание его положения вот в этих словах найдете иль когда эту песню споете:

Когда прелестной ты увлечен,

Спасти как можешь покой и сон?

Ах, все упреки — как в уши ветер.

Сильней лишь пламя раздует он.

Эта история дошла до Абдаллаха, сына Джафара, да ниспошлет им обоим господь благословение. Он призвал к себе хозяина рабыни и купил ее за четыре тысячи дирхемов. Потом повелел ей, чтобы она спела на тот самый голос, которым был пленен ученый. Спросил ее: «Кто тебя этому научил?» — «Такая-то певица», — ответила рабыня. Он потребовал к себе также и ту певицу. После того он позвал ученого и спросил: «Хочешь ли ты тот напев, в который ты влюблен, услышать от учительницы той рабыни?» — «Да», — отвечал ученый. Позвали певицу, чтобы она ему спела. Ученый, услыхав ту песню, упал без чувств, так что можно было подумать, что он умер. Абдаллах, сын Джафара, — да ниспошлет ему бог благословение! — сказал. «Знаете ли вы, что мы совершим грех, убив этого человека?» Потом он повелел, чтобы побрызгали водой на лицо ученого. Тот пришел в себя. Абдаллах сказал «Мы не знали, что ты в своей любви к той рабыне дошел до такой степени». — «Клянусь богом, — воскликнул ученый, — сокрытое в моем сердце еще сильнее того, что обнаружилось». Абдаллах спросил: «А хочешь ли ты услышать этот напев от той рабыни?» — «Ты видел, отвечал ученый», — что стало со мной, когда я услыхал его от другой, в которую я не влюблен. Что же со мною будет, когда я услышу его из уст и гортани моей возлюбленной!» — «А если ты ее увидишь, узнаешь ли ее?» — снова спросил Абдаллах. Ученый заплакал и проговорил: