Однако — удивительное дело! — когда иные начальники цехов сталкиваются с трудностями при выполнении производственной программы, — не хватает, положим, людей, — они кидаются сломя голову к начальству в надежде «скорректировать» план, то есть уменьшить. Это их первое душевное влечение. Отнюдь не поиск резервов, которые порой даже искать не надо: они под ногами. В том же арматурном цехе два года назад появилась электромеханическая установка для зачистки деталей. Ее бездарнейшим образом ни разу не запустили. Почему? Потому, что она без вентилятора, прикрепить который — форменный пустяк, да все некогда. Не скажу, чтобы в результате запуска установки был получен большой выигрыш, зато какая яркая иллюстрация к теме: резервы и их использование!
Взвалив на себя 500 нормо-часов в месяц, Черняев, конечно же, и сам не упустил бы, и другим не позволил упустить ни одной «капли». Представляю себе, как бы он «тряс» руководство, прекрасно понимая при этом, что многие его товарищи, а не только он сам, могли бы повысить в результате свой потолок. Без слов, без истерик, молча, — как он «трясет», кстати сказать, и сегодня, потому что нет надобности в словах, если «говорит» его ударный труд, если «кричат» его наполовину не использованные возможности, о которых все знают.
ВОЗМУТИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ. На днях он завершит пятилетку. Точнее назвать дату Черняев не может, потому что в мае с неделю приболел, чуть-чуть провалился с планом, а день на день непохож, «и вот, — сказал мне, — с вами сколько часов просиживаю, это все нагонять нужно», — короче, финал будет где-то в самом конце июня. И Черняев окажется там, в следующей пятилетке. Это не просто слова: он действительно забежит вперед и социально, и нравственно, и профессионально. Он будет в новой пятилетке не только по результатам своего труда, но и по тому, как он работает и как относится к работе. Ничего не требуя вслух, не читая никому мораль, Черняев самим фактом своего существования оттуда, из завтрашней пятилетки, как бы ставит перед нами вопросы, на которые мы вынуждены отвечать сегодня.
Да, он уже сейчас готов делать 500 нормо-часов в месяц, но и цех, завод должны быть готовы его поддержать и психологически, и по сути. Пока же мы не видим готовности многих звеньев и служб. А Черняев как бы говорит нам: чего вы боитесь, ведь я не подведу! Но сделайте шаг мне навстречу. Кто-то должен сделать этот первый шаг. На любом уровне. В пределах возможностей. Всего лишь в пределах возможностей, но сделать.
От начальника цеха не требуется ничего сверхъестественного: определить, какое количество станочников лишних, и отказаться от них — внятно и решительно. И никаких «революций» в отделе труда и зарплаты: продумать свой вариант «щекинского метода» и подкрепить уплотнение в арматурном цехе замораживанием фонда зарплаты на длительный период. Не надо становиться на голову и плановикам завода, а всего лишь наладить четкую систему прохождения номенклатуры через цехи, не боясь при этом, что смежники перепутают их карты: они тоже сделают «первые шаги» в соблюдении ритмичности снабжения. Но если каждый будет ждать всех, мы не сдвинемся с места.
Примерно так «говорит» нам ударный труд Черняева. Его негласный призыв, обращенный к руководителям цеховых служб, распространяется дальше и выше, доходит до министерств и госкомитетов, где не могут не слышать голоса «оттуда», из будущих пятилеток. То, о чем сегодня заставляет нас думать Черняев, завтра должно стать нормой существования. Кадровые проблемы, решение которых он уже теперь подсказывает своим ударным трудом, будут одними из наиважнейших, и потому их необходимо и пора апробировать.
В противном случае мы вынуждены сегодня говорить Черняеву «тпру!», хотя прекрасно понимаем, что его стремление работать лучше так же естественно, как физический рост ребенка, останавливать который и бессмысленно и вредно. Такие рабочие, как Черняев, преподносят нам лозунг социализма: «От каждого — по способностям», как свое право и желание выложиться до конца, — почему же мы все еще довольствуемся их элементарной добросовестностью, полагая, что именно ею ограничено содержание лозунга?
Вопросы поставлены. Отвечать на них рано или поздно придется. Кто первый готов ответить реальным вкладом? Ничто сегодня не ценится так дорого, как дело. Что же касается Черняева, то он наш разведчик там и одновременно полномочный представитель завтрашнего дня здесь. Рабочих типа Черняева не зря объединили на заводе в отряд, получивший название «Передовой отряд пятилетки». К ним и требуется совсем иной подход. Когда речь заходит об этом отряде, задача «толкнуть рабочих на ударный труд» перерастает в задачу «не сдерживать их ударного труда». Вдумайтесь, читатель: не сдерживать! — явление чрезвычайно знаменательное. Если угодно, это первые нравственные и социальные плоды современного ударничества.
БИЕНИЕ МЫСЛИ
Почти физически я ощущал всеобщую неудовлетворенность состоянием дел на заводе и тоску по решительным переменам. Ударники, можно сказать, своего добились. Куда бы ни заходил, с кем бы ни разговаривал, всюду мысли, планы, подсчеты, ловля новинок, воспоминания о «хорошо забытом прошлом».
Вновь стали думать о неограниченной сдельщине. Старший мастер Владимир Сергеевич Годяев произнес такую тираду: «Эх, это бы дело — да под ладонь! Развяжите мне руки, и я завалю Черняева работой так, что он пятилетку за два с половиной года выполнит, а я за его счет с удовольствием уплотнюсь. Отделу труда и зарплаты скажу: не волнуйтесь, товарищи, я деньги у вас возьму, не без этого, но отдам вот такими нормо-часами!» Заместитель директора Михаил Матвеевич Царьков тоже полагал, что прямая неограниченная сдельщина была бы истинным подарком ударничеству, при условии, разумеется, комплексного решения многих производственных вопросов, при научно обоснованном нормировании, при отказе от «сотен», как он выразился, позиций и «тысяч» номенклатур, при достаточно крепкой технической базе.
Кто-то носился с идеей отказа от мифической трудоемкости и перехода на расчеты через «натуральные величины». Мол, по сравнению с недалеким прошлым и нормо-часы — прогресс, однако, если бы токарь мог отчитываться, как ткачиха, в «метрах ткани»!..
На длящиеся операции попробовали перевести двух сменщиков: один наряд, станок передают друг другу «на ходу», без переналадки. В результате эксперимента получили 16 процентов экономии рабочего времени. Прекрасно, но мало! Попытались ввести на тех же операциях многостаночное обслуживание: один токарь на два и три станка. Прекрасно, но очень трудно! И вдруг кто-то бросил идею прямо противоположную: три токаря на двух станках, зато с «потрясающим» эффектом! Не сам придумал, подсмотрел в заграничной командировке. Представьте себе: непосредственно за двумя станками стоят токари третьего или четвертого разряда, а при них — токарь-ас в качестве «дядьки». Он затачивает им резцы, готовит оборудование, изучает чертеж, делает переналадку и т. д. Один из работающих — в столовую, а «дядька» тут же его подменяет, и станок не останавливается. В итоге: сто процентов использования машинного времени, и на двух станках — двести! По нашим нормам считается приличным, если станок используется на сорок процентов. Стало быть, работай все трое на трех станках, они бы дали 120 процентов использования машинного времени, а с «дядькой» на двух станках — 200 процентов, что решительно отразится на выработке. Разве не резон? Даже Черняев на одну только проверку внутренней расточки детали тратит не минуты, а часы, а там «дядя» проверит, и никаких остановок. Правда, возникают осложнения: на заводе и без того простаивает более двухсот единиц оборудования из-за нехватки станочников, а тут, если «трое на два станка», парк бездействующих станков еще увеличится… Ох уж эта наша психология! На пальцах высчитали — выгодно, а глаза видят стоящие станки, символы непорядка, и командуют в мозг: задний ход! «Производительность труда, это в последнем счете самое важное, самое главное для победы нового общественного строя» — на каждом обязательстве каждого передовика напечатаны эпиграфом эти слова Ленина.
