Впрочем, кое-какие увлечения — из числа тех, которые мы называем «хобби», — я перечислю.

Тридцатичетырехлетний Исхак Азизов — лыжник, у него третий спортивный разряд, он иногда участвует в соревнованиях, хотя и говорит, что «спина уже не годится», — немудрено: Азизов сидит за баранкой двадцать лет. Виктор Бабков ходит на коньках, Николай Селиверстов играет на гармошке, Геннадий Караулов увлечен гитарой, а относительно пожилые шоферы Титков и Малышкин — страстные рыболовы.

Что касается Пирогова, то он заядлый охотник. Однако, когда пошел учиться в вечернюю школу, тульскую двустволку спрятал в чулан. «Из участников, — сказал он, — мы все больше превращаемся в болельщиков».

Я мог бы продолжить перечень фамилий, интересов и увлечений, вспомнив о шоферах-футболистах, шоферах-шахматистах и шоферах-теннисистах (именно эти три секции постоянно действуют при 116-й автоколонне), но читателю и без того должно быть ясно: ничто человеческое шоферам не чуждо. В принципе. Жаль только, что разнообразием их интересы не отличаются. Среди пятисот водителей автоколонны я не нашел, к примеру, ни одного филателиста, ни одного любителя классической музыки, ни одного театрала.

Но объективности ради отмечу, что не было ни одного шофера, который никогда бы не слышал о великих композиторах (называли Глинку, Шостаковича, Моцарта), о возможности коллекционировать марки («Что марки! Мой клиент лозунги собирает!») или о том, какие спектакли «дают» в Саратовском городском театре.

Специалисты-психологи трактуют понятие «интерес» как «активную познавательную направленность человека», как «наиболее существенный стимул для приобретения глубоких знаний, расширения кругозора, повышения культуры» и т. д.

Я бы сказал, что у шоферов не меньше потребностей в знаниях и в культуре, чем у бухгалтеров или инженеров. Но стремление превратить «познавательную» направленность в «активную» пока не слишком велико, тем более досадно, что свой досуг шоферы порой растрачивают на «козла» или пустую болтовню с соседом, иными словами, превращают его в «бездельный», не приносящий ни радости, ни пользы.

Искусство «тратить» всегда было важнее искусства «копить», и мысль эта особенно справедлива, когда речь идет о времени, копить которое просто бессмысленно, ибо время — это не деньги, оно утечет из-под любых замков. А потому, если уж и надо чему-то учить шоферов, так правильной трате своего свободного времени.

Впрочем, шоферы не очень-то унывают: мол, и без учебы знаем всего предостаточно. И точно, в этом смысле они совершенно уникальны. «Я — человек на колесах», — говорит Пирогов; отсюда его потрясающая осведомленность в вопросах международной и внутренней политики, во всех событиях, происходящих в городе, в стране, в мире, в Союзе советских кинематографистов и в местном горисполкоме. Не думайте при этом, что основным источником информации служит Пирогову так называемый «треп на дорогах». «Разговоры разговорами, — сказал однажды Михаил Федорович, — а у печатного слова своя цена». Явившись в конце прошлого года на почту, он выписал «для начала» областную газету «Коммунист» и центральную «Известия». Затем потолкался в очереди, поразмыслил и выписал еще журнал «За рулем». Потом собрался было уходить, но подумал о жене и внес деньги за «Работницу». Наконец, почесав затылок, крякнул и раскошелился на «Крокодил». А дома выяснилось, что еще нужно выписать «Пионерскую правду». Нет почти ни одного шофера в автоколонне, который не получал бы на дом газеты или журналы.

Помню, покойный писатель Олег Николаевич Писаржевский всегда говорил, когда речь шла о каких-либо нововведениях: «Шоферы это одобряют» или «Шоферы это не одобряют». Точный критерий! Шоферам по профессии свойственно узнавать факты, сопоставлять их, «обкатывать» в разговорах между собой и с посторонними людьми, выходить через факты на обобщения и вырабатывать при этом собственную позицию, с которой попробуй потом сдвинь шофера. «Да что вы! — скажет он. — Я точно знаю!»

ВЕРНОСТЬ ПРОФЕССИИ

«Любите ли вы свою профессию? Хотите ли ее менять?» — такой вопрос был среди прочих в анкете, которую я роздал девяноста семи шоферам автоколонны. Трое ответили: «Не люблю». Пять человек высказались в том смысле, что не прочь бы ее поменять, начни они жизнь сначала. Остальные писали: «Люблю, проклятую», «А чего не любить?», «Профессия как профессия», «Люблю и горжусь» — множество вариантов ответов.

Удивительное дело: после всех трудностей, испытываемых шоферами, когда, казалось бы, можно возненавидеть машину и бежать от нее без оглядки при первой возможности, — и вдруг такая массовая верность баранке, такое странное долготерпение! Далеко не все они стали водителями по призванию. «По глупости!» — такой ответ услышишь чаще, если задашь вопрос, хотя в нем больше веселой издевки над самими собой, чем истины.

Пирогов получил шоферские права в шестнадцать лет. Сначала он мыл машины, потом слесарил. Потом взялся за Пирогова механик, добрый человек, которого Михаил Федорович «вовек не забудет». И как сел однажды Миша Пирогов за баранку, как выехал за ворота автобазы, сразу понял: на всю жизнь. «Почему, Михаил Федорович?» — «Потому что свобода!»

Словно сговорившись, шоферы произносят это слово. Я записал некоторые высказывания: «Что любит русский мужик? Чтобы на него не давили. Я теперь сам себе начальник». «Водительский состав — не заводской. Мы сложнее. К станку не прикованы». «У нас развита самостоятельность во взгляде». Начальник автоколонны Виктор Иванович Халайджи сказал: «Я сам был шофером, ценю их свободу». Но даже за некоторыми хлесткими словечками угадывалось отнюдь не ухарство или стремление к «свободе» от работы. Напротив, они ценили в своем труде самостоятельность, риск, возможность самому принять решение, проявить свою индивидуальность. Они вырастали в собственных глазах и, может быть, немножко тешили свое мужское самолюбие.

Красноречия шоферам вообще-то не занимать. Любую тему они могут раздраконить так, что от нее только пух и перья. Но когда я пытался разговорить водителей, чтобы выяснить, что они чувствуют, что видят в дороге, наталкивался на упорное молчание. Помню, я спросил одного опытного шофера, Дмитрия Ивановича Козлова: «Какое у вас настроение, когда вы сидите в кабине?» Он подумал, потом ответил: «Когда дорогу не убирают, какое может быть настроение?» — «Но за что вы любите свою профессию?» — «Работа на свежем воздухе!» — И засмеялся.

— В дальнем рейсе, — признался однажды Пирогов, — особенно на большой скорости, иногда и припоешь.

— Какие песни? — спросил я.

— Разные.

И поставил на разговоре недвусмысленную точку.

Верность машине, любовь к дороге, привязанность к шоферской профессии сидят так глубоко, что никакими силами не вытащить признание напоказ.

1967 г.

СТУДЕНТ

Студент — состояние временное.

Я тоже был студентом. Однако, ринувшись в вузовскую тематику, вдруг почувствовал смущение. Оказывается, современные студенты совсем «не те», с которыми я учился каких-нибудь «надцать» лет назад. Стало быть, опираться на собственный опыт нельзя. Это с одной стороны. С другой — я неожиданно убедился, что многие нынешние вузовские проблемы как две капли воды похожи на «наши». Более того, они были и сорок и даже сто лет назад!

«Вечность» проблем объясняется скорее всего временностью нашего пребывания в студенческом качестве. Мы приходим, потом уходим, легко растворяемся в новых делах и заботах, и нам уже не до вуза с его проблемами, хотя именно от нас, от «взрослых», чаще всего зависит их решение.

После такого оптимистического предисловия я готов представить читателю главного героя моего очерка.

В ПОИСКАХ ЛЕБЕДЕВА

Сначала Лебедев был для меня одним из 4 миллионов 123 тысяч студентов 1967 года. У него еще не было ни внешности, ни возраста, ни биографии, ни даже вуза, в котором он учился.