Основная часть почты касалась, конечно же, Лили Литвяк — воспоминания о ней, уточнения некоторых фактов ее биографии, пожелания и так далее, — но были письма, повод для написания которых содержался в очерках в виде абзаца или даже одной строки, а иногда и без такого «прямого» повода — по ассоциации.
«Здравствуй, дорогая редакция! Пишут тебе жители села Ново-Красновка, ученики школы Ермашова Таня, Герасименко Нина, Ковальчук Рая и Рудякова Света. Мы, девочки восьмого класса, шефствуем над памятником Екатерине Будановой, который установлен в нашем селе. Еще мы переписываемся с Ольгой Васильевной Будановой, сестрой Кати, она приезжала к нам в гости. Вот и все, что мы хотели вам написать. До свидания!»
Или такое письмо:
«Хочу сообщить, что в нашем городе, то есть в Шахтерске, ежегодно 19 апреля проводится мемориал памяти Николая Баранова — командира 73-го истребительного авиаполка, Бати, о котором Вы писали в «Белой лилии». Почему у нас? Потому, что в нашем городе живет его сын — Вадим Николаевич Баранов. Ежегодно из различных городов и республик страны приезжают ребята и соревнуются за первый приз по настольному теннису имени Николая Баранова. Эти соревнования год от года становятся все популярней. Так, например, в этом году в них примут участие команды из Москвы и Ленинграда. Я написал об этом В. И. Ващенко и ребятам из «РВС», а также предложил, чтобы лучшие из них были направлены на соревнования в качестве почетных гостей. И еще одно. Вам, видимо, пришлют много откликов. Считаю, что они должны быть подытожены. В таком случае прошу вспомнить, что слава летчиков не забыта в Шахтерске. А Ваша «Белая лилия», как мне кажется, должна быть продолжена, но под названием: «Внуки Белой лилии», или «Белая лилия цветет снова!», где прошу написать о судьбе детей и внуков погибших солдат. Так, например, Вадим Николаевич Баранов был рабочим, без отрыва от производства окончил институт, сейчас работает ведущим специалистом на местном заводе. На том кончаю. Сын погибшего под Воронежем политрука (место захоронения неизвестно), секретарь парткома шахтоуправления имени XVII партсъезда Александр Коваленко».
«Я знаю одну историю, — пишет В. Ф. Павловский, житель Киева, — которой сам был очевидец: на моих глазах погиб летчик, это была первая смерть, виденная мною на той войне. Было начало июля 1941 года. В небе у поселка Червоное на Житомирщине разыгралась трагедия: летел наш самолет, такие машины в ту пору называли «Чайками», и вдруг с разных сторон вынырнули из облаков «мессершмитты» и набросились на советский истребитель. Их было много, я не успел всех сосчитать. «Чайка» приняла бой, но в считанные секунды была подожжена. Падая, этот клубок огня и дыма продолжал стрелять, и один из немцев стал неуклюже клевать носом, отвалил от группы и пошел на запад. По всему было видно, что он поврежден. А наш истребитель упал недалеко от села Красовка. Когда мы, мальчишки, под вечер пришли на место гибели самолета, то увидели холмик свежей земли, на котором была закреплена половина лопасти винта с надписью чернильным карандашом: «Летчик Моисеев, город Пушкино». Кто успел его похоронить, кто видел его документы, а может, и слышал его последние слова, если летчик был смертельно ранен и умер на чьих-то руках, я не знаю. Может, и этот герой до сих пор числится без вести пропавшим. Может, мое короткое письмо кому-то поможет узнать о трагической, но прекрасной судьбе сына, брата, отца или друга. Может, это мое сообщение поможет найти святое место памяти о дорогом человеке».
И еще одно письмо:
«Я знаю о войне понаслышке, я родилась в 41-м, но моя память особенно цепко хранит послевоенные трудности, послевоенные фильмы, послевоенные песни. Помню, как в родном селе, на Николаевщине, на старом сельском кладбище сооружали скромный памятник бойцам, перенеся их останки из временных могил. Они погибли 14 марта 1944 года при освобождении нашего села. Первым в списке стояло имя танкиста — капитана Шилова. И вот теперь я узнаю, что где-то в донецкой степи затерялся след Лили Литвяк. Но чтобы этот след не затерялся в памяти людей, в сердцах живых, чтобы подвиг советских воинов не потускнел через годы, очень нужно делать то, что делают Валентина Ивановна Ващенко и ее воспитанники. Будь я поэтом, я написала бы о них стихами. Думаю, правда никогда и никого не оставляет равнодушным. Есть, конечно, книги, есть кино, встречи с ветеранами, но дело, которое делают ребята из «РВС» — самое сильное соприкосновение с правдой героического времени. Спасибо Ващенко, спасибо ребятам из «РВС»! Лидия Кононовна Прокопенко, г. Львов».
Кстати, о стихах. Признаться, я мало что в них понимаю, ценителем быть не могу, и скажу только о количестве: писем в стихах пришло очень много. Сами их авторы, прозой предваряя стихотворные строки, признавали несовершенство своих произведений, не претендовали на публикацию, но просили поверить в искренность чувств, в «невозможность откликаться иначе», как написал один читатель, добавив, что «затронута вами тема, требующая не прозаического, а стихотворного взрыва души».
Вот письмо, присланное заводским механиком В. Родионовым из Москвы:
«Все те же песни в той же силе звучат, как прежде, над землей, но только нету с нами Лили, погасшей утренней звездой. Погасшей, чтоб всегда над нами стояло небо голубым, чтоб над полями, над лесами войны не стлался смрадный дым…»
Письма о Лиле…
«После первой же главы я вдруг вспомнил, что учился с нею в 1939 году при Таганском аэроклубе Москвы. В тот период я был студентом первого курса Московского химико-технологического института имени Менделеева. Практику по полетам мы проходили на учебном аэродроме в «Медвежьих озерах», расположенных между Москвой и Щелково.
Лиля осталась в моей памяти небольшого роста, красивой, милой девушкой лет шестнадцати. Она была блондинкой с широко расставленными зелеными глазами, длинными ресницами, подвижной и веселой. Помню, пошила сама себе белый матерчатый шлем и синий комбинезон. На лице у нее был небольшой румянец.
А руководил нашими полетами инструктор Кузьмин, он приезжал на аэродром на мотоцикле вместе со своей женой, которая тоже была студенткой и училась в нашем аэроклубе. Лиля в то далекое время жила неподалеку от института, где-то в районе Новослободской или Бутырок, мы нередко заезжали за ней по дороге в «Медвежьи озера».
Полеты совершали на У-2, и первой всегда летала Лиля, показывая нам, ребятам, как нужно летать. Замечаний от инструктора она не получала, нам же всегда доставалось от Кузьмина, который и на земле, и в воздухе величал нас «сундуками».
Несмотря на красивую внешность, Лиля была очень скромной. Потом, когда мы сдали зачеты и получили звание пилотов, все разъехались кто куда, и я потерял следы Лили Литвяк. Посылаю Вам фотографию тех лет, случайно сохранившуюся. Фотография любительская, очень плохая, изображение, как Вы можете заметить, слабое, но если приглядеться, то на крыле самолета, выше всех, стоит Лиля Литвяк в белом шлеме. Повторяю, это была обаятельная личность. Добрая и вечная ей память! С наилучшими пожеланиями — Щербаков Анатолий Александрович, гор. Тернополь, Украинская ССР».
Письмо Ольги Тимофеевны Голубевой, бывшего авиационного штурмана, капитана запаса (г. Саратов):
«Читая «Белую лилию», я оказалась как бы в двух измерениях: с «Комсомолкой» в руках в своей мирной уютной квартире и там, за годами, в военном городке, где Герой Советского Союза Марина Раскова формировала женскую авиачасть. Я пришла туда со школьной скамьи, и все во мне трепетало: ведь войну я представляла в романтическом плане. На летчиц мы, новички, вчерашние школьницы, смотрели как на богинь. А среди них выделялась одна, на которую мне очень хотелось походить — веселая, кокетливая, озорная… Хороша была Лиля! Стройная, зеленоглазая, с очаровательной улыбкой и звонким, музыкальным, что ли, смехом. Ни одна фотокарточка не даст полного представления о ее красоте! Выдали ей комбинезон под цвет глаз — зеленый. А воротник у него был рыжий. Хорошо бы мехом каким украсить… Задумано — сделано: Лиля распорола унтята белого меха, сшила из них воротник и приделала к комбинезону. Глаз не оторвать! Идет, как картинка, девчонки с завистью смотрят, парни рты раскрывают от восхищения. И вот — построились на аэродроме, и вдруг Раскова, увидев Лилин комбинезон «в мехах», строго сказала: «Сержант Литвяк, выйти из строя! Это что такое? Снять, распороть, сшить снова унтята и доложить!» — «Товарищ майор! — сказала Лиля. — А разве мне не идет?» — «Что-о-о?! Три наряда вне очереди!!» Позже, уже на фронте, когда я летала в открытой кабине По-2, я поняла справедливое требование Расковой: даже в меховых унтятах ноги мерзли. А тогда… Наряды вне очереди мы исполняли с Лилей вместе, потому что я тут же поддержала ее, что-то крикнув из строя… Помню наши споры до хрипоты. О любви, о полетах, о войне. Многие считали, что раз война, то забудь о любви. В летном городке было много парней и, естественно, они заглядывались на девушек. Одни из нас держались высокомерно, другие просто скромно, но были и такие девушки, которые озорно задирали ребят. Лиля всегда была окружена толпой поклонников, особенно, когда шла с танцев из ДКА. «Прекрати кокетничать! — осуждали ее иные. — Ведь война!» — «А если война, так что?» — «Поди, ты и целуешься?!» — «Чудачки! — отвечала Лиля. — Война не отменяет поцелуев и любви!» Но мы, ее подруги, знали: Лиля очень скромная девчонка, просто озорная. И она любила жизнь.
