Когда я стала осознанней подходить к благодарности, то обнаружила, что абсолютно всех, с кем я взаимодействовала в прошедшем дне, мне есть за что благодарить. Кого-то за помощь, кого-то за добрые слова, советы или душевный разговор. Кого-то за важный урок, преподнесённый мне, может быть, не самым приятным образом. Так или иначе, каждый человек в нашем дне — ангел, ведущий нас к свету. А путь к свету и есть смысл нашего бытия.
Дед
Царствие ему небесное. В раннем детстве я его очень любила и называла деда.
Когда после развода родителей мы с мамой вернулись в её родительский дом, дед уже сильно пил. Поначалу я этого не видела и не понимала, но по мере взросления картины нашей совместной жизни, одна за другой, всё чаще всплывали передо мной и обнажали правду.
Сначала я стала замечать, что, когда почтальонка приносила ему и мале пенсию, дед сразу одевался и уходил из дома, а возвращался совсем другим человеком. Позже из дома стали пропадать деньги и украшения мамы и мали, и повсюду в разных углах были спрятаны бутылки со спиртным. Ещё позже мале приходилось искать подмогу, чтобы доставить его домой и положить в кровать, потому что дойти сам он уже не мог.
С каждым годом ситуация усугублялась, нам становилось всё тяжелее и тяжелее. Бывали периоды, когда он впадал в ступор и видел галлюцинации даже по трезвости, полностью теряя рассудок. Чем дальше, тем сюжеты такой жизни становились всё страшнее и ужаснее. Созависимая жизнь была моим самым сильным детским кошмаром.
Рукоприкладства и физического насилия не было. Оно было эмоциональным. Дед издевался над нами словесно, ругательствами и оскорблениями. Конечно, взрослому человеку легче осознать, что это невменяемый бред, и пропускать его мимо ушей. Но я была ребёнком и принимала всё за чистую монету. Я не могла никак понять, за что же меня так ругают и хулят. Чем я заслужила эту ненависть? Почему в мои десять лет я слышала столько оскорблений в свой адрес? Каждое слово глубоко ранило меня, всё сильнее внушая мне чувство неполноценности. Ещё не осознавая того, уже в детские годы я начала терять самообладание, а вместе с ним любовь и уважение к себе самой. Всё чаще я стала срываться и доходить до истерик. Жизнь в таких условиях привила мне букет комплексов, прорабатывая которые, я потратила долгие годы. В моём детском дневнике, который я тайно от всех вела, на страничке с желаниями первым было «чтобы деда не пил».
Постепенно ругательства в пьяном виде переросли и в ругательства по трезвости. Дед стал очень злым даже в трезвом состоянии. И если раньше в нашей семье были светлые и тёмные полосы, то сейчас омрачался каждый день.
Маля никогда не жаловалась и не плакала. Она называла это испытание своим крестом и несла его достойно, не отчаиваясь. Ни разу в жизни я не слышала от неё ни одного недоброго слова в адрес мужа. Она просто смирилась с такой жизнью, продолжая любить его и заботиться о нём. И хотя алкоголизм длился долгие годы, маля не теряла надежды, что дед победит этот недуг и каждый день в своих молитвах просила об этом Бога.
Когда дед был в неадекватном состоянии, маля всегда настаивала на том, чтобы мы оделись и покинули дом. Мы шли с ней куда угодно — к соседям, к другим родственникам, даже если это было очень позднее время. Для меня это было ужасным позором — вот так уходить из своего дома и скитаться, чтобы переждать «бурю».
Последние годы жизни деда были тяжёлыми для всех. Он потерял рассудок, способность двигаться и был прикован к постели. Врачи поставили ему диагноз «болезнь Альцгеймера» и назначали препараты для лечения. Но они не помогали, напротив — только сильнее возбуждали его и сводили с ума. За дедом требовался основательный уход. Его нужно было кормить, купать, переворачивать в кровати. Всё тело покрывалось пролежнями, и маля их лечила. Он очень редко приходил в себя и узнавал людей вокруг.
Весь уход за мужем лёг на малю, и она заботилась о нём с огромной любовью и самоотдачей. Сложно постичь, как после стольких лет страданий можно найти в себе столько сил и столько любви? На это способны лишь избранные Богом, и они святы.
Москва. Попытка номер один
Мама начала уезжать на заработки в Москву с моего семилетнего возраста. Московские доходы няни или горничной в разы превышали наши местные заработные платы хороших специалистов. У мамы были планы забрать в Москву и меня, и первый раз это случилось, когда мне было десять лет. Я училась в пятом классе.
Обычным зимним вечером мы сидели втроём на кухне и пили чай. Мама со всей серьёзностью сообщила нам с малей, что хочет этой зимой вместе со мной уехать в Москву. Мама рассказывала о своих планах с большим энтузиазмом и готовностью действовать. Я чувствовала радость от предстоящих перемен и жажду новых приключений. Только маля была печальной и молчала. Единственное, что она сказала, что нам будет очень сложно, если мы уедем именно сейчас, этой зимой.
Наконец, долгожданный для меня день настал. Документы из школы давно забрали, все вещи были собраны в дорожные сумки. Утром в четыре часа мы должны были сесть в автобус, чтобы доехать до Кишинёва, а оттуда на поезде в Москву. Маля поехала до Кишинёва вместе с нами, чтобы проводить. Когда мы сели в поезд и махали ей из окна, она быстрыми шагами шла за нами, через силу улыбаясь, но на её щеках я заметила слезинки… Это был первый раз, когда я видела слёзы мали.
Она не ошиблась, и в том году нам действительно пришлось очень непросто. Мама устроила меня и в обычную школу, и в музыкальную, чтобы пробелов не было нигде. Сама она работала в разных местах и металась по всей Москве, чтобы накопить деньги на оплату съёмной квартиры, в которой мы жили всемером, вместе с другими «приехавшими заработать».
Большой город казался мне страшным, поглощающим всё и всех. Моя школа была неблизко, и мне приходилось самой ездить на метро. На меня постоянно находили панические атаки. Мне казалось, что я, мама или кто-то другой не смогут доехать до дома, упадут в метро на пути и представлялись всяческие другие кошмары. Я ужасно тосковала по Родине, по солнцу, по ясному небу и по деревьям со спелыми фруктами…По своей школе и друзьям. И конечно же, по мале и жизни вместе с ней.
Первая попытка в Москве не удалась, и мы решили вернуться домой к началу лета. Задолго до возвращения я начала считать дни и вычёркивать их в календаре. Обратной дорогой мы должны были сесть на поезд Москва — Одесса, а из Одессы до Чадыр-Лунги доехать на автобусе. Путешествие обратно было для меня ещё более волнительным и радостным. Помню этот момент, когда в душном автобусе, уставшие от долгой дороги мы приближались к родному городу. На лобовом стекле автобуса висела огромная вывеска «Чадыр-Лунга», мой самый желанный пункт назначения. Я не могла наглядеться на заветные буквы: Ч, А, Д и остальные. Какие красивые буквы! Меня распирало от чувства скорой встречи с Родиной и родными людьми.
И вот мы дома, дома! Помню этот день как сейчас. Солнце светит, на деревьях висит спелая шелковица, я бегу вприпрыжку по знакомым улочкам и кажется, что нет на свете большего счастья. Оно выливается на меня со всех сторон, в груди нет места для него и кажется, что можно умереть от этих чувств. Счастье быть снова дома. Не только на Родине, но и в душе. Я снова вернулась сама к себе.
Юношество
Мой переходный возраст я провела с малей. Это был период с одиннадцати до четырнадцати лет. Мама снова уехала работать в Москву и спустя три года уже окончательно решила, что хочет остаться там навсегда и забрать меня.
Спустя много лет, уже в браке, муж сказал мне:
— Не представляю, как люди могут решиться на эмиграцию.
Признаться честно, я тоже не до конца это представляю. Как так просто принять решение, оторваться от корней и полностью изменить свою жизнь.
Пьянки деда и постоянная нехватка денег сыграли не последнюю роль. Мама хотела достать для меня путёвку в счастливое будущее, дать мне достойное образование и помочь реализовать свой потенциал. Я любила точные науки, и уже с двенадцати лет определённо знала, что хочу учиться в Бауманке. Тогда это была для меня ещё одна фантастическая мечта, но мама никогда во мне не сомневалась. Она была лёгкой на подъём и быстро принимала решения. Иногда это играло не в нашу пользу, но мама осознавала, что мы достойны большего. И в основном это её качество научило меня решительности. Вижу цель — не вижу препятствий.
