Папа остановил машину на обочине дороги. Почему я сказала прощай, вместо пока? Почему руки не хотели отпускать подругу? Что вообще происходит? Папа не сильно что-то разъяснил. Да и что за ракеты ударяются о защитный купол?

Вика всё же вышла из машины, и папа резко рванул домой. Я обернулась и увидела, что Вика бежит к родителям.

Да объясни нормальным языком, что случилось?

Да не имею я права ничего тебе рассказывать, но если хочешь жить, быстро собирай вещи, и мы уезжаем.

А мама, а Кирилл?

Они уже не успеют. – эти слова были странными. Я не могла их принять. Они лишь эхом носились внутри моей головы, но мозг никак не улавливал их сути. Действительно, мама отвезла брата на занятия, и в лучшем случае они вернутся через два часа – настолько далеко находился кружок. Им и правда никак не успеть, а без папиного пропуска их не выпустят из города, даже если отец попросит об этом.

Что? – крайне спокойно спросила я.

Мы уже подъехали. Машина остановилась, но я продолжала сидеть. Отец открыл дверцу машины и прописал мне пощёчину:

Бегом! Как зайдёшь в квартиру, бери вещи для всех сезонов.

Пощёчина меня отрезвила, но не в меньшей степени разозлила. Папу я послушала, но все движения мои стали резки и грубы. Я схватила рюкзак, кинула в него документы, три книги, телефон, наушники, нижнее бельё, тёплую кофту, средства гигиены, летнюю, спортивную и чуть более тёплую одежду, пару кроссовок и простых туфель. Папа собрался немного быстрее меня, поэтому уже упаковывал наши зимние куртки и тёплую обувь.

Кристина, возьми пластиковую посуду, пледы, подушки, матрасы и насос для них, палатку и постельное бельё из кладовки, быстро сложи всё это куда-нибудь, принеси в коридор, а затем разлей кипяток по всем термосам что найдёшь. И заварку кинь в сумку. Чайник я уже поставил.

Все эти просьбы были выполнены за пять минут. Я умудрилась ничего не забыть. Папа тут же меня послал относить вещи в машину, а сам занялся едой. Он раскладывал часть продуктов по контейнерам, затем просто вытащил из кладовки все консервы, а из ящиков кухни подсолнечное масло, крупы, макароны и муку.

Я к тому времени спустилась с частью вещей, открыла багажник и увидела, что папа по дороге успел купить тридцать литров воды. Всё уложив, я вернулась домой. Отец как раз закончил сборы, и мы вместе со всеми оставшимися сумками сели в автомобиль.

Люди на улице бились в истерике. Кто-то бежал домой, а кто-то носился не зная, что ещё делать. Такие лишь наворачивали круги, регулярно врезаясь то в забор, то в столб, то в дерево. Были и те, кто лежал на асфальте или траве и плакал, истерически вопя. Пару человек, что я видела оставались спокойными, но взгляд их был затуманен. Они размеренно шли, словно находясь в трансе.

От столь жуткого зрелища меня накрыли слёзы. Я свернулась клубком на переднем сидении, пока папа пытался вывезти нас из этого хаоса. Порой я всё же глядела, что происходит. Машины часто перегораживали проезд, кругом были пробки, которых по мере приближения к границе города становилось только больше. Я выпила воды, поуспокоилась, но чувствовала, что говорить не в силах.

Неожиданно папа свернул в поле, и мы начали передвигаться вдоль границы. Я бросила на отца удивлённый взгляд, но ничего не спросила. Ехали мы так минут пятнадцать, пока не увидели пограничный пост. Перед нами стояли ещё две машины. Человек показывал пропуск, и когда охранники убеждались в его достоверности – автомобиль пропускали. Происходили эти действия достаточно быстро: на всё не более пары минут. Оттого в скором времени перед нами подняли шлагбаум, и сквозь «дыру» в защитном куполе мы выехали из города. Однако ещё бы чуть-чуть, и мы бы опоздали, ведь стражи границы сразу после того, как выпустили нас, стали собираться.

Тут же стало тихо, будто город и не бомбили вовсе. Колёса с приятным шорохом ехали по просёлочной дороге среди хвойного леса. Из-за деревьев я не могла разглядеть, что же происходит снаружи. Поэтому я развернулась вперёд и любовалась природой. Я вдруг вспомнила, что до этой поры ни разу не покидала пределов города. Так странно, что раньше я и не помышляла о том, чтобы выйти из него. Казалось, что весь мир лишь в одном месте – месте, где я жила до этого.

Красиво, – прошептала я.

Да, действительно красиво. Ты ведь впервые выехала куда-то?

Ага. А ты разве уже был за пределами города?

Был, но никто об этом знать не должен. Даже ты. Поэтому я тебе ничего не говорил.

Мой рот на замке.

В те недолгие мгновения, когда мы ехали сквозь лес, все тревоги забылись. Тогда не существовало ничего плохого, ничего страшного. Впереди ждало удивительное будущее. Мы были спокойны и болтали о всяких мелочах, словно ехали на дачу, а не убегали от смерти.

Но вот, лес закончился, закончилась и надежда. Я оглянулась назад, и город наконец стал виден. Его и правда обстреливали, причём с каждой секундой частота обстрелов увеличивалась. Кругами летали самолёты. Прогремел взрыв. Он был настолько громким, что мне заложило уши. Из-за вспышки света пришлось зажмуриться. Папа резко затормозил машину.

Мы сидели не шевелясь несколько минут. Когда пыль улеглась, а свет не ранил глаза, я вышла и посмотрела на остатки города. Ужасно. Он весь горел, а те здания, что были мне видны разрушились. Неужели все действительно погибли? Даже мама с Кириллом? А Вика и её семья? Хоть они сумели выбраться? Меня накрыло осознание того, что я больше никогда не увижу своих родных, и быть может не увижу даже Вику. Сердце бешено колотилось, дыхание перехватило, а слёзы не переставали литься. Подступила истерика. Я срывала горло, но не могла остановить свой крик. Однако даже так я услышала, что отец тоже плачет, и не меньше моего. Мы просто сидели на обочине дороги и рыдали, не осмеливаясь близко подойти друг к другу, хотя быть может объятия нам бы хоть чуточку помогли в тот момент.

Глава 2. «Дорога»

Вечно сидеть на обочине мы не могли. Через час, обессиленные, мы вернулись в машину. Ехали мы по одинокой дороге среди пустого поля. Я достала диск со старой музыкой из бардачка и поставила на проигрыватель. Рок-н-ролл помог на время забыться. Мы были опустошены, оттого молчали до самого заката. Я тогда ни о чём не думала, в моей голове лишь носились слова из песен, но я никак не могла уловить их суть или значение.

Первым молчание прервал папа:

Нам следует поискать место для палатки, – голос прозвучал мрачно.

Тут кругом чистое поле. Думаю, почти везде её можно поставить, – мой же тон был более нейтральным.

Ты права, – уже спокойнее ответил отец. Он тут же сбросил скорость и свернул в поле. Мы нашли понравившееся нам место, где было меньше всего травы, достали палатку и начали её ставить.

Это было сложно. Мне даже пришла в голову мысль, что до темноты нам не успеть. Работали мы вдвоём, но спицы постоянно выскакивали, а палатка изгибалась совершенно причудливым образом.

Еле-еле мы успели выполнить нашу нелёгкую миссию и, разложив спальные мешки приступили к ужину. Он был не самым вкусным: пришлось доедать то, что в контейнерах. Всё остыло. Мне достался рис с котлетой, а папе макароны с курицей. Костёр уже вовсю показывал свои языки, но подогреть еду мы не могли, так как вся посуда пластиковая. Зато нам было тепло и уютно рядом с потрескивающими дровами.

Ночи в конце весны холодные, поэтому перед сном мы хорошенько укутались в кофты, шерстяные носки, рейтузы и шапки. Потушив пламя, мы сразу улеглись. Свежий, чистый воздух наполнил мои лёгкие, и глаза быстро слиплись. На природе всегда хорошо спиться. Однако тревога не позволяла мне блаженно забыться. Во мне начинала зарождаться ненависть к отцу. Я знала, что это неправильно, я знала, что маму и брата спасти было нельзя, но всё же. «Это так несправедливо. Нечестно, нечестно, нечестно, нечестно…» Я вскакивала с постели несколько раз за ночь, а ближе к утру и вовсе не смогла сомкнуть веки.