- Смотрю: сидит кто-то... Я тут ягоды на поляне рвала. Хочешь? - Марея протянула ему бумажный кулек с алой лесной ягодой. - Крупные, что клубника.
- Наелся. Спасибо, - отказался Костя. Он взял сумку, сунул в лямки руки, забросил ее за спину. Встал.
Голос у Марей осекся:
- Уходишь?
- К Григорию забегу. Просил помочь освежевать овцу.
- Торопишься? Не хочешь и поговорить со мной, - не то укоряла его, не то жаловалась Марея. - Постой! - Она решительно встала перед ним, загородила дорогу. - Ты от меня нонче не уйдешь. Все тебе выскажу.
- Марей, - с болью произнес Костя, жалея ее, - мы уже говорили.
- Постой! - она толкнула его в грудь, отчего-то в беспокойстве оглянулась назад. Губы у Марей вытянулись, сделались еще тоньше, глаза потемнели. - Долго я молчала, дай душу облегчить... И не гони меня, не гони!
Я, может, одна только и уважаю тебя.
Костя больше не противился ее настойчивому желанию поговорить с ним, поморщился - и сник.
- Давай. Чего там?
Болью и надеждой светились печальные глаза Марей.
- Прогони ее. Сгубит она тебя.
Костя теребил лямку на выпуклой груди. Комары столбом толклись между ними. Он не отгонял их, одним дыханием не допуская близко к лицу.
- Прогони. На что она тебе? Для забавы?
- Я люблю ее.
- А она тебя жалеет? Ты спросил?.. От скуки с тобой связалась. Появится другой - бросит тебя. Вон и Григорий говорит: не к добру это.
Зрачки у Марей повлажнели, шея вытянулась. У горла запульсировала тонкая синяя жилка. Костя нагнулся, поднял с травы ружье, сердито дунул в стволы.
- Много зла в себе держишь.
Марея не сторонилась, настаивала:
- Попытай Григория, попытай!
- А что? - насторожился Костя.
- Он расскажет, какая она. Машутка такое про нее знает - ушам бы не слышать.
- Уйди, - выдавил Костя, отступая от Марей в папоротник. - Тебе на всех бы лаяться.
- Брешешь, Костя... Я не злая - несчастная. Сам знаешь, как я мужа берегла, на руках носила. И обшит, и обстиран был. - Марея смахнула с ресниц навернувшиеся слезы, дернулась, будто в судороге. - И тебя холила б не хуже.
- Говорил я тебе: любить надо.
Горькая усмешка тронула Мареины губы.
- Любить!.. Любовь вспыхнула и потухла, как спичка. Жить надо. Вместе веселей, чем врозь... Прогони ее.
Замуж она за тебя не пойдет.
Костя исподлобья сверкнул на нее недовольным взглядом:
- В женитьбе ли радость?
- А в чем?! - ужаснулась Марея.
- Ты не поймешь, - сказал ей Костя. - Сердце у тебя не то.
- Тогда иди, - упавшим голосом проговорила Марея и отвернулась, поднесла ко рту конец платка. - Не держу тебя.
В душе Кости опять шевельнулась жалость к ней. Он потоптался возле притихшей Марей и, обеими руками раздвинув бледно-зеленые листья папоротника, пошел в гору мимо нее. Лотос обрадованно завилял хвостом, понюхал у Марей туфли и побежал вслед за Костей.
Марея всхлипнула, подсела к ручью на корточки и, обхватив острые загорелые колени, уставилась в воду.
Пригляделась к тихо плескавшемуся возле черных корней ольхи своему лицу, странно вытянутому от подбородка до лба и переломленному поперек находящей рябью.
Оно навело на Марею ужас. Задрожав от омерзения, Марея схватила палку и бросила ее в ключ. Лицо раздробилось, исчезло...
- Костя! - позвала Марея.
- Чего тебе?
Она затаилась, послушала, как звучит его голос, перекатываясь эхом в глубине черемуховой балки, и побрела на яркий свет поляны. Тонкий комариный зуд бился в ушах Марей, просвеченных солнцем. Марея шла не подымая головы и на краю поляны столкнулась с Косстей.
- Что, испугалась чего? - встревожился он. - Сюда дикие свиньи бегают: картошка на выгреве посажена.
Роют.
Марея прошла мимо. Слегка задержала шаг, обернулась:
- Кроме мужа, я никого не знала. А она... с кем не водилась. Ты у нее сбоку припека.
- Молчи! - выкрикнул Костя.
- Машутка сказывает, у нее одних мужей трое было... Красавцы писаные, тихо и печально пела через плечо Марея. - А ты камни на Арину ворочаешь... Не жалеешь себя.
- Злая! - Костя покачал головой.
- Глупый, - губы у Марей скривились. - Попомни мое слово: распутница она. Северная, вербованная.
Костя повернулся к ней спиною, неуклюже заспешил прочь по желтым ромашкам. Марея как ужаленная бегом понеслась под гору. Длинный жгут ее волос выбился из-под платка, распустился за спиной. Костя почувствовал, что Марей нет уже близко, и пошел спокойнее. За поляной начинался лес, а дальше виднелась широкая проплешина горы. У скалы, под тремя соснами, прилепился овечий баз, огороженный березовыми жердями.
И летний чабанский балаган, крытый ветками и толстыми кусками дерна, темнел там же.
У балагана клубился синий дымок. Костя потянул воздух ноздрями, с удовольствием зажмурился: пахло вареной бараниной. Лотос заюлил у ног, стал выписывать круги перед ним.
- Эк разыгрался! - тихо сказал Костя. - Обед чует. - И зашагал шире, немного досадуя, что опоздал:
Григорий сам овцу освежевал. Два волкодава кинулись к ним со злобным лаем, но узнали Костю и Лотоса, остановились и вяло повернули назад, к отаре.
На огне в черном котле варилось мясо. Григорий с сыном ворошили жар, кидали хворост. Поздоровавшись, Костя извинился за опоздание, разлегся у костра. Жара спадала, тучи набегали на солнце, по земле неслись быстрые тени.
- Помидоры подошли? - спросил Григорий.
- Краснеют. Завтра собирать думают.
- А там кто-нибудь есть? В сторожке?
- Евграф Семеныч... Кошелку плетет.
- Передай ему: пускай вершу притащит. Тут по ручью в заливчиках форель объявился. Аж вода кипит от него. РТграет!
- Я ж тебе сачок связал. Попробуй сачком.
- Не возьмет. Заливы глубокие.
- По шейку! - вставил русоголовый, в пестрой рубашке Коля и провел ладонью по горлу. - Во как!..
Я проверял. А вода холодная-прехолодная.
- Я говорил тебе: не купаться! - озлился Григорий. - Простудишься и оглохнешь. От горной воды еще отец мой слух потерял. Купался, набрал ее в ухи. С того дня как вату ему запхнули.
Костя думал о Марее, о разговоре у ключа и слушал рассеянно. Да и говорил с Григорием без интереса, лишь бы заглушить жалость к Марее.
- А какой вершей ловить?
- Ниже заливчиков запруда, там и поставлю вершу.
Нагоню в нее фореля... Форель - рыба пугливая, побежит.
- Верно, - поддакнул Костя и посоветовал: - Утром шугани ее. Спросонья она глупая.
- Ага, - кивнул Григорий.
Вода в котле осердилась, пеной хлестнула через край.
Жар зашипел, стрельнул искрами. Григорий схватил деревянный половник, помешал им и, сняв пену, попробовал на вкус кусочек горячего мяса.
- Сварилось.
Коля юркнул в балаган, принес оттуда клеенку и расстелил на траве. Вынув из-за пояса кривой охотничий нож, Костя раскроил на части круглую буханку хлеба.
Григорий уже разливал дымящуюся жижу в голубые эмалированные чашки.
- Коля, сольцы и горчицы! - закончив разливать, засуетился Григорий. Аи да обед у нас! - потер узловатые темные руки, скинул мохнатую шапку и сунул под себя - мягче сидеть на ней.
Ели молча, обгрызая бараньи мослы и макая их в едкую, остро бьющую в нос горчицу. Деревянными ложками удобно черпать навар. Вкусна жижица на свежем воздухе, ее сразу и не выхлебать всю, больно сытна и навевает дремотную истому. Коля взял под мышку "Остров сокровищ" и во все лопатки дунул к отаре. Григория разморило, раскинулся он на траве и глядел не мигая в небо. Костя точил на оселке нож. Навел жало, осторожно потрогал пальцем, удовлетворенно хмыкнул: чуткое.
И сунул нож в черные, с мелкой бахромою, ножны.
- Спишь? - толкнул Григория в бок.
Григорий лениво пошевелился:
- Не-е... думаю.
- А меня опять Марея допекает. - Костя вздохнул. - Перестрела в Черемуховой балке.
