Я понятия не имела, как я планировала объяснить сырость юбки или песок, прилипший к моим чулкам. Возможно, я надеялась на чудо кратковременной слепоты со стороны моих родителей.

К счастью, оправдание не понадобилось. Родителей до сих пор не было в номере — отец, без сомнения, пил бренди с мужчинами, а мать пила кофе после ужина с дамами, ну а Мадлен и Бенни крепко спали, когда я вернулась. У меня было достаточно времени, чтобы не только переодеться в ночную рубашку и халат, но и смыть все следы пляжа с платья и тела, прежде чем скользнуть в постель.

Теперь, потягиваясь, я зарываюсь лицом в подушку. Со стоном я встаю с кровати и переодеваюсь в белое муслиновое платье с голубой атласной лентой, пряча свои пахнущие океаном чулки под юбками. Я убираю волосы назад в простую прическу, закрепляя их голубыми заколками в виде стрекозы, которые мерцают в утреннем свете и тут же напоминают мне об Алеке.

Я улыбаюсь, думая о том, как он назвал меня «странной уткой». Если бы он только знал половину мыслей, которые проносятся у меня в голове каждый день.

Мама заказала завтрак в номер. На столе, застеленном белой скатертью, стоят серебряные подносы с круассанами, горячими пирожками, яйцами, беконом, сосисками и ананасами. Мама занята чтением светской хроники, поэтому я прокрадываюсь в комнату Бенни, чтобы разбудить его, но и его, и Мадлен кровати уже заправлены, и единственная форма жизни в комнате — это свеча в светильнике Бенни, почти сгоревшая до основания. Качая головой, я пересекаю комнату и задуваю её. В «Гранд Отеле» строго запрещено использовать открытый огонь, поскольку весь отель построен из дерева и всё такое, но Бенни не может спать без лун и звёзд, которые исходят из его маленькой игрушечной коробки, а мама всегда была из тех, кто считает, что правила никогда не распространяются на «таких как мы».

— Мадлен повела Бенни на пляж купаться ранним утром, — говорит мама, когда я закрываю за собой дверь комнаты Бенни, — а отец играет в теннис с мистером вон Ойршотом. И поскольку я не знала, как ты будешь себя чувствовать этим утром, я подумала, что мы могли бы спокойно позавтракать вместе.

Я сажусь напротив неё и принимаюсь за горячие пирожки, стараясь скрыть удовольствие, которое испытываю от перспективы не делить трапезу с Лоном.

— Как ты думаешь, ты могла бы прогуляться после завтрака? — спрашивает мама.

— Разве Лон не будет искать меня?

— О нет, — говорит она. — Он уехал на весь день в Чарльстон по делам. Он сообщил нам об этом вчера вечером, после того как ты ушла. Но обещал вернуться вовремя, чтобы сопроводить тебя на бал сегодня вечером.

Я не могу скрыть улыбки от этой новости. Целый день без Лона, а затем ночь в танцах, во время которых ему будет крайне трудно вообще говорить? Вместо чуда кратковременной слепоты мне было даровано чудо кратковременного одиночества.

К счастью, мама неправильно истолковывает источник моей радости.

— А, видишь? — говорит она. — Я знала, что это осчастливит тебя.

ГЛАВА 12

НЕЛЛ

СОФИЯ ВЕДЕТ МЕНЯ ВНИЗ, в подвал, который, к моему удивлению, был отремонтирован для размещения нескольких офисов. Тут мраморный плиточный пол, полированные стены из красного дерева и антикварные бра, излучающие тот же мягкий янтарно-золотой свет, что и в остальной части отеля. София замечает, что я пялюсь, и усмехается.

— Не то, чего ты ожидала? — спрашивает она.

— Не совсем.

Я повидала немало подвалов отелей, и те, что такие старые, обычно выглядят как гигантские жуткие подвалы с паутиной по углам и кладбищем, полным старых бумаг и мебели. Даже современные обычно больше похожи на школьные столовые с резким флуоресцентным освещением и цементными полами.

— На самом деле здесь есть выход на пляж, а также доступ к подъездной аллее, — объясняет София, когда я спускаюсь вслед за ней по лестнице. — Мы находимся на стадии планирования, чтобы сделать этот проход главным и добавить сюда нескольких ресторанов и магазинов. Финансирование проекта было моим личным детищем в прошлом году, и я только что получила известие, что мы начнём работу над ним следующей весной.

— Вау. Поздравляю.

— Спасибо. К сожалению, должна сказать, что кладовка выглядит не так красиво, как остальная часть подвала, — она останавливается перед дверью и поворачивается ко мне. — Готова?

Она говорит так, словно отправляет меня в зону боевых действий, а не в старую кладовку.

— Э-э… да.

Она виновато улыбается и открывает дверь.

Сначала всё, что я вижу, это одинокую лампочку Эдисона, висящую над тёмной комнатой, вид которой возвращает меня в бельевой шкаф из моего сна. Но затем в фокус попадают выветренные каменные стены, а также стопки гроссбухов, альбомов, пыльная мебель и потрёпанные коробки, заполняющие комнату. Два ряда металлических стеллажей вдоль дальней стены вмещают ещё больше контейнеров и старых безделушек, включая сломанную пишущую машинку и горы старых обеденных тарелок.

— Макс? — зовет София. — Я привела помощь.

За одной из полок движется тень. Пара кед «Конверс» показывается в пустом пространстве на нижней полке, а затем парень, которому они принадлежат, выходит из-за угла. От него веет настоящей атмосферой «Корпуса мира-встречающего-Джеймса Дина», в армейской зеленой рубашке, облегающими джинсами, чёрных кедах, очками с толстыми стёклами и растрёпанными волосами. Он одаривает меня кривой полуулыбкой, как только видит меня.

— Новая кровь? — спрашивает парень.

— Нелл, это мой сын Макс, — говорит София. — Макс, это Нелл Мартин. Она будет помогать тебе организовывать этот беспорядок, — София снова поворачивается ко мне. — Игнорируй его, если он станет слишком обаятельным. Это нервный тик.

Макс качает головой.

— Ну и дела, спасибо, мам.

— В любое время, милый, — отвечает София. — Давай же, покажи Нелл, что ты уже сделал, и посмотрите, сможете ли вы придумать систему, которая ускорит работу.

— Так точно, капитан.

— Тогда ладно. Я оставлю вас наедине с этим.

София машет рукой и закрывает за собой дверь.

— Итак, — говорит Макс, — ты та девушка, которая живёт в отеле?

— Прошу прощения?

— Мама рассказывала мне о тебе прошлым вечером. И твоём отце, конечно, тоже.

— Она рассказывала?

Он кивает

Не знаю, как я отношусь к тому, что София говорит о нас. Не потому, что я думаю, что она говорила что-то плохое, а потому, что я беспокоюсь, что всё, что она говорила, было хорошим. То есть, очень хорошим. Например, вот такое хорошее: мне-кажется-я-сегодня-встретила-твоего-нового-отчима.

— Как тебе тут, нравится? — спрашивает Макс.

Я думаю о лифте, и о кошмаре, и о том, что этот черничный маффин сегодня утром почти стоил того, чтобы испугаться собственной тени.

— Хм… мило.

Он кивает.

— Я хотел жить здесь, когда был ребёнком. Я проводил тут почти каждый день после школы.

— И чем занимался?

— О, ну, знаешь. Немного этого, немного того, — его улыбка становится шире. — Так ты учишься в старшей школе, верно?

— Ага.

— Младший? Выпускной?

— Перехожу в выпускной, — говорю я. — Ты?

— То же. Может быть, у нас будет несколько совместных занятий.

— Да, может быть.

— Хочешь немного воды? — спрашивает он. — Я прихватил побольше с собой.

— Э-э, конечно. Спасибо.

Он роется в зелёной армейской сумке на полу, достаёт не открытую бутылку и протягивает её мне.

— Итак, работа довольно проста, — говорит он, делая глоток из своей бутылки. — Я перебрал всё, что здесь есть, и разложил по пяти разным кучам: разрозненные бумаги, книги, фотографии, артефакты — это может быть что-нибудь маленькое, например, очки, чайные чашки, украшения и тому подобное — и мусор. В конце дня мы относим всё, что мы организовали, на стойку регистрации вон в тех коробках, — он показывает на шатающуюся стопку картона рядом с дверью, — и историк забирает их. Кроме мусора, само собой. Мусор отправляется в мусорный контейнер.