– Вообще-то, в быту я прост и доступен, так что провожать меня никому не возбраняется.
Зря я это сказал, сто раз потом об этом пожалел.
– И на сколько же вы в быту доступны? – презрительно, как мне показалось, скривив губы, спросила Галина.
Я ничего не успел ей ответить, поскольку снова встрял Саня:
– А давайте, Галина, выпьем с вами на брудершафт, чтобы перейти на «ты» и быть более доступными.
– Я с малознакомыми людьми на брудершафт не пью, – сдержанно, но с чувством собственного достоинства ответила она.
– А я бы с вами, маэстро, на брудершафт выпила, – подхватила Санину мысль Светлана.
Положение было неловкое, и я не знал, как из него выпутаться, чувствуя себя так, словно попал в тонкую, почти не видимую глазом, но прочную сетку паутины.
– Как-нибудь в другой раз непременно выпьем, – ответил я славной девушке, решительно толкнув дверь в сени, за которыми уже была свобода.
Но, не дойдя до недалекой от крыльца дома калитки, услышал за спиной поспешные шаги.
– Что же вы меня не подождали, маэстро? – капризно произнесла Светлана, догнав меня и взяв под руку. – Пока я курточку одевала, вы исчезли. Вы так со всеми девушками поступаете или только со мной? – уже кокетливо, спросила она.
Через калитку в Ольгином палисаднике, пропустив Светлану вперед, мы вышли уже, можно сказать, как неразлучная пара.
Молча, прошагав метров триста, дошли до пристани биостанции, бревна и доски которой были будто подсвечены изнутри лунным светом. И, судя по всему, Света совсем не собиралась, шагая со мною под руку, прекращать наше совместное движение. Хотя калитка, до которой она собиралась меня проводить, осталась уже далеко позади. К тому же она довольно плотно прижалась к моему боку своим горячим боком (мы были с ней почти одного роста, поскольку я далеко не гигант), что ощущалось даже через ее и мою легкие курточки.
Положение, во всяком случае для меня, было явно двусмысленное.
С одной стороны, я чувствовал, что вроде бы по уши влюбился в Галину. Но там все было еще так зыбко, непредсказуемо, неопределенно, проблематично…
А здесь симпатичная девушка, готовая, кажется, продлить нашу встречу хоть до утра. Будто Жар-птица сама просится тебе в руки.
И все же, преодолевая уже накатывающее на меня, как легкое опьянение, безудержное желание молодости, когда хочется жить счастливым моментом – здесь и сейчас, ничего не загадывая на потом, я, хоть и не без труда и внутреннего колебания, высвободив свою руку, произнес:
– Света, спасибо, что проводили меня. Дальше я уж сам как-нибудь доберусь. А то, если вы дойдете со мною до кладбища, мне потом придется вас до дому провожать, поскольку вы можете сказать, что вам страшно возвращаться по темноте одной.
– Но можно ведь не возвращаться по темноте вообще? – откровенно глядя мне в глаза, игриво и заманчиво улыбнулась Света. – Мы ведь уже достаточно взрослые люди. Кстати, а почему мы не выпили с вами на брудершафт? – снова спросила она. – Были бы сейчас на «ты». – И тут же предложила: – Может быть, выпьем для этого байкальской воды из ладоней друг друга?
– А разве для того, чтобы перейти на «ты» или поцеловаться, надо обязательно что-то пить? – поддержал я ее, как мне казалось, только игру.
– Необязательно, – ответила Света, вдруг крепко и порывисто обняв меня.
Нелепый этот и необязательный поцелуй, когда я даже ничего толком сообразить не успел, был тем не менее довольно продолжительным. И упоительным и сладостным настолько, что чувства, а точнее, инстинкты, казалось, уже стали преобладать над разумом. Может быть, еще и оттого, что на Светином месте я представил себе в сей миг Галину.
А потом почти без ауз, один поцелуй последовал за другим…
«Прямо пулеметная лента какая-то, – мелькнуло у меня в голове. И девушка, как будто чапаевская Анка-пулеметчица, всаживает и всаживает в цель одну пулю за другой длинной очередью»…
«К счастью, вместе с разумом самоирония все же не покинула меня», – успел подумать я. И уже некими остатками разума я обнаружил, что мои руки вольно блуждают под неведомо когда и кем расстегнутой кофточкой Светланы, чувствуя атласную гладкость ее кожи и упругость грудей. И сдерживаться нам обоим становилось все сложнее. Да еще на этом ночном, таком таинственном причале, облитом лунным загадочным светом, о который тихо ударялись байкальские волны и где мы были совсем одни. И нас никто, скорее всего, не мог видеть. Однако и я чувствовал это с какой-то горчинкой, чувства мои были раздвоены, точно змеиное жало. С одной стороны, я ощущал себя почти предателем, по отношению к Галине. А с другой стороны, чувствовал опьяняющий молодой восторг. Свой и Светланы…
Наверное, то же самое чувствовал в глубине души и молодой Санин из повести Тургенева «Вешние воды» в подобной ситуации по отношению в Джемме, которую любил, но тем не менее не сумел устоять перед натиском и порочным очарованием опытной в любовных делах светской львицы…
– Пойдем к тебе, – прерывисто дыша, проговорила Светлана.
– Нет, не сегодня, – едва не согласившись, ответил я, тоже переведя дыхание и будто бы слегка трезвея от этого охватившего нас обоюдного безумия.
– Почему не сегодня? – спросила Светлана, непонимающе взглянув на меня.
– Не хочу подвергать твою репутацию всеобщему осуждению. Ведь мы же почти не знакомы, – не нашелся я что ответить.
Хотя и понимал, что настоящая причина в ином. В Галине, по отношению к которой я чувствовал себя сейчас словно нашкодивший кот. А мы со Светланой и так уже провожались неоправданно долго. За это время можно было уже сто раз дойти до калитки, до которой Светлана намеревалась меня проводить, постоять возле нее и вернуться домой.
– Хорошо, – тоже успокаивая дыхание, как-то даже до обидного для меня равнодушно, проговорила Света. – Если дело только в этом, я завтра после твоей работы (во сколько, кстати, она у тебя заканчивается?) приду к тебе, и мы как следует пошалим. Ты не против, надеюсь, такого плана? И репутации моей это никак не повредит, поскольку ночевать я вернусь домой. Хотя о репутации своей я и сама вполне могу позаботиться.
Я ответил, что заканчиваю работу в шесть. И мы даже как-то поспешно, будто боясь натворить новых глупостей, расстались, зашагав от причала в разные стороны…
На следующий день я старался как можно дольше задержаться в лаборатории биостанции, надеясь на то, что наша встреча со Светланой, может быть, не состоится. А вспыхнувшая внезапно страсть уляжется сама собой. Одним словом, «все как-то рассосется».
Но, придя часам к шести вечера в свой балок (закрывающийся у меня снаружи на щепку, когда деревню покидали студенты и на моем краю крайне редко появлялись посторонние люди, да и местные тоже), я обнаружил его идеально прибранным. С полевыми цветами на столе у окна, стоящими в стеклянной трехлитровой банке, наполненной прозрачной водой.
В «кухоньке», за перегородкой, напротив входной двери, в проеме которой я невольно остановился, пораженный столь идеальной чистотой моего жилища, на газовой плите что-то шипело, и вкусно пахло едой. Судя по всему, на моей немалых размеров сковороде готовилась фасоль с тушенкой и луком. А еще пахло гренками.
– Привет! – выглянула из-за перегородки на звук открывшейся двери Светлана и снова скрылась за ней.
Через минуту, вынеся и поставив на стол в жилом отсеке на специальную деревянную подставку сковороду с едой и тарелку с гренками.
– У тебя есть что-нибудь выпить? – спросила она, обернувшись ко мне, все еще стоящему у входной двери, словно я пришел не к себе. – Не догадалась, перед тем как отправиться сюда, забежать в магазин и купить какого-нибудь вина. Кстати, раз уж ты… – Света безо всякого брудершафта легко перешла на «ты». Хотя, еще вчера мы были с ней на «вы». И мне, в связи с этим, припомнилась какая-то полузабытая песенка. В которой были, в том числе и такие слова: «Зачем мы перешли на «ты»? – так заботишься о моей репутации, – продолжила Света, – для всех прочих я отправилась на прогулку в падь Сенную. Поскольку мне внезапно захотелось побыть одной. А до этой пади, как ты знаешь, путь неблизкий. Так что часа три, как минимум, у нас с тобой в запасе есть.
