– Лариска, ну, перестань паясничать, – одернула ее Галина. – Дай человеку хоть слово сказать.

– Игорь, – успел я втиснуть слово в образовавшуюся паузу. Пожав протянутую в мою сторону мягкую, даже, я бы сказал, какую-то сдобную, ладонь Ларисы.

– У нас солянка, – объявила Галина. – А к солянке предпочтительнее коньяк, чем другие крепкие напитки. Ты как, Игорь, относишься к коньяку? – спросила она, взглянув на меня.

– Весьма положительно, – честно признался я.

– Значит, водку из холодильника не достаем, – подытожила Галина и, еще раз взглянув на меня, словно изучая или вспоминая что-то уже забытое, сказала: – Можешь пойти в свою комнату, переодеться в привычную тебе одежду. А то тебе неудобно будет в таком наряде есть. И возвращайся поскорее – отметим нашу встречу. Надеюсь, и Новый год ты тоже с нами встретишь? – уже мимоходом спросила она, делая шаг к электрической плите с одной из тарелок, чтобы налить в нее горячую солянку, которая из открытой Галиной большой кастрюли, стоящей на плите, распространяла такой аппетитный аромат, что просто слюнки текли.

– К сожалению, – и в этот момент я уже действительно сожалел об этом, – не получится, – ответил я на вопрос Галины, задержавшись в двери. – У меня на 29 декабря уже куплен билет на самолет до Иркутска.

– Жаль, – похоже, искренне расстроилась Галина. И тут же, чтобы не показывать этого, перестроилась на более беззаботный тон: – Иди переодевайся, а то солянка в тарелках остынет. Да и выпить уже охота, – будто переборов сожаление от моих слов, улыбнулась она. И, как о чем-то решенном, ни к кому уже конкретно не обращаясь, добавила: – Значит, билет придется сдать…

Обед прошел, на удивление, весело и непринужденно.

Солянка была отменная! Да и дагестанский коньяк был хорош.

Мы отчего-то почти все время весело смеялись над различными репликами и веселыми шутками друг друга. И иногда начинало казаться, что так будет всегда. Хорошо, тепло, чуть хмельно, уютно, сытно, спокойно, беззаботно.

И я уже в который раз успел пожалеть о том, что через два дня мне улетать.

– А вы, Игорь, любите мою сестру? – судя по всему, опьянев чуть больше нас, серьезно спросила Лариса.

– Лариска! Перестань болтать всякую ерунду! – одернула сестру Галина.

Хотя по ее беглому взгляду, брошенному в мою сторону, было видно, что и ей хотелось бы знать ответ на этот вопрос, как говорится, из первых уст, и не письменно, а вживую.

– А это не ерунда, – серьезно и важно проговорила Лариса, отвечая сестре и, словно неразумному ребенку, втолковывая прописные истины. – Это, можно сказать, самое главное в любых человеческих отношениях. Итак, – обернулась она теперь уже ко мне, ваш ответ, сэр?

– Да, Лариса, – негромко ответил я. – Я очень люблю твою сестру. Но не знаю точно, как она ко мне, и ко всему этому относится.

Я увидел, как щеки у Галины после моих слов порозовели.

– За это надо выпить! – предложила Лариса и потянулась к бутылке с коньяком.

– Тебе уже хватит, пьянь малолетняя! – строго одернула ее Галина. – Иди лучше домой готовить ужин к приходу с работы твоего любимого Сереженьки и его родителей. Тем более, – продолжила она уже с некоторой хитрецой, – что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, не так ли? – перевела она взгляд с сестры на меня.

– Не знаю. Не уверен, – ответил я. – Скорее всего, настоящее чувство – это все-таки нечто большее, чем то, которое является как бы благодарностью за хорошую еду. Хотя и еда, конечно, тоже имеет значение…

Я не успел закончить свою мысль, дальнейшего развития которой, впрочем, не знал, как услышал строгий окрик Галины, снова обращенный к сестре:

– Я тебе сказала, хватит!

Она изъяла из рук Ларисы бутылку с коньяком, поставив ее на столе рядом с собой.

– Такой тост хороший, за любовь! А ты, вредина, не даешь за это выпить.

– Дома с мужем пей или не пей, сколько тебе вздумается. А здесь все – баста! А то тот же твой Сереженька упрекнет меня потом, что я из-за неприязни к нему намеренно споила его юную жену. Иди домой, Лариска.

– И пойду, – капризно надула губки Лариса, и было немного странно, что с трех малюсеньких рюмочек коньяка она так опьянела. – А вы тут, – мстительно продолжила она, – оставайтесь вдвоем, как вам этого хочется. – И вдруг, озорно подмигнув мне совсем не хмельным глазом, пока этого не видела Галина, сказала: – А проверить, кто как к кому относится, кстати, очень легко. Мы вот в сентябре с отцом ездили в Германию, так там есть такой обычай. Молодой человек (Вы же, надеюсь, еще считаете себя молодым, – уточнила она, – хотя вам уже, кажется, лет двадцать семь? Такой возраст ей, наверное, представлялся уже очень солидным.) дарит своей любимой девушке цветущий кактус. И это означает, что он делает ей официальное предложение, на которое та обязана ответить конкретно: «Да» или «Нет».

– Иди уж, знаток германских обычаев, – миролюбиво произнесла Галина, чуть подтолкнув сестру в спину, и выходя вместе с ней в прихожую.

– Я вам, Игорь, потом покажу, – продолжила Лариса, обернувшись ко мне, тоже вставшему из-за стола, чтобы выйти проводить ее, – где у нас тут такие кактусы продаются.

– Спасибо, Лариса, – ответил я ей.

– Пока! – надев цигейковую шубку, весело сказала Лариса нам обоим и чмокнула в щеку, сначала Галину, а потом, секунду помедлив, и меня. И снова хитро подмигнула мне: дескать, не журись, все будет хорошо! И по ее трезвому взгляду я окончательно понял, что она совсем не пьяна, а просто дурачится.

– Совсем пить не умеет, – осуждающе проговорила Галина, когда мы, проводив Ларису, вернулись к столу. – И выпила-то всего ничего.

– А мне кажется, что она просто дурачилась, – вступился я за младшую сестру Галины.

– И туда же, советы дает, – продолжила Галина, будто не заметив моей примирительной реплики по поводу своей младшей сестры, – как взрослая. А вот в институты ни она, ни муженек ейный, – проговорила она на сибирский манер не поступили, тем не менее при всем своем уме. Зато свадьбу какую справили! Три дня весь Серпухов качало. А тут еще, того гляди, детки пойдут. И уж не до институтов обоим будет. Так и останется «Сереженька» (чувствовалось, что Галина недолюбливала за что-то Ларисиного мужа, которого та именно так и называла) электриком, а Лариска – секретаршей. Впрочем, – уже более лояльно произнесла Галина, – она ходит на подготовительные курсы. Собирается на следующий год еще раз попытаться поступить в мединститут. Может, и поступит, – без какой-либо уверенности, впрочем, произнесла Галина. – Да и в армию ее муженька могут вот-вот забрать, – закончила она.

– Ладно, что мы все о пустом говорим, – внезапно прервала свой монолог Галина. – Сами уже взросленькие. Пусть сами в своих делах и разбираются. Правда ведь? – улыбнулась она.

– Правда, – согласился я, согретый теплом ее улыбки. – Но ведь и ты не так уж намного старше Ларисы? Года на три, наверное? – уточнил я.

– На четыре! – с вызовом ответила Галина. И я тоже не сразу в университет, на биофак, поступила. Мы же все по разным гарнизонам с отцом мотались, по Забайкалью. Не до институтов было. Но замуж я пока не собираюсь, – все в том же тоне продолжила она.

– Совсем не собираешься? Или все-таки пока? – вновь уточнил я.

– Давай не будем обо мне, – как-то вдруг устало попросила Галина. – Расскажи лучше о себе, как твои дела?

– Да все вроде бы нормально, – ответил я. – Как в стихотворении «солдатские письма» одного моего знакомого поэта, из его сборника «Два года», тем более что ты только что упомянула об армии: «Служба идет нормально. Иногда я так устаю, что забываю увидеть тебя во сне…»

– Красиво сказано, – задумчиво проговорила Галина. – Чьи это стихи?

– Анатолия Кобенкова, моего доброго приятеля, – решил подмазаться я к чужой славе.

– Он из Иркутска?

– Нет, из Ангарска. Мы с ним живем недалеко друг от друга. И эту свою книжку «Два года» он мне подписал и подарил совсем недавно.