Марти вздохнула. Листья вокруг были слишком рыжими, небо – слишком синим, а обезьяны – слишком веселыми. Настроение располагало к честности. Саша ждала. И Марти, слегка откинув голову, лениво ответила:
– Морская волна. Красивая.
– А что это значит? – Глаза Саши возбужденно заблестели. Было видно: волнуется. Долго подступалась к вопросу, ведь не так давно примкнула к компании.
– Ничего. – Марти зевнула, сощурилась и постаралась улыбнуться. – Значит, что ты счастливчик. И хорошая.
– А еще? – не отставала Сашка.
– Творческий потенциал. Здоровую щитовидку. Стойкий характер.
– А еще? – Саша пощупала свое горло.
– Скорее всего, долго проживешь и никогда не останешься одна.
– А… – начала Саша, и Марти потерла веки. Та самая «аура цвета морской волны» реагировала на эмоции: расширялась, сокращалась, рябила. Вообще бурно себя вела в сравнении с ровненьким цыплячьим ореолом вокруг Аськи и красным – вокруг Макса.
– Или просто у меня глюки, – заявила Марти, чтобы как всегда свернуть разговор и сделать как можно несерьезнее. – А на самом деле аура у тебя розовая в желтый горошек. И кстати, у человека вообще много разных полей, кроме ауры. И нитей, которые от него идут к другим. И демонов над головой.
Мда. После такого нормальный человек к тебе вообще не подойдет или начнет креститься. Но Марти все больше убеждалась: нормальных людей на свете маловато, а среди ее друзей и знакомых – так точно. Они осаждали ее, то спрашивая про сглазы, то прося вызвать дух умершего родственника, то украдкой подсовывая кулон или колечко и опасливо уточняя: «Можешь посмотреть, есть проклятье? Мне вот подарили, а я себя стал чувствовать плохо». Даже учителя так делали. За снятый сглаз или «очищенную» от «дурной энергии» квартиру можно было получить пятерку по физкультуре или истории. Не то чтобы Марти была против, мама велела помогать… одно расстраивало: это постоянное «А может, у меня глюки?» Хотя людям вроде становилось лучше.
– Все равно здорово, – задумчиво сказала Саша. – Ты много видишь. Да, Марти… это круто. Даже если у тебя глюки.
– Ты тоже много видишь, – отозвалась Марти. – Вон какие истории сочиняешь!
– Это же другое, – удивилась Саша. Марти энергично мотнула головой:
– Знаешь, я вот тоже вижу истории. Много-много, разных-разных. Как яркие фильмы в голове. Но сажусь – и не могу записать.
Правда: истории вокруг Марти роились. Почти все были жуткие, про каких-то ведьмаков и мертвецов. Они приходили сразу целиком, готовые сюжеты, над которыми не надо было думать, но Марти отмахивалась. Проблема ее историй была в… реальности. Например, однажды ей увиделся проклятый капитан на корабле-призраке, а потом она ввела такой запрос в Сети и нашла почти в точности похожую легенду. Это повторялось. Мама говорила: «Не бойся, все мы немного в контакте с мертвецами, главное не… задерживаться рядом». Марти не особо и хотела.
– Можешь попробовать снимать кино тогда, – улыбнулась Саша.
– Угу… – Марти опять потерла веки.
Они замолчали. У пруда Макс засмеялся и бросил кусок хлеба к ногам Аси. Туда устремилась стая жирных, круглых, как антистрессовые мячики, голубей. Одна птица даже попыталась атаковать Асину руку: в руке был пирожок. И тут Саша заговорила снова:
– Слушай, Марти… а можешь сказать, за кого я выйду замуж?
У меня замечательные ДруЗьяШки. Мне вообще удивительно везет на хороших людей, и если они задерживаются рядом, я быстро начинаю их любить. Когда оказывается, что мои друзья в чем-то запутались или во что-то вляпались, мне страшно. Это одна из немногих моих слабостей. Но самая сильная.
– За незнакомца. – Марти взяла Сашину руку, вгляделась в довольно красивый рисунок линий. – У тебя тут несколько многообещающих веточек на сердце. Видишь?
– Какая главная? – Саша наклонила голову. Она-то на своей ладони видела максимум дерево, а не сложный набор жизненных развилок.
– Не знаю. Так получилось, что любовь – последнее, что меня интересует, когда я гадаю. Одно могу сказать точно. – Марти заставила голос звучать шутливо. – Макса тебе не видать. Не бойся, это счастье написано на руке у Аськи.
Едва ли хорошая шутка, скорее наоборот. Но Марти устала молча наблюдать за тем, что происходит у новой подруги в голове. Не ее дело, и… все-таки. И Ника говорила: «Как бы не поругаться». Все-таки они четверо были, в том или ином виде, семьей, а Сашка – ее новым членом. Хотелось, чтобы она, такая замечательная, осталась, чтобы скорее забыла, что пришла позже, чтобы чувствовала себя счастливой. Но как это было трудно! Марти и сейчас затаила дыхание, готовясь даже извиняться. Но Сашка, поправив ленточку в волосах, ровно ответила:
– Я знаю. – Она помедлила, потупилась и все же спросила: – Наверное, я веду себя глупо, да? Они ведь… обалденная парочка.
Красивая, да. Аська как села к Максу в пятом классе, все там стало понятно. Толстый белобрысый купидончик витал над ними без перерывов на сон и обед, примеривался, чтобы поразить одной стрелой, – и поразил в последние зимние каникулы. Конечно, в этом союзе Марти тоже многое напрягало – например, почти полное нежелание Аси иметь увлечения, отличные от увлечений Макса, а также его тотальная слепота на этот счет. С другой стороны, пока они были счастливы. А завтра будет завтра.
– Ну, мне Пэтух тоже нравился, – вздохнув, решила подбодрить Сашку Марти. Уточнение «лет в восемь» она замяла. – Недолго, правда. Сейчас смешно даже, он вообще не мой типаж, мне… – Она посмотрела в сторону. Там прошел мужчина в брендовом плаще, с потрясающей выправкой. Марти залюбовалась.
– Эй! – одернула Саша. – Что «тебе»?..
– Мне нравятся мужчины за тридцать, – рассеянно откликнулась Марти, – похожие на папу. Хотя вообще здорово это – быть влюбленной. Даже несчастливо.
Сашка не кивнула, но и не заспорила. Ее аура горела сейчас ровно и печально.
Ого. Вроде что-то получается. Лучше, чем с сюжетными историями. Может, не зря я решила поступать на издательский факультет вместо киношного: конкурс попроще, а сферы пересекаются. Да и Аська с Сашей туда собираются, а я… ну что скрывать, я тоже зависима от друзей.
Но сейчас, если честно, дотянуть бы до выпускного. Нет, не то чтобы я ненавидела школу, но от всего, от нее в том числе, мы рано или поздно устаем. Я так и вовсе устаю быстро; может, мне нужно было драпать вслед за Никой после девятого, не знаю. С другой стороны…
С другой стороны, нет. В десятом классе я многое поняла.
Забавно, но вывернулось-то все – и «ментовские волчата», и наши драки, и всякие идиотские шутки – не так однозначно, как можно было ждать из-за записи Никусика. Никусик – злючка, но история у нее немного своя. Точнее, наши истории разошлись. Ника права: много школьных вещей заслуживают того, чтобы их похоронили. Но не все. У нашего адского класса были разные дни. Из дней нашей жизни можно было бы сложить витраж.
Есть, например, там розовый кусочек, который Ника не помнит, – это яблоки. В саду у нас, знаете, растут яблони, большие, красивые. А мы раньше обожали те яблоки трескать, делали это вплоть до урока про радиацию, когда нам сказали, что от «городских» фруктов может случиться рак или вырасти хвост. Но некоторые, я, например, и после этого иногда ели, потому что вкусно. Сладко, сочно, похоже на чупа-чупс.
А еще есть черный кусочек витража, черный-черный, обугленный и огромный. Об него мы все порезались. И о многом задумались. Черный кусочек – это Лора и Нора.
Стайка девчонок выпорхнула из школьных ворот и помчалась по улице. Цокало несколько пар каблучков, бухало несколько пар платформ, смешивались разные духи в одну волну, вился шлейф сигаретного дыма. Лорка набросила на плечи куртку и, продолжая разговор, выпалила:
– Это уже точно. Мы с Русланом поженимся в мае!
Нора энергично закивала. Сестры взялись за руки и переплели пальцы. Свет блеснул в тонком колечке у Лоры на безымянном и в ее темных глазах.
