На самом деле шведов заметила новгородская «морская охрана». Эту функцию выполняло ижорское племя во главе со своим старейшиной Пелугием. По версии «Повести о житии…» Пелугий-де, был уже православным и имел христианское имя Филипп, а всё остальное племя оставалось в язычестве. Морская стража ижорцев обнаружила шведов ещё в Финском заливе и быстро сообщила о них в Новгород. Наверняка существовала система оперативной связи: устье Невы – Новгород, иначе само существование морской стражи становится бессмысленным. Возможно, это была оптическая система связи – огни на курганах; возможно – конная эстафета; но, в любом случае, система оповещения срабатывала быстро.
В дальнейшем морская стража вела скрытое наблюдение за шведскими кораблями, вошедшими в Неву. В «Повести о житии…» это описано следующим образом: «Стоял он (Пелугий) на берегу моря, наблюдая за обоими путями[11], и провел всю ночь без сна. Когда же начало всходить солнце, он услышал шум сильный на море и увидел один насад, плывущий по морю, и стоящих посреди насада святых мучеников Бориса и Глеба в красных одеждах, держащих руки на плечах друг друга. Гребцы же сидели, словно мглою одетые. Произнес Борис: «Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру». Увидев такое видение и услышав эти слова мучеников, Пелугий стоял, трепетен, пока насад не скрылся с глаз его».
Князь Александр, которому было около 20 лет[12], быстро собрал дружину и двинулся на ладьях по Волхову к Ладоге, где к нему присоединилась ладожская дружина.
Ярл Биргер находился в полном неведении о движении новгородской рати и решил дать отдых войску на южном берегу Невы у впадения в нее реки Ижоры.
15 июля 1240 г. «в 6-м часу дня»[13] русское войско внезапно напало на шведов. Согласно «Повести о житии…», Александр Ярославович лично ранил копьем в лицо ярла Биргера. Внезапность нападения и потеря командующего решили дело. Шведы стали отступать к кораблям. В «Повести о житии…» описаны подвиги шестерых русских воинов.
Первый, Гаврила Олексич, въехал на коне по сходням на шведское судно (шнеку) и стал рубить там врага. Шведы сбросили его с коня в воду, но он вышел из воды невредим и снова напал на врага. Второй, по имени Сбыслав Якунович, новгородец, много раз нападал на войско шведов и бился одним топором, не имея страха, и пали многие от его руки, и дивились силе и храбрости его. Третий, Яков, полочанин, был ловчим у князя. Он напал на полк с мечом, и похвалил его князь. Четвертый, Меша, новгородец, пеший со своей дружиной напал на корабли и утопил три корабля. Пятый, Сава, из младшей дружины, ворвался в большой королевский златоверхий шатер и подсек шатерный столб. Шестой, Ратмир, из слуг Александра, бился пешим одновременно с несколькими шведами, пал от множественных ран и скончался.
Эти сведения можно считать достаточно достоверными, поскольку они были записаны автором со слов участников Невской битвы.
С наступлением темноты большая часть шведских судов ушла вниз по течению Невы, а часть была захвачена русскими. По приказу Александра два трофейных шнека были загружены телами убитых, и их пустили по течению в море, и «потопиша в море», а остальных убитых шведов, «ископавши яму, вметавша их в ню без числа».
Потери русских оказались ничтожно малыми, всего 20 человек. Этот факт, а также отсутствие упоминаний о Невской битве в шведских хрониках, дали повод ряду русофобствующих историков свести битву до уровня малой стычки. По моему мнению, гибель 20 отборных ратников при внезапном нападении – не такая уж и малая потеря. Кроме того, в сражении на стороне русских должна была участвовать и ижора. После битвы православных русских и язычников ижоров хоронили в разных местах и по разным обрядам. (Ижорцы кремировали тела своих соплеменников.) Поэтому русские участники битвы вряд ли знали, сколько было убитых среди ижоры.
Другой вопрос, что число шведов, пришедших с Биргером, могло быть меньше, чем предполагали наши патриоты-историки. Их вполне могло быть около тысячи человек. Но в любом случае Невская битва стала шведам хорошим уроком.
В ХХ веке ряд историков высказали сомнение в том, что предводителем шведов был именно ярл Биргер. Ни русские летописи, ни «Житие Александра Невского» не называют имени шведского предводителя. Полтораста лет назад один из основателей финской исторической науки Габриэль Рейн высказал мнение, что, поскольку в Новгородской летописи упоминаются находившиеся в составе шведского войска «бискупы» (епископы), здесь подразумевался руководивший тогда шведской колонией в Финляндии энергичный и решительный епископ Томас. С тех пор и до первых десятилетий ХХ века это мнение прочно вошло в финскую науку, где Невский поход 1240 г. стали называть «походом епископа Томаса»[14].
Это, кстати, косвенно подтверждается и русской летописью: «И был убит воевода их именем Спиридон[15], а другие говорят, что и епископ был убит тут же».
Откуда же взялся на Неве ярл Биргер? Его ввел в начале XIX века первый мэтр отечественной истории Н.М. Карамзин. Как писал И.П. Шаскольский: «Карамзин обнаружил это имя в тексте нелетописного источника начала XV в. – «Рукописания Магнуша. короля Свейского». Это апокрифическое завещание шведского короля Магнуса, будто бы написанное им перед смертью в 70-е годы XIV в. В нем Магнус перечисляет завершившиеся поражениями шведские походы на Русь XIII–XIV вв. (походы на Неву 1240, 1300 гг. и его собственный поход 1348 г.), считает попытки нападения на русские земли обреченными на неудачу и завещает «своим детем и своей братье и все земле Свейской» никогда больше не нападать на Русь. «Рукописание Магнуша» – не историческое сочинение, а созданный анонимным новгородским книжником начала XV в. [плохо разбиравшиеся в событиях середины XIII века. – А.Ш.] памятник литературы»[16].
На самом деле в 1240 г. Биргер был ещё простым рыцарем, а титул ярла он получил лишь в 1248 г. Ярлом же в 1240 г. был его родственник Ульф Фаси. По мнению Шаскольского, весьма вероятно, что именно Ульф Фаси и возглавлял шведов в Невской битве.
Возможно, что Биргер и принимал участие в Невской битве 1240 г, но только в качестве простого рыцаря. А вот в качестве ярла он отправится в крестовый поход на Новгородскую землю в 1249 г.
Ну а дабы немного потешить читателя, приведу и взгляд на Невскую битву современного либерала, уже знакомого нам Александра Нестеренко. По его мнению, Александр Ярославич поступил очень нехорошо. «Шведы ни на кого не напали, не грабили. Просто стояли лагерем. Может быть, на берегу Невы и Ижоры расположился обыкновенный купеческий караван поторговать с туземцами (особенно, если предположить, что в этом месте действительно было ижорское поселение)?…
…разбив лагерь и установив шатры, шведы демонстрировали всем, что они пришли с миром. Торговать, а не воевать. Почему же тогда Александр напал на шведов? Летопись не дает ответа на этот принципиальный вопрос. Она только бездоказательно обвиняет шведов во враждебных намерениях. Подозревать можно кого угодно и в чем угодно. Но это вовсе не повод для внезапного нападения.
Если оставить без ответа вопрос о причинах нападения на шведский лагерь, то придётся признать, что мирные шведы стали жертвой разбойного нападения со стороны русских»[17].
Какие аргументы приводит в пользу своей версии господин Нестеренко?
«В пользу этой версии говорит то, что шведы установили в своем лагере шатры. Если бы им угрожала опасность или они куда-нибудь торопились, то они не высаживались бы на берег и не обустраивали лагерь, а оставались на своих ладьях»[18]. И… всё! Больше никаких аргументов! В общем, русские такие бяки. Приходили к ним Карл XII и Наполеон тоже торговать и тоже шатры ставили. А русские опять совершили «разбойничьи нападения» и зверски побили оных купцов.
