Ценным дополнением к этим источникам служат приказы по частям и соединениям и протоколы партсобраний, сохранившиеся в фондах частей и соединений ОКДВА.
Проверить правомочность распространения выводов по трем округам на всю РККА нам позволят стенограммы заседаний Военного совета при наркоме обороны (подводивших итоги учебного года в войсках и отличавшихся сочетанием казенно-оптимистических рапортов о «достижениях», в которых, однако, тоже прорывался подчас «крик души» – со вполне деловыми выступлениями), аналитические доклады и директивы заместителя наркома обороны М.Н. Тухачевского и начальника 2-го отдела Штаба РККА (с 22 сентября 1935 г. – 2-й отдел Генерального штаба РККА, а с 9 апреля 1936 г. – УБП РККА) А.И. Седякина и посвященные вопросам боевой подготовки приказы, директивы и директивные письма наркома обороны К.Е. Ворошилова и начальника Штаба РККА (с 22 сентября 1935 г. – Генеральный штаб РККА) А.И. Егорова, составлявшиеся специалистами 2-го отдела Штаба РККА/2-го отдела Генштаба РККА/УБП РККА, который ведал боевой подготовкой. Стенограммы заседаний Военного совета в 1935–1937 гг. опубликованы, но в текстах публикаций, посвященных 1935 и 1937 годам, содержится ряд искажений (почему нам придется обращаться и к подлинникам этих документов).
При выяснении факторов, влиявших на уровень боевой выучки РККА, не обойтись без изучения системы подготовки командных кадров в этот и предшествующий периоды. (Предшествующий мы ограничили 1931–1934 годами: основная масса комсостава «предрепрессионной» РККА была подготовлена именно тогда.)
Эта исследовательская задача источниками обеспечена весьма и весьма солидно. Фонд Управления военно-учебных заведений РККА (УВУЗ РККА) в РГВА – наряду с годовыми отчетами руководства военно-учебных заведений (ВУЗ), приказами, директивами и докладами глав этого ведомства и годовыми отчетами некоторых военных школ – содержит большой массив материалов проверок руководством ВУЗ военных школ (с 16 марта 1937 г. именовавшихся военными училищами). Эти проверки отличались пристальным вниманием абсолютно ко всем сторонам жизни школы/училища: и к квалификации командного и преподавательского состава, и к общеобразовательному и культурному уровню курсантов, и к организации учебного процесса, и к методике преподавания общеобразовательных и военных дисциплин, и к успеваемости, и к политико-моральному состоянию личного состава, и к состоянию дисциплины, и к хозяйственно-бытовым вопросам.
Подобные материалы встречаются и в фонде ПУ РККА. Кроме того, многочисленную и ценную информацию о состоянии боевой подготовки и дисциплины в ВУЗ можно почерпнуть из имеющейся в этом фонде большой выборки материалов проверок военных школ/училищ представителями ПУ РККА, политдонесений и других докладов начальников политотделов школ/училищ и политхарактеристик военных школ (составленных в политуправлениях военных округов на основе не дошедших до нас источников).
В фонде ПУ РККА содержатся также доклады и политдонесения, число которых невелико, но которые предельно ярко и с различных позиций (как заинтересованных лиц, так и сторонних наблюдателей) характеризуют проблемы военных академий и курсов усовершенствования командного и начальствующего состава 30-х гг.
Таким образом, состояние источниковой базы позволяет нам поставить сформулированную выше исследовательскую задачу.
Прежде чем перейти непосредственно к исследованию, уточним ряд терминологических вопросов.
С октября 1924 по сентябрь 1935 г. советское «офицерство» именовалось «начальствующим составом», а с 26 сентября 1935 г. по июль 1943-го – «командным и начальствующим» (во многих документах и устных выступлениях конца 30-х гг. продолжали употреблять старый термин «начсостав»). К командному составу при этом отнесли командиров подразделений, частей, соединений, а также лиц, занимавших должности, для исполнения обязанностей которых требовались командный стаж и соответствующая военная подготовка7. К начальствующему составу с 26 сентября 1935 г. стали относить военно-политический, военно-технический, военно-хозяйственный и административный, военно-медицинский, военно-ветеринарный и военно-юридический состав.
Мы будем именовать советское «офицерство» 20-х – 30-х гг. – применительно к периодам и до, и после 26 сентября 1935 г. – комначсоставом (командным и начальствующим составом, «командирами и начальниками»). А если речь будет идти только о командном или только о начальствующем (в значении, существовавшем после 26 сентября 1935 г.) составе, то мы будем использовать термины «комсостав» («командный состав», «командиры») и «начсостав» («начальствующий состав») соответственно.
Напомним, что командиры взводов, рот, эскадронов и батарей (а после введения 22 сентября 1935 г. персональных воинских званий – лейтенанты и старшие лейтенанты) относились к среднему комсоставу, командиры батальонов, дивизионов и полков (а затем капитаны, майоры и полковники) – к старшему, а командиры соединений (а затем те, кто имел персональное звание комбрига, комдива, комкора, командарма 2-го или 1-го ранга и Маршала Советского Союза или, с мая 1940 г., генеральское) – к высшему.
Та категория военнослужащих, которая в дореволюционной России именовалась унтер-офицерами, а с июля 1943 г. именуется в нашей стране сержантами (сержантским составом), в 1924-м – сентябре 1935 г. называлась «младшим начальствующим составом», а с 26 сентября 1935 г. по июль 1943 г. – «младшим командным и начальствующим составом».
Мы будем именовать ее младшим комсоставом (младшим командным составом, младшими командирами) и лишь в отдельных случаях – младшим комначсоставом. Ведь подавляющее большинство военнослужащих этой категории, оказывающихся в поле нашего зрения, занимало именно командные должности (командира отделения и помощника командира взвода).
И, наконец, напомним конкретные выводы, сделанные нами в результате анализа состояния боевой выучки РККА в 1935 – первой половине 1937 г. Ведь именно ситуацию, охарактеризованную этими выводами, нам предстоит объяснить в этой книге.
Выводы эти таковы8.
О «предрепрессионной» Красной Армии нельзя судить по достижениям советских военных теоретиков начала 30-х гг. Знаменитая теория глубокой операции и концепция «глубокого боя» действительно отражали природу и требования современной войны – но реализовать эту теорию и эту концепцию на практике, воплотить их в жизнь РККА даже к концу эпохи М.Н. Тухачевского, И.Э. Якира и И.П. Уборевича (то есть к середине 1937 г.) была не в состоянии. Причиной тому была слабая выучка тех, кто воплощает военные теории в жизнь — командиров, штабов и войск.
Начать с того, что у основной массы комсостава «предрепрессионной» РККА отсутствовало современное, соответствующее высокодинамичному характеру боевых действий 30-х гг., этой «войны моторов», оперативно-тактическое мышление – тяготеющее к решительному маневру, к действиям во фланг и тыл противника и неразрывно связанное с проявлением разумной инициативы, с использованием малейшей возможности для того, чтобы навязать противнику свою волю. Необходимость выработки такого мышления подчеркивалась на каждом шагу – но на практике командиры, по меньшей мере тактического звена, и в 35-м, и в 36-м, и в первой половине 37-го, как правило, действовали в бою, не прибегая к смелому маневру, к охватам и обходам, не проявляли инициативы.
В итоге наступательный бой, как правило, выливался у них во фронтальное столкновение – не только излишне кровопролитное по сравнению с действиями во фланг и тыл, но и не приводившее к уничтожению противника (а лишь к его оттеснению – провоцировавшему, в свою очередь, все новые и новые фронтальные столкновения…). При подобном ведении боя должна была забуксовать и состоявшая из боев операция – в том числе и глубокая.
Отсутствие современного оперативно-тактического мышления проявлялось и в фактическом игнорировании основной массой комсостава «дорепрессионной» РККА еще одного требования «войны моторов» – достижения успеха на основе взаимодействия различных родов войск. О важности такого взаимодействия (как и решительности, дерзости и инициативы) в Красной Армии тогда говорили чуть ли не 24 часа в сутки – но на практике командиры, по меньшей мере тактического звена, сплошь и рядом не придавали достижению взаимодействия родов войск особого значения. Главные практические организаторы такого взаимодействия – командиры стрелковых батальонов – в массе своей не слишком заботились о нем еще и в 1936 г.
