— Я — да. А вот он предпочитает мороженое, — указала на меня пальцем акробатка Нелли.

Дядя Паша медленно поворотил свое грубое, словно топором тесанное, лицо в мою сторону и так посмотрел…

— Ты с какой планеты, студент, — спросил он голосом, который не сулил ничего хорошего.

Акробатка Нелли приподнялась на цыпочки и быстро прошептала мне на ухо:

— Не обращайте внимания. Старик очень нервный. Может ни за что обругать, избить… Но вы должны его понять: человек всю жизнь прожил под большевиками. Поневоле станешь нервным…

Дядя Паша уже тащил на стол пивные кружки, наполненные темным пивом, тарелки с закуской, высокие пыльные бутылки…

— Пей, студент, — ласково ворчал он. (Как у всех алкашей, настроение его менялось мгновенно.) — Это тебе не в Киргизии: старухе девяносто лет, она командир дивизии.

— Выпейте, — вполголоса посоветовала акробатка Нелли.

Мы выпили по одной кружке… затем по другой…

Дядя Паша разливал в высокие фужеры вино из пыльных бутылок… Наклоняясь ко мне, дышал в ухо винно-водочным перегаром:

— Относись к женщинам как к сестрам, студент.

— Да не наваливайтесь вы на меня, — стал я его энергично отпихивать.

Акробатка Нелли зажгла тонкую стеариновую свечу.

— Живое пламя притягивает лучи других звезд, — задумчиво сказала она, глядя на огонь.

— Дай стольник! — уже в полный голос приказал дядя Паша.

— В честь чего это? — опешил я.

— В честь нашей встречи, мадам! — гаркнул он и, протянув волосатую лапу, сгреб мою рубашку у самого ворота.

Я дал ему сто рублей.

— Верну, — пообещал дядя Паша.

— Не сомневаюсь, — сказал я.

Мы еще выпили. На этот раз водки…

— Сейчас музончик включу. — Дядя Паша исчез в темноте.

Через минуту послышалось громкое шипение. Затем чей-то нетрезвый голос сказал:

— Собака умирает…

Потом то же самое еще раз… и еще…

Появившийся дядя Паша хранил загадочное молчание.

— Выключи! — приказала акробатка Нелли.

— Яволь, майн фюрер! — выбросил дядя Паша руку в фашистском приветствии. И снова убежал.

Я слегка опьянел. Щеки горели.

— Нелли, — с симпатией глядел я на акробатку, — у меня такое ощущение, что моя жизнь давно закончилась. А я все живу… живу…

Вернулся дядя Паша с новым запасом бутылок.

— Вы знаете, Нелли, — продолжал я, — человек по-настоящему одинок только в городе. Я это испытал на собственной шкуре… Иногда я выхожу прогуляться и вижу людей. Сотни людей! Тысячи людей!.. А поговорить не с кем. Не с кем поговорить!.. Они-то между собой все время говорят. Что-то без конца болтают, болтают… Знаете, Нелли, мне иногда хочется затопать ногами и закричать: «Замолчите! Замолчите! Замолчите!..» Вам этого никогда не хотелось?

— Хотелось! Еще как! — сказал задремавший было дядя Паша.

— Поэтому я большую часть времени провожу дома. Сижу и задумчиво рисую. Я всегда рисую, когда задумываюсь. Черные и белые квадратики. А еще половинки человеческих лиц. Всегда только половинки…

— Авангардист, — отметил дядя Паша.

Я быстро пьянел. Голова разламывалась. В висках стучало. Но и остановиться я уже не мог.

Меня несло…

Дядя Паша сидел, развалясь вальяжно.

— Хорошо балду месим, — удовлетворенно щурился он.

— Отстаньте, отстаньте, — отмахивался я от него, всей душой, всем взглядом устремляясь к безмолвной, но все понимающей Нелли… — Иногда я целыми неделями не встаю с кровати. Сплю или просто валяюсь, гляжу в потолок. Я выключаю себя из мира. Отхожу в сторону. Не участвую. А зачем участвовать? Зачем, объясните мне?.. Потом, когда все-таки возвращаешься, видишь, что ничего не изменилось. Все то же самое. Нет, ну, конечно же, совсем, совсем другое… — поправлял я себя с нервным смешком. — Но по сути своей!.. По сути!..

— А по сути, — подхватывал пьяненький дядя Паша, — мы, как тараканы в банке: жрем друг друга и фамилии не спрашиваем!

Акробатка Нелли томно склонила голову к плечу и меланхолично водила кончиками пальцев по тонким черным бровям. Она просто сидела и просто слушала. А именно этого мне и хотелось. Именно этого требовала моя исстрадавшаяся душа…

— Вы знаете, Нелли, — говорил я, — иногда мне хочется утонуть в прозрачном озере. В жаркий летний день. И чтобы это озеро было где-нибудь в глубине леса. Хочется спокойно лежать на песчаном дне. Расслабиться. Ощущать на лице движение водорослей. Видеть медленно плывущих рыб… Нелли, — предлагал я, — вы не хотите утонуть вместе со мной в тихом лесном озере?..

— Еще как хочу, студент, — встревал дядя Паша.

— Да заткнись ты, дурак! — не выдержал я наконец.

— Чего, чего, — стал он угрожающе приподниматься со стула.

Акробатка Нелли повела красивыми бровями. Этого оказалось вполне достаточно.

— Ладно, студент, — сказал дядя Паша. — Проехали. Мультики будут потом. — И хотел добавить еще что-то в этом роде. Но вдруг лицо его испуганно перекосилось. — Нелька, — неуверенно проговорил он, — ты ж вроде померла.

— Померла, дядя Паша, померла, — весело рассмеялась акробатка Нелли. — С кем не бывает.

Дядя Паша быстро налил себе водки, выпил, снова налил и снова выпил. Это его, по-видимому, несколько успокоило.

— Не кладбище красит человека, а человек — кладбище, — авторитетно заявил он и, уронив голову на стол, захрапел.

…А меня как насквозь прокололо. Я вздрогнул. И в ту же секунду словно бы невидимые руки распахнули газетный лист, и я увидел жирный заголовок, набранный черным шрифтом:

«ГИБЕЛЬ ТАЛАНТЛИВОЙ АРТИСТКИ»!

Гибель!!

…Акробатка Нелли повернулась ко мне и что-то произнесла. Я ничего не слышал. Уши точно ватой заложило. Тогда она протянула руку. Я в ужасе отшатнулся и прошептал пересохшими губами:

— Вы погибли год назад в городском цирке.

— Что? — спросила она.

— Погибли…

Дядя Паша заворочался во сне и пробормотал:

— Есть такое дело.

— У вас сигаретки не найдется? — сказала акробатка Нелли.

Я протянул ей раскрытую пачку. Она двумя пальчиками вытянула одну, вставила ее в изящный белый мундштук и закурила.

И — странное дело. Эти обычные слова, обычный жест как-то успокаивающе подействовали на меня. Я взял свою недопитую кружку и допил. Потом подцепил вилкой с тарелки кусок мяса и отправил в рот.

Акробатка Нелли сидела безмолвная, стройная, загадочная, в черном платье, небрежно курила…

— Как это случилось? — спросил я.

Она выпустила красивое колечко дыма.

— Очень просто. Сорвалась с трапеции и грохнулась как последняя идиотка. А там лететь верных пять этажей. Представляю, какой у меня был видок в гробу.

— А вот… — Я не знал, что сказать.

— Что?

— А как же вы здесь? — с трудом выговорил я. — Вам, наверное, придется вернуться?

— Естественно, — кивнула она. — Я же мертвая.

Слова были произнесены. И ничего не произошло.

Храпел дядя Паша. Стояли пивные кружки на столе. На тарелках лежала закуска.

Мы разговаривали…

— Знаете, что мне больше всего нравится в театре? — говорил я по какой-то непонятной для себя ассоциации. — Когда актеры выходят на поклон. Понимаете, все актеры! И злодеи, и положительные герои, и те, кого по ходу пьесы убили. Все!.. Они берутся за руки, подходят к краю сцены и кланяются. А зрители им аплодируют и дарят цветы… Понимаете?.. Все происходит понарошку. Все живы, здоровы и сейчас пойдут ужинать…

— Вы боитесь, что вам захочется вернуться? — вдруг спросила акробатка Нелли.

— О чем вы… — начал было я, но тут же понял, о чем, и только тихо произнес: — Да.

— Но вы же еще не твердо решили?.. — пытливо заглядывала она мне в глаза.

Я и сам толком не знал, как я решил…

— Вот вы же сумели вернуться, — чуть слышно пробормотал я. — Вы здесь.

Она печально усмехнулась.

— Это только кажется, что я здесь. На самом деле меня здесь нет.

— Ха-ха-ха! — оглушительно захохотал проснувшийся дядя Паша. Он махал руками. Утирал набегающие слезы. Наконец, отсмеявшись, сказал: — Да вот тоже вспомнил, как в театрик ходил. Лет двадцать тому назад. Но пьеска была… — он прищелкнул пальцами, — с перчиком! Называлась: «Хорошо быть подполковником!». Улавливаете? Под полковником. Ха-ха-ха!