– Хочешь, сделаем тебя директором?
– Нет, я не смогу… Я никогда этим не занималась.
– А чем ты занималась?
– Ну, ты же знаешь – писала статьи.
– Хорошие?
– Некоторым нравилось. А некоторым – нет. Сенаторам разным, политикам.
– Ты всерьез политикой увлеклась?
– Да нет, чем там увлекаться… Просто им место указывала – чтоб не наглели. Людей не надо унижать – последнее дело. Я за них.
Он внимательно взглянул ей в глаза, среагировав на внезапную жесткость голоса. Не говорит, а вещает! Да, пожалуй, она изменилась, появилась харизма, наполнила и лицо, и тело. Раньше была, скорее, робкая, хотя и тогда уже была готова броситься на защиту первого встречного. Высокая, рыжая, худая. Лучше сказать, хрупкая. Нет, она не изменилась.
Ему сразу вспомнилось всё то, что когда-то их связывало. Влечение, усиленное бесконечной потребностью в общении. И тогда ему в ней была важна эта необычайная эмоциональная подвижность. Глаза, губы, руки – всем лицом и всем телом она готова была отвечать на любой его призыв. Учитель мастерства в театральном институте называл это суггестией – управление внушением… Да, многое тогда им удавалось именно вместе.
Виэра тем временем почувствовала, как превращается в маленькую испуганную девочку, которой была в самом начале их общего пути. «Со мной это бывает, – отметила она про себя. – Возвращается состояние. А ведь оно было тревожным тогда. Потому что в Лего всегда была какая-то немыслимая сила, действующая на меня. Мягкая и обволакивающая. Он ненавязчиво, но при этом неминуемо принуждал жить в его собственном ритме, подчинял себе. Что таило опасность. Этакое сладкое рабство».
…Лего познакомил Виэру со своим планом завоевания города: для этого Шоу надо было сделать модным. Апеллировать к молодежной аудитории, раскачивать рекламой, event-политикой. Среди первоочередных задач – срочно адаптировать видеоролики, учтя особенности курортного прозябания и ориентируясь на местные бренды.
Виэра послушно кивала: Шоу должно заполонить собой курорт и поселиться в душах людей. Она нисколько не сомневалась в успехе. Зрелище было таким немыслимым и необычным… Таким похожим на Лего! Непредсказуемым. Чувственным. Нежным. Обладающим тайной властью.
Они наметили список ближайших дел (Виэра всё зафиксировала в своем журналистском блокноте) и пошли в кино.
Лего всё время отвлекался на телефонные переговоры со своими подчиненными, деловыми партнерами, инвесторами. Бесконечные звонки отрывали от общения, которое никак не налаживалось…
Сославшись на деловую встречу, Лего торопливо попрощался и ушел, держа возле уха свой коммуникатор.
А Виэра отправилась к лэп-топу. В почте ее ждало неожиданное письмо: писала какая-то девушка Бориса. Надо же! Почему таким фамильярным тоном? Прислала ссылку на свой пост в Livejournal. Сплошное самолюбование: дескать, вот я какая, умная, пишу стихи в японском стиле, рисую натюрморты… то есть – зафрендите меня, будем дружить и любить Бориса вместе… – примерно это выражало ее послание.
«Провокаций на личном фронте мне только не хватает…» – подумала Виэра. И девушке под ником «МаринЭ» она не ответила – забанила ее. Виэра вообще легко рвала отношения и никогда к ним не возвращалась. Поэтому всё в ней возмутилось, когда ее насильно начали затаскивать в прошлое! Которого уже нет в ее жизни!
Исключение – Лего. Он прошлое и будущее одновременно. Хотя, возможно, это то, что называют гештальт. Вхождение в незавершенную жизненную ситуацию. Чтобы ее завершить. А значит, надо пройти все круги: от первых знаков внимания до… Но, если вспомнить, тогда ей все-таки удалось вырваться. Ведь самым последним актом той пьесы стал ее уход… Точнее, выход. Замуж.
Виэра вздохнула, закрыла лэп-топ, поморщилась на бьющий в окно свет вывески. Опуская жалюзи, увидела, как Лего входит в отель. Неужели не зайдет? А как же колыбельная на ночь?
Наутро Лего рассказал Виэре смешную историю, которая вчера разыгралась на его глазах. В городском театре случайно заперли артиста – дедка лет 60-ти, приехавшего из Украины. Он снимался в передаче «Incroyable talent», где показывал клоунаду, стоя на одной руке на самодельном трехметровом самогонном аппарате.
Обнаружив, что находится в одиночестве в огромном помещении театра, а сторож покинул свой пост и запер дверь, дедок не на шутку забеспокоился. Ему надо было вылетать утренним рейсом. Впервые покинувший родину самодеятельный артист говорил только по-украински, а вид имел весьма экзотический – даже для видавшего виды курортного города. Седая борода и длинные волосы делали крошечного старичка похожим то ли на гнома, то ли на разоблачившегося Санта-Клауса. Побродив часа два по лабиринту театра в безуспешных поисках сторожа, пожарного выхода или хоть какой-нибудь щелки, в которую он мог бы просочиться, дед принялся стучать в толстые витринные окна.
Случайным свидетелем действа оказался дворник, который, отставив щетку, обалдело наблюдал за метаниями в ярко-освещенных окнах таинственного привидения с развевающимися седыми космами. Недолго думая дворник вызвал полицию. Два дюжих сержанта с береттами наперевес умудрились открыть двери и начали допрос с пристрастием, в первую очередь, потребовав показать документы. А их как раз и не оказалось…
Дедок, отчаянно жестикулируя, ткнул в упакованный реквизит – тот самый самогонный аппарат, только разобранный на составные части и втиснутый в огромные пластиковые пакеты. Полицейские напряглись: кража! Они уже приготовились везти задержанного в участок, как вдруг дедка осенило. Стуча себя в грудь, он приговаривал: артисто! И тут же начал распаковывать тщательно приготовленную к длительному путешествию конструкцию, торопливо срывать скотч, а потом на глазах у медленно обомлевающих полицейских в одиночку устанавливать металлический круг, на него размещать свой аппарат… Потом он взял гирю-противовес и сделал стойку на одной руке. «Эта стойка называется флаг», – пояснил Лего Виэре.
Потрясенные полицейские одобрительно покивали и даже захлопали. В благодарность за бесплатный цирк они подбросили до отеля и самого дедка, и реквизит. Тут его и увидел возвращавшийся с вечерней встречи Лего: дедок бегал по холлу и на непонятном языке умолял портье немедленно вызвать такси. Оказалось, это было бы уже третье такси, которое по требованию беспокойного постояльца подъезжало к отелю.
– Что здесь делает этот человек? – изумленно спросил портье у Лего. – Ведь до самолета еще четыре часа, а до нашего аэропорта полчаса езды?
Лего долго успокаивал взволнованного пережитым дедушку, еле-еле уговорил отправиться спать, наказав портье позаботиться о его пробуждении утром.
«Может быть, только поэтому я и не дождалась колыбельной на ночь», – понадеялась Виэра.
…Шоу уже поджало свои крылышки и ножки, переплелось лентами, шнурами и цепочками. Подогнулось и подоткнулось матами, шторами и занавесями. Приглушило свой блеск и плеск своих музык. Ощущая себя мягким, но грузным, большим, но маленьким, веселым, но приунывшим, Шоу пока и не готовилось к быстрому разворачиванию и немедленному реагированию… Ему приходилось дремать под убаюкивающий стук колес, под гул моторов, при этом не замечать ни дождя, ни ветра, противопоказанных ему по определению, как тряпичной кукле или Железному Дровосеку, или как Страшиле и Элли. Его путь по дороге, вымощенной добрыми намерениями, вел в очередную Волшебную страну, навстречу детским снам…
Лего любил своих артистов, мальчиков и девочек. Мог рассказывать о них часами.
– Вот, например, Рашид. Он с Кавказа, до ближайшего города – сотни километров. Жил высоко в горах, пас овец. Ничего не знал о цивилизации, телевизора даже никогда не видел. А сейчас, заметь, у них у каждого свой лэп-топ, дивиди, телефоны меняют как перчатки… А вот Стэс, ты помнишь его? Самое смешное – ему приходится на свою черномазую физиономию надевать маску негритенка. Знаешь, как он у нас оказался? После тюрьмы! Вдвоем с приятелем угнали машину. Представляешь, накинули удавку водителю, выкинули из затрапезного опеля, и ну гонять по городу. Их задержали, был суд, два года сидел… Там, говорит, спасался от домогательств тем, что беспрестанно жонглировал шариками и учил всех подряд. Этим и зарабатывал. Достиг совершенства. Наверное, поэтому теперь на репетицию по групповому жонглированию не ходит – не заставишь.
