В марте вечера короткие. Только солнце укатилось с бледного неба, сразу тьма упала на Московское царство. В постоялой избе запалили лучины, воткнув их в щели в бревенчатых стенах.

– Ну и жмот ты, Данилка, – сплюнул царский пристав Облезов. – Сожжёшь так дом, по недосмотру. Светец не можешь заказать в кузне?

Хозяин избы только хихикнул в ответ. Светец денег стоит, а щели в брёвнах даровые. А изба уж двадцать лет стоит, не сгорела ведь, даст бог, и ещё столько же простоит.

Облезов икнул и погладил живот. Два дня он пировал с казаками, посланными от Строгановых к царю. Завтра их ждут в Москве. Встанут затемно и тронутся, во дворе четыре воза с подарками – атаман разбойничий Ермак шлёт Ивану Васильевичу соболей и куниц. Глядишь, и царскому приставу чего перепадёт, зря он, что ли, встречать отправлен казаков.

Старший у них, Иван Кольцо, сегодня запретил пить своим головорезам. Весь день чистились, тёрли бархатными тряпками сабли и бляхи на ремнях и перевязях, чтоб блестели. Шубы зашивали, портки свои, что изорвались в дальнем пути от Сибири до Москвы. Лисья шуба хороша у Ваньки Кольца! Облезов опять икнул, надо будет выпросить её, да самому носить.

Сейчас ложиться будут казачки, караульные у возов сменятся, повечеряют и тоже улягутся. А царскому приставу никто не указ, помощники у него на конюшню спать ушли, хватит им пировать. Облезов кликнул Данилку, велел подать пива овсяного.

– Пожрать осталось чего? – пристав почесал растрёпанные волосы.

– Только кулеш да гусь жареный, – Данилка уже притащил долблёную кружку с пивом. Облезов махнул рукой, не надо, дескать, еды.

– Ты к утру-то проспишься? – к нему подсел Иван Кольцо. – Смотри, Андрей, ждать тебя не станем, уедем, догоняй потом.

– Не переживай, казак, всё устроим, – Облезов отхлебнул густого пива и закряхтел от удовольствия. – В жизни всякое бывает. Вот я тебя с отрядом конных искал три года назад, когда ты ногайского посла ограбил, а сейчас самого тебя, как посланника, встречаю. Я, Ваня, все ходы-выходы в Москве знаю, ты держись меня, и своё дело сделаешь, и Строгановым подсобишь.

Он снова хлебнул пива. Кольцо усмехнулся и встал. Царя он не боялся, богатую казну ему вёз, а Москва деньги любит, так что все грехи ему спишут. Сейчас караульных сменить, да и на боковую, спать пора.

Во дворе кто-то закричал, заржали лошади, Кольцо нагнулся к прорубленному в стене маленькому волоковому окошку, – не видать ничего. Казаки, уже лежавшие на шубах, приподняли головы. Иван махнул рукой тем, что шли в ночной караул – Егору Сломайнога и Арефию. Те сидели за столом, хлебали кулеш. Заслышав шум во дворе, отложили ложки и схватив сабли, быстро вышли за дверь.

Быстрой лёгкой мышью вскочил в избу мальчишка-конюх в сером тулупчике.

– Литва приехала! – звонко крикнул он. – С конвоем. Спрашивают, есть где поспать или им на сеновалке ночевать?

Пристав рыгнул, нахмурился, и двинув кружку в сторону, кивнул лохматой головой. Мальчишка выскочил во двор. Дверь осталась открытой. Кольцо подошёл к ней, встал у косяка, молча поглядывая то на двор, где мелькал факел, то на пристава.

В избу вошёл Егор Сломайнога и ещё четверо, два литвина и посольские подьячие. Облезов знал всех. Ротмистр Лютый, шляхтич из Вильно, на службе тамошнего каштеляна с оруженосцем своим и конвой их с границы. Видно, дьяк Щелкалов ждал литвинов, коли своих послал встречать.

– Спаси Христос! – старший подьячий, как его, Дымов, что ли, снял шапку и перекрестился, повернувшись к углу с образами. Прямо под ними сидел Облезов. Он опять икнул и вытер рот.

– Здорово, Дымов, – царский пристав улыбнулся. – Чего по ночам литвинов по дорогам нашим водишь?

– Надо, и вожу, – сухо ответил подьячий и подозвал к себе хозяина избы. Тот улыбался и кивал. Иван Кольцо так и стоял у дверей, и чуть прищурясь, рассматривал ночных гостей.

Егор Сломайнога взял с лавки забытую шапку и развернулся, чтобы выйти. Его лицо осветилось лучиной.

– А ну-ка, стой! – вдруг крикнул Лютый. Он левой рукой ухватил казака за плечо.

Лежавшие на полу казаки зашевелились, но Кольцо махнул им рукой – лежите!

– Колдун! Попался мне! – оскалился ротмистр. – Есть бог на небе, всё видит, сейчас не уйдёшь!

Он толкнул казака и отскочив назад, дёрнул саблю из ножен. Но оказавшийся вдруг сзади Иван Кольцо крепко обхватил его.

– Угомонись! – крикнул он.

Второй литвин качнулся к дверям. Но тут вскочил Облезов.

– Тихо! – он ударил кулаком по столу. – Это послы к царю! Кто их тронет, двух дней не проживёт! Дымов, успокой своих приятелей!

Загрохотали сапоги на крылечке, в дверь полезли усатые краснорожие литвины. Казаки вскочили с шуб, загремели саблями о ножны.

– Убью! – дико заорал Кольцо, прижав засапожный нож к шее Лютого. – Стоять! Убью!

Хмурый Дымов с товарищем шагнули к двери, закрыв путь литвинам. Те заворчали.

– Хватит! – Облезов вышел из-за стола. – Лютый! Ты никого не тронешь! И ты! – он повернулся к Егору. Тот оскалился, прижавшись спиной к стене, в руке сабля. Лютый напротив. Оба высокие, плечистые, крепкие, глаза злобой плещутся. Не останови, так порвут друг друга!

– Данилка! – крикнул царский пристав. – Избач, где ты?

– Здесь, здесь, – Данилка вылез из-под стола. В драке там лучшее место.

– Отдай литвинам и конвою ихнему гуся и кулеш, – приказал Облезов. – Вина не давать! Ночуют пусть на сеновалке, в избу не суются.

Он развернулся к Лютому.

– А ты запомни, это послы к царю! Если с них хоть волос уронишь, болтаться тебе на колу! Когда государь дела с ними окончит, тогда и разбирайтесь! Отпусти его, Ваня!

Егора Кольцо во двор не пустил, отправил в караул другого казака, наказав присматривать за литвинами. Облезов ещё что-то нашептал Дымову, тот молча кивнул, натянул шапку и вышел с товарищем своим.

Данилка вернулся со двора, осмотрелся, поднял с пола упавшую кружку и хотел унести её за печку, в кухонный угол, но пристав его остановил и велел наполнить её чем надо.

Облезов опять пил овсяное пиво, и поглядывая на храпящих казаков, шептался с Кольцо.

– Чего литвин Егорку колдуном назвал? – спросил он. – Может, он знает чего?

Иван хмыкнул.

– Егор хороший товарищ, несколько раз и вправду заговоры читал, когда нас татары зажали. Не зря его Сломайнога прозвали, на ровном поле два бойца Кучумовы упали и поломались. Потом, раны лечил травами всякими, – вполголоса ответил он. – Прямо не знаю, что у него с этим шляхтичем. Ничего, кончится посольство, уедем в Сибирь, к Ермаку, а там никто не найдёт.

Облезов кивнул, а сам задумался. При дворе грозного Ивана Васильевича недавно загулял слух, что ищет царь колдуна сильного. Зачем, непонятно, а спрашивать прямо нельзя. Государь православный, в церковь ходит и со всякими нечистиками ему знаться вроде не по чину.

– Пошли спать, – Облезов допил пиво. – Шубу вот мне подаришь свою, тогда всё обстряпаем как надо, безопасно для тебя.

Кольцо глянул на него с недоумением, дескать, чего стряпать, как оно надо, но уточнять не стал. В поле, лесу или на реке-море он бы не растерялся, порубил бы литву или кого другого. А сейчас, втягиваясь в гущу отношений, смутно видимых интересов разных людей, атаман решил, что лучше помалкивать, пока не спросят. А шуба, да и бог с ней, с шубой. Он себе с десяток ещё добудет! Хотя, непонятно атаману, за что царскому приставу шубу дарить?

Ещё затемно казаки начали собираться. В селе ударил колокол. Облезов перекрестился. Избач Данилка тоже.

– Сегодня Сороки, память севастийских мучеников, – царский пристав мотнул головой. – Да и пост великий идёт. А я тут согрешил с вами в питии и скоромной пище. Прости, Господи!

– Поехали! – громко сказал Кольцо и подозвав Данилку, рассчитался с ним за постой. – Ты про каких мучеников толкуешь, Андрей? Сегодня Василий-капельник, калачи печь надо. А постовать казакам некогда, добычу упустить можно.