Ещё какое-то время, они, уже вдвоём, склонившись над трупом, тихо переговаривались. Слушая ведьмака, Ёрш всё взглядывал сурово, подозрительно на сжавшегося под его взглядом Финю, будто подозревал его в этом убийстве, а возможно, и ещё в чём-то. Видан не мог не замечать этого отношения, только уточнять в чём причина такого отношения – в личной ли неприязни, в почти рабском ли положении мальчишки или в чём-то ином – было не ко времени.

– И часто у вас такие происшествия случаются? – спросил он десятника, но тот только ещё больше насупился, отводя глаза. – Ясно, значит, пока с тиуном не поговорю, будешь нем, как печка?

Страж только оправил пышные усы и кивнул.

– У покойника семья есть? – перешёл Видан к делу.

– Есть, как не быть. – Десятник был уже в годах, хмурил брови, соображая. Поэтому отвечал с растяжкой, медленно. – И жёнка молодая есть на сносях и ребятишек пятеро – одни девчонки … родители. Лавошник он. Крупа там, мука, засыпа… родня мельнику Хому.

– Значит, воя и крика будет много, – подвёл итог ведьмак. И поманил десятника ближе к себе. – Сам смотри. Видишь? Дело нечисто. Нельзя его в земле хоронить. Кабы, не поднялся. Луна-то полная.

Страж испуганно сглотнул. Насупился. Но головой кивнул понятливо.

– Хуже всего, что сердце из грудины вырвано. Иначе чем сжечь, его не упокоить.

Мог бы добавить, что не иначе, чёрный ритуал кто-то проводил. Только ни к чему служивому такое знать, по крайней мере, сейчас. Но тот и сам что-то себе смекнул.

– Да, да… – согласился безропотно.

– Я мог бы и сам здесь всё прибрать. Но надо же, родичам с ним попрощаться. Не по-людски как-то иначе… – продолжал внушать ведьмак.

Тот наблюдал за тем, как ведьмак привычно заправляет одежду покойника. Как срывается с его руки печать, впитываясь в холодное тело.

– Проследи за всем сам, если вурдалаков в городке не хочешь получить. Эта дрянь, как чума плодится, стоит одному завестись. Мыть и обряжать будут, пригляди чтобы воду вылили в землю, одежду эту в погребальный костёр. К закату должен остаться только пепел. Иначе, беда!

Десятника передёрнуло от того, что придётся выслушать от родни Грязки, какой скандал ожидает, когда он станет заставлять срочно погребальную церемонию проводить, но и не верить присланному самим боярином ведьмаку основания не было.

– Всё сделаю, как велишь, – согласился он. Где-то землянками уже слышен был приближающийся женский крик с подвываниями. – Только как им объяснить, что случилось? Вся спина пробита и рана эта…

– Скажешь, – сощурился ведьмак, – что во хмелю на кусты ракитника свалился. Ворочался, пытаясь выбраться, пока не захлебнулся. Не сильно будет от правды отличаться. Главное, народ не напугать.

– Народ, да… бабы и так наплетут, напридумают того, что похлеще любой правды будет. – Глянул на приличную уже толпу горожан, оставивших все свои дела ради события. И осмелился просить. – Тогда уж и ты, мил человек, тиуну ничего не рассказывай. Сам после доложу. Очень он странный последнее время…

Видан кивнул соглашаясь.

– Я сейчас в крепость наведаюсь. Посмотрим, что тиун скажет. В записке его много непонятного, недосказанного. Но боярин всполошился. – И, наверное, от того что стражник показался ему достойным доверия, поделился. – Худо у вас здесь совсем, чую. Удивлюсь, если только животина господская пропадает, как Трун говорит.

И отчего-то не сильно удивился откровением:

– Так-то, оно так, только, – зашептал Ёрш, – не первый это мервяк.

– Ну, ну, начал, так договаривай… – потребовал Видан.

Десятник покосился на Финю, всё ещё топтавшегося рядом. Ведьмак жестом приказал отойти мальчишке. И тот, недовольно засопев, отошёл на несколько шагов.

– По весне от Рони бондаря, сбежали два кощея. Очень мастер по ним переживал. Деньги-то заплатил немалые… рабы хорошие ныне дорого стоят, – кашлянул в кулак и продолжил. – Потому искали их на совесть. А они пропали, будто на крылах унеслись. Опосля, луны две прошло, одного из протоки вынули. Он за вершу Дронову зацепился. Откуда принесло его неведомо. У него тако же, сердца не было. Ну, так вся брюшина была рыбами разъедена. Голова сворочена. Не обратили особого внимания. Даже посмеялись, что вместо воли полную свободу получил. А теперь, вдруг, вспомнилось.

– А второго, значит, не нашли… – протянул ведьмак.

– Да. Решили, что ушёл. А, вдруг – нет? – Десятник оглянулся на женский вскрик, раздавшийся уже совсем близко. Дородная матрона пыталась пробиться сквозь, загородивших проход стражников. – Вот и родня прискакала. Всё, пойду распоряжаться. – Ёрш уже сделал пару шагов в сторону толпы, но обернулся. – Только тебе я ничего про беглых не сказывал.

– Согласен, – кивнул Видан. – Пойдём, Финя, у тебя работа есть. Да и мне пора к управляющему наведаться.

Глава 5

Тиун Вторышко Борзято Киселевич грузной тушей восседал за столом в широкой горнице. На его оплывшем от обильного ли возлияния или от неумеренного обжорства лице, отражалось море неудовольствия и скрытого раздражения, только не того панического почти животного страха, которые читались за строками им лично нацарапанного письма к боярину Хоромиру.

Рядом с ним на лавке сидела молодая жёнка и гладила мужа по плотному плечу, словно успокаивала, старалась казаться неприметной. Но что-то в этой чернявой красавице привлекало внимание помимо её собственной воли. Возможно, что она слишком старалась подчеркнуть свою принадлежность и малую значимость?

Вторышко пил квас из широкой чаши, словно на тризне, и поглядывал хмуро. Принимая послание боярина, он задержал неприязненный взгляд на Видане. И без слов стало понятно, что лёгким это расследование не будет:

– Ведьмак, значит, – тяжело процедил тиун, – с полномочиями доверенного лица князя Милонега Родимовича. А к нам какими судьбами?

Хм, удивил, так удивил! А не сам ли, письмишко боярину сочинял? Но самого послания у ведьмака, конечно, нет – предъявить было нечего.

– Боярин Хоромир нанял проверить свои угодья, – уклончиво ответил он.

– Что ж, – крякнул в кулак Вторышко, оправил длинные седые усы, – коли требуется, то проверяй. Только у нас всё в порядке. Разбойников нет. Нечисть не шалит. Нежить не поднимается. Всё ладно, да складно…

Очень хотелось бы сказать … много чего сказать: и о происшествии на берегу, и о том, как вся ведьмачья натура кричит от ощущения дальнейших несчастий для жителей Верхних Дубов, с прошлой ночи уже точно не мирных. Но он промолчал в особенности ещё от того, как свою речь закончил надменный тиун.

– … правда Агатушка? – И подобострастно заглянул своей жене в глаза, будто ребёнок, спрашивающий строгую мать.

– Правда, милок мой, правда, – ответила Агата, всё так же поглаживая мужа по плечу. И неожиданно с лукавым вызовом глянула на гостя. Короток был взгляд серых почти бесцветных глаз, но ёмок. Сказал он намного больше, чем могли выразить слова.

Перед Виданом была – ведьма? – нет, нет, нет, что-то не то таилось в глубине. Не просто ведьма. На него будто пахнуло тленом пекельного мира. Кто она?

Во взгляде читалось предупреждение: «Я здесь хозяйка!»

И правда со всей своей непритязательной простотой открылась ведьмаку. Агата подчинила себе и тиуна, и, наверное, всех, кого хотела из родников.

– Вот, видишь – расследовать здесь нечего, – припечатал Вторышко, увесисто хлопнув пухлой ладонью по скатерти.

– Просто так уехать не могу, – развёл руками Видан. – Мне после перед конклавом, да перед боярином Хоромиром ответ держать. А что я им скажу? Приехал, да уехал?

– Это-то, да, – невольно согласился тиун. – Мой старший брат просто так всё не спустит. Слишком уж дотошный нрав…

И поджал губы. Глянул на жену и распорядился:

– Ну, коль, тебе надо, то осматривайся, – продолжил, – мешать не буду. Но, как дела закончишь, то не мешкай! Нечего народ смущать.

«Уезжай, ведьмак! Уезжай, если не хочешь худа…» – прошелестело в воздухе.