Это было очень странно и довольно загадочно видеть реакцию людей дома, на то, что мы делали. Эти старые кассеты представляли ограниченный интерес. Журналисты многое поняли неправильно и вызывали раздражение, разглагольствуя в своих заявлениях. Фактически, эти репортажи казались почти абсолютно не связанными с нашим реальным опытом.
По мере того, как авиасообщение с о. Вознесения становилось все более организованным, мы получали все больше свежих кассет, сбрасываемых разведывательными самолетами дальнего действия «Нимрод», новостям в которых было не более 24-х часов. Это было гораздо приятнее. Но больше всего нам нравилось следить за спортивными новостями летнего сезона: Уимблдон, крикет и легкая атлетика были записаны для нас каким-то заботливым агентством.
«Наконец-то я чувствую, что война действительно закончилась» — громко объявил Вилли Маккракен однажды утром в кают-компании. «Прибыли Королевские ВВС!»
Вилли, конечно, имел ввиду не группу офицеров КВВС, которые постоянно находились на «Фирлессе», и не героических пилотов-штурмовиков «Харриеров», а внезапный приток свежих лиц сразу же после открытия аэродрома Стэнли.
Эта ситуация была интересным примером того, как могут возникать плохие отношения между родами войск. Все стремились домой, и если бы КВВС разрешили своим транспортным самолетам «Геркулес» использовать взлетную полосу Стэнли, мы могли бы вернуться домой через день или около того.
Однако Королевские ВВС заявили, что на ремонт взлетно-посадочных полос уйдут недели. Возможно, как мы заподозрили, они не осмелились объявить аэродром открытым для сообщения слишком быстро, так как это означало признание, что полеты «Вулканов» с острова Вознесения были неудачными. Мы уже забыли, как в свое время те же самые налеты «Вулканов» обеспечивали мощную поддержку нашему моральному духу. Мы также не смогли произвести рациональную оценку стратегического положения. Общая цель не могла заключаться в нашей скорейшей репатриации, которая могла бы подождать — жизненно важно было отремонтировать и улучшить взлетно-посадочные полосы, чтобы могли работать всепогодные истребители «Фантом» ПВО КВВС. Как только «Фантомы» прибыли на место, аргентинские ВВС уже не могли возобновить атаки.
Но нам почти невыносимо не терпелось отправиться в путь, поэтому, услышав о скором отплытии «Канберры», мы решили что пойдем на нем. Не было никакой власти, которая могла бы (или хотела бы) санкционировать или в равной степени запретить это решение. Так что мы применили знакомую военную уловку изобретения поступающих нам приказов, а затем их выполнения.
Поэтому мы объявили, что перебираемся на «Канберру» и приняли соответствующие меры. Боб Хармс познакомился с корабельными экономами во время путешествия на юг и поддерживал с ними дружеские отношения во время каждого из трех случаев, когда был на борту «Канберры» в качестве спасенного с тонущего корабля (спасенных с кораблей помещали на «Канберру» перед отправкой в Великобританию).
Поэтому, когда мы прибыли на «Канберру» с нашим снаряжением, Боб смог вписать наши имена в судовой манифест. Через его друзей-снабженцев нам выделили собственный анклав каюты в «Кентербери Корт», частном тупике, обычно используемом для размещения снабженцев: каюты с двуспальными кроватями, душевыми и туалетами, столами и радио.
К несчастью, когда мы попытались их занять, каюты оказались уже заняты другими офицерами, которые подобно нам забрались на борт и думали, что их не выкинут. Интересно, что они были старше нас по званию, причем из штаба нашего собственного 29-го артиллерийского полка коммандос. Понятно, что они были особенно непреклонны в том, что никуда не собирались переезжать.
Но, к сожалению (для них), они не подошли к этой проблеме достаточно скрытно и с должной организацией. Пока мы отдыхали в уютной кофейне в конце «нашего» коридора и ждали, Боб Хармс дергал за административные ниточки на другом конце корабля.
После нескольких часов распития кофе и трепа, очень сердитый заместитель командира 29-го полка коммандос и другие «сквоттеры», плюс багаж, были перемещены в какое-то другое, менее желательное место, с очень понятным зубовным скрежетом и жалобами на нашу самонадеянность.
Мы оказались в нелепой роскоши. Не веря в свою удачу, мы держались в тени и скрестили наши пальцы, чтобы нас тоже не выселили.
Первое, что я с нетерпением собирался сделать, как только обустроюсь на борту, это отправиться на пробежку. Мы все стали очень растренированными, так как больше месяца не занимались физическими упражнениями. Бесконечное сидение в мокрых канавах, курение лишних сигар, чтобы успокоить нервы, краткие всплески активности и долгие трудные ночные марши с тяжелым грузом, которые были утомительны и изматывающи. Нездоровая диета, состоящая из постоянных сухих пайков их было недостаточно, когда мы были в поле, а потом слишком много на корабле, чтобы откормиться, пока была возможность еще больше ослабила нас. Мы все были слегка нездоровы: пищеварительная система не работала должным образом, болели спины, ноги и колени и очень истощены.
Я порылся в своей парашютной сумке и нашел свои вещи для бега. Дрожа в шортах, я поднялся на холодный воздух прогулочной палубы «Канберры», длиной в четверть мили. Лайнер был пришвартован у Порт-Уильями и я очень хорошо видел Порт-Стэнли и хребет Бигля. Другие делали тоже самое и я начал медленно и осторожно.
Когда я трусцой обогнул корабль, притормозив у флагштока на носу, осторожно пробежав по неровной поверхности левого борта, где покрытие палубы уже было разрушено бесчисленными парами ботинок во время путешествия на юг, то наткнулся на других членов нашего маленького отряда, которые тоже бежали трусцой поодаль. На корме нужно было нырнуть через дверь в крытый проход и обогнуть вход в каюты экипажа, который к тому времени уже очень осторожно пересекал траекторию, по которой грохотали наши ноги. Мы договорились двигаться одним и тем же путем, и, чтобы избежать столкновений, направление объявлялось ежедневно, сменяясь для разнообразия. Когда стемнело и на палубе зажглись огни, еще больше народу выбралось на пробежку и топот ног стал доминирующим звуком. Процесс восстановления физической формы не был приятным, но был чем-то позитивным, что мы могли сделать.
Помимо бега и сна, нашей основной послебоевой деятельностью была еда в шикарной столовой первого класса. Нас обслуживали обычные роскошные круизные официанты — изо дня в день, в каждый прием пищи, персонально закрепленные за группой из нескольких столиков. Они были превосходны. По их мнению, вы могли съесть все из меню с каждым вариантом блюд, плюс второе, если бы пожелали.
Мы устроились за одним столом и обнаружили, что нас в качестве официанта, обслуживает особенно замечательный парень. Жаль, я не помню его имени. Он находился на борту в течении всей операции, справляясь с тем, что его роскошный лайнер становился, последовательно, дополнительной тренировочной площадкой Олдершота, основной целью аргентинских ВВС, передовым пунктом базирования моряков с потопленных кораблей и тюремным транспортом для пленных аргентинцев.
Вполне понятно, что он находил весь этот отчаянный опыт немного затруднительным для восприятия, и, поэтому, поддерживал себя парой-другой глотков в течение дня. В результате, его память о заказанных блюдах оставляла желать лучшего, особенно к вечеру. Поэтому, чтобы его клиенты были счастливы и не испытывали неловкости и при нашей поддержке он приносил по одному всего для каждого, и если вы с этим не могли справиться, то просто оставляли. Насколько мы могли заметить, чувство равновесия с тарелками ему не изменяло если только не он был виноват в громких ударах, которые время от времени доносились из кухни. Мы смогли пройтись по винной карте (за небольшие деньги), которая была весьма познавательной.
Мы очень старались наилучшим образом использовать превосходный коктейль-бар потому что он там был, и мы чувствовали, что должны это сделать. Но, к огорчению барменов, которые стремились показать свои навыки создания напитков, мы на самом деле не были готовы к этому. По вечерам, выпив пару пинт пива, а, затем, за ужином, вина, я тихонько растворялся в тишине Кентербери-корта. Моя пищеварительная система была явно расстроена, так что большую часть путешествия я лежал на дне, то появляясь, то исчезая.
