23. С человеком, который, будучи честен по отношению к самому себе, приступает к делу и всю душу вкладывает как в разговор, так и в поступки, – всегда можно что-нибудь сделать. Сам сатана был, по Данте, предметом, достойным похвал, по сравнению с теми ангелами juste milieu16, которыми изобилует наше время. Последние не были ни мятежными, ни верными. Они только думали о своем собственном маленьком «я». Представители умеренности и аккуратности, которые были приговорены к ужасным мучениям в Дантовом аду, лишены надежды умереть (non han speranza di morte). Они должны были застыть без смерти и без жизни, в грязи, мучимые мухами, спать беспрестанно и терпеть, – «Бога ненавидят так же, как врага Божьего».
24. Собственно говоря, ничто не может внушать такого презрения, и нет ничего более достойного отвращения и забвения, чем полумошенник. Он не правдив и не лжив, никогда в жизни не сказал правды и не совершил честного поступка. Дух его живет в сумерках с кошачьими глазами, которые не в состоянии узнать правду. У него, само собой разумеется, не хватает мужества совершить или сказать полную ложь, вследствие чего вся жизнь его проходит в склеивании правды с неправдой с целью создать из этого нечто правдоподобное.
25. Несомненно, что наступит день, когда снова узнают, какая сила лежит в чистоте и воздержании жизни, как божествен стыдливый румянец на щеках молодых, высока и целебна это обязанность, возложенная не только на одних женщин, а на все создания вообще. Если бы такой день никогда не настал, тогда я полагаю, что и многое другое никогда не вернется. Великодушие и глубокомыслие никогда не вернутся. Героическая чистота сердца и глаз, благородная, благочестивая храбрость, окружающая нас, – и образцовый век, как могут они когда-либо вернуться?
26. Но во всяком случае, ясно, что не школа, пройденная в служении дьяволу, а только наше решение бросить эту службу направляет нас к правильным мужественным поступкам. Мы становимся людьми не тогда, когда отступили, разочарованные в погоне за ложными удовольствиями, а после того, как мы почему-либо поняли, какие непреодолимые препятствия окружали нас в течение всей жизни, как безрассудно нашей «смертной» душе ожидать удовлетворения от подарков этого бесконечно суетного мира! Поняли, что человек не должен довольствоваться самим собою и что для страдания и терпения нет иногда средства, кроме стремления и поступков. Мужественность начинается, когда мы каким бы то ни было образом заключаем перемирие с необходимостью. Она даже начинается, когда мы, как это делает большинство, покоряемся необходимости. Но она лишь тогда полна надежд, начинается, когда мы примиримся с необходимостью. Тогда мы действительно торжествуем и чувствуем, что стали свободными.
27. К чему эта смертельная спешка заработать деньги? Я не попаду в ад, даже если я не заработаю денег. Мне говорили, что есть еще другой ад.
28. Читатель, – даже читатель-христианин, как ты себя называешь, – имеешь ли ты представление о рае и об аде? Я думаю, что нет. Хотя слова эти часто у нас на языке, они тем не менее представляют для большинства из нас нечто сказочное или полусказочное, точно преходящий образ или малозначащий звук.
И тем не менее следует раз навсегда знать, что это не образ, мысль, полусказка, а вечная, высшая действительность. «Никакое море из сицилианской или иной серы уже нигде не горит в наше время», – говоришь ты? Ну, так что же, что не горит? Верь или не верь этому, как хочешь, и твердо придерживайся этого, как настоящей выгоды, способа подняться в высшие стадии, к дальним горизонтам и странам. Исчезло ли все это или нет, – думай как хочешь. Но ты не должен верить, что исчезло или может исчезнуть из человеческой жизни бесконечное, имеющее практическое значение, выражаясь строго арифметически! О, брат! Разве не было момента, когда бесконечное страха, надежды, сострадания ежеминутно обнаруживалось перед тобой, несомненным и неназванным. Не явилось ли оно тебе некогда как сияние сверхъестественного, вечного Океана, голос глубокой вечности, звучащей где-то до самой глубины твоего сердца? Никогда? В таком случае, к сожалению, причина не в твоем либерализме, а в твоем анимализме. Бесконечное вернее, нежели какая-либо другая действительность. Однако только люди могут это различить. Бобры, пауки и хищные животные из породы коршунов и лисиц не различают этого!
Слово «ад» еще очень употребительно в английском народе, но мне трудно определить, что оно должно означать. Обыкновенно ад обозначает бесконечный страх, то, чего страшно боится и перед чем дрожит человек, который он старается избежать всеми силами своей души. Поэтому есть ад, если как следует об этом подумать, который сопровождает человека по всем ступеням его истории, религиозного или иного развития, но ад весьма различен у разных людей и народов.
У христиан существует бесконечный страх перед тем, что справедливый Судья может найти их виновными. У древних римлян был, как я себе это представляю, страх не перед Плутоном, который их, вероятно, очень мало пугал, а страх перед недостойными, недобродетельными, или что в основном означало у них – немужественными поступками. А теперь, если проникнуть сквозь ханжество и посмотреть на суть вещей, чего же современная душа бесконечно боится на деле и поистине? На что смотрит она с полнейшим отчаянием? Что составляет ее ад? Не торопясь и с удивлением выговариваю я это: «Ее ад – это страх перед недостатком успеха». Боясь, что не удастся приобрести денег, славы или иных земных благ, особенно же денег. Разве это не своеобразный ад?
Да, он очень своеобразен. Если у нас нет «успеха», на что мы нужны? Тогда было бы лучше, если бы мы вовсе и не появлялись на свет Божий…
В действительности же этот ад принадлежит, конечно, евангелию маммонизма, который имеет и соответствующий рай. Ведь, в сущности, действительность представляется в виде различных призраков; на одну вещь мы смотрим вполне серьезно, а именно на наживание денег. Трудящийся маммонизм делит мир с праздным дилетантизмом, который со свойственным ему аристократизмом пользуется своими правами свободной охоты. Слава Богу, что есть хоть маммонизм или что-либо иное, к чему мы относимся серьезно. Лень, – самое скверное, – только одна лень живет без надежды. Работай серьезно над чем бы то ни было, и ты постепенно привыкнешь ко всякому труду. В работе лежит бесконечная надежда, даже если эта работа делается ради наживания денег.
Действительно, надо сознаться, что в настоящее время с нашим евангелием маммонизма мы пришли к странному выводу. Мы называем это обществом и вместе с тем открыто признаемся в совершеннейшей разобщенности и изолированности. Наша жизнь не взаимная помощь, а скорее, под прикрытием военных законов, которые называются «свободной конкуренцией» и т. д., – взаимная вражда. Мы совершенно и повсеместно забыли, что «наличный расчет» не составляет единственной связи между человеческими существами, и мы твердо уверены в том, что все обязательства человека этим исчерпываются. «Мои голодающие рабочие? – отвечает богатый фабрикант. – Разве я их не честно нанимал на рынке? Разве я не уплатил им всей условленной суммы до последней копейки? Что же мне еще с ними делать?»
Правда, поклонение маммоне очень скучная религия. Когда Каин для собственной выгоды убил Авеля и его спросили: «Где брат твой?» – он так же ответил: «Разве я сторож брату моему? Разве я не уплатил брату своему того, что он от меня заслужил?»
О, любящий роскошь богатый купец, сиятельный, занимающийся охотой герцог! Разве нет другого средства для уничтожения твоего брата, кроме грубого способа Каина? «Хороший человек уже обещает кое-что своею наружностью, присутствием в качестве спутника в жизненном странствии». Беда ему, если он забудет все такие обещания, никогда не поймет, что они были даны. Для омертвевшей души, которая преисполнена лишь немым идолопоклонством чувств, для которой ад и недостаток в деньгах имеют одинаковое значение, все обещания и нравственные обязанности, неисполнение коих не подлежит судебному преследованию, как бы не существуют. Ей можно приказать уплатить деньги, – но больше ничего. Во всей прошлой истории я не слышал о таком обществе на Божьем свете, которое основывалось бы на такой философии. Надеюсь, во всей будущей истории не найти ничего подобного. Не так создана вселенная; она создана иначе. Человек или нация людей, думающих, что они так созданы, простосердечно продвигаются дальше, шаг за шагом, но мы знаем, конечно, куда.
