Мы приходим к заключению, что жизнь человеческая – школа, в которой глупые от природы – хоть бы ты стал толочь их в ступе – останутся при своей глупости. Умные от природы, несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства, становятся все умнее. Однако же каково должно быть состояние эры, когда величайшие преимущества превращаются во вред! Это знаменательно. Вот двое гениальных людей, один из них ведет плуг, другой катается на четверке с гербами в карете. Они развиваются – из одного вырастает Бернс, из другого – Байрон. Вот двое талантливых людей, один стоит в типографии, вымазан в саже, живет в тяжелых условиях, исполняя трудную работу; другой работает в Оксфордском университете среди словарей и библиотек, наемных толкователей и прекрасных условий труда. Первый известен миру как доктор Франклин, второй – как доктор Парр.
17. Гении – наши настоящие люди, великие люди, вожди тупоумной толпы, следующей за ними, точно повинуясь велениям судьбы. Они – избранники света. Они обладали редкой способностью не только «догадываться» и «думать», но знать и верить. По натуре они склонны были жить, не полагаясь на слухи, а опираясь на определенные воззрения. В то время как другие, ослепленные одной наружной стороной вещей, бесцельно неслись по великой ярмарке жизни, они рассматривали сущность вещей и шли вперед, как люди, имеющие перед глазами путеводную звезду и ступающие по надежным тропам.
18. Сколько есть в народе людей, которые могут вообще видеть незримую справедливость неба и знают, что она всесильна на земле, – столько людей стоит между народом и его падением. Столько, и не больше. Всемогущая небесная Сила посылает нам все новых и новых людей, имеющих сердце из плоти, не из камня, – а довольно тяжелое несчастье – окажется учителем людей!
19. Жизнь великого человека, сказал кто-то, похожа на Библию, Евангелие свободы, проповедуемое всем людям, посредством которого мы узнаем, что среди стольких неверующих душ возвышенный дух еще не сделался невозможным. Это служит признаком того, что, хотя мы окружены пошлостью и презренными делами, природа человеческая неугасимо божественна. Поэтому мы должны придерживаться самой главной веры, веры в нас самих.
20. Подобно тому как величайшее Евангелие было биографией, так и история жизни всякого хорошего человека, несомненно, является Евангелием и проповедует глазу, сердцу и всему человеку, так что сами дьяволы должны дрожать от этих слов. «Человек рожден божественным, не рабом условий и нужды, а победоносным их покорителем. Смотри, как он сознает собственное достоинство и свою свободу и, как сказал один мыслитель, является “мессией природы”».
21. Начинают понимать, что настоящая сила, которой должно подчиняться все на свете, это – проницательность, духовное созерцание и решительность. Мысль – мать деятельности, она – живая душа ее, не только зачинщица, но и охранительница. Мысль поэтому служит основанием, началом и сокровенной сущностью всей человеческой жизни на земле. В этом смысле было сказано, что слово человека, высказанная мысль – магическое изречение, благодаря которому он покоряет мир. Разве не покорны ему ветры и волны и все бушующие силы, безжизненные точно так же, как и живые? Жалкий, совершенно механически действующий волшебник говорит, и по его слову окрыленные огнем суда пересекают океан. Народы разделены раздорами и несогласиями, погружены в отчаяние и мрачную хаотическую злобу, но раздается тихий голос древнееврейского мученика-освободителя, и он успокаивает, мирит людей. Земля становится приветливой и прекрасной, ужасающая жестокость заменяется миролюбивым отношением людей друг к другу. Настоящий властитель мира, по своему желанию преобразующий свет, как мягкий воск, это тот, кто с любовью взирает на мир, это вдохновенный мыслитель, в наше время называемый поэтом.
22. То, что Гете был великим учителем человечества, уже одно это доказывает, что он был также и хорошим человеком. Он сам учился, боролся в школе опыта и наконец победил. Для скольких сердец, томившихся в тесной тюрьме неверия – настоящем ничто, пустом пространстве – и близких к смерти, уверение, что такой человек существовал, оказался возможным, было радостной вестью! Тот, кто хочет научиться привести в единство благоговение и ясность мысли, отрицать то, что ложно, бороться с неправдой и в то же время верить в правду и поклоняться ей! Среди бушующих партий, думающих лишь о том, что либо совершенно пусто, либо может продержаться всего один день, вызывающих конвульсии распадающегося, умирающего общественного строя, дергая его во все стороны… Среди партий этих оставаться на верном пути и, работая для мира, оставаться чистым перед миром – кто этому хочет научиться, пусть взглянет сюда.
Этот человек был нравственно велик, потому что он в свое время был тем, чем в иные времена могли быть многие люди, – настоящим человеком. Его величайшее преимущество перед другими состояло в его неподдельности. Точно так же, как главными качествами его ума были мудрость, глубина и сила мировоззрения, основным нравственным качеством его была справедливость, мужество быть справедливым. Мы восхищались в нем силой великана, но силой, благородно превращенной в кроткую мягкость, подобно безмолвной, опоясанной скалами силе мира, из недр коего вырастают цветы, а почва покоится на алмазах. Величайшее из всех сердец было и храбрейшее, бесстрашное, неутомимое, миролюбивое, несокрушимое. Он был законченным человеком: трепещущая чувствительность, неистовый энтузиазм Миньоны уживается с язвительной иронией Мефистофеля, и каждая сторона его многосторонней жизни получает от него то, что ей надлежит получить.
23. Что он был справедливый, сердцем понимающий человек, это предполагается как основание всякого истинного таланта. Как может человек без ясного взгляда в сердце своем иметь ясный взгляд в голове?
24. Умные и мужественные люди составляют, собственно говоря, лишь один класс. Не бывает мудрого или умного человека, который прежде всего не должен был бы быть бодрым и мужественным, иначе он никогда не стал бы мудрым. Благородный пастырь всегда был вначале благородным борцом, а потом уже чем-то большим. Если бы Лютер, Нокс, Ансельм, Бекет, Сэмюэл Джонсон не были с самого начала достаточно сильны и храбры, каким образом могли бы они когда-нибудь сделаться мудрыми и умными?
25. Как бы часто нам ни внушали, что более близкое и подробное ознакомление с людьми и вещами уменьшит наше восхищение ими, только темное и наполовину незнакомое может казаться возвышенным, мы все-таки не должны этому безусловно верить. И здесь, как и во многом другом, не знание, а лишь немного знания заставляет гордиться и на место восхищения узнанным предметом ставит восхищение самим узнавшим. Для поверхностно образованного человека усыпанное звездами, механически вращающееся небо не представляет собою, быть может, ничего удивительного. Оно кажется ему менее удивительным, чем видение Иакова. Для Ньютона – оно удивительнее этого видения, потому что здесь, на небе, царит еще все тот же Бог, и священные влияния, как ангелы, поднимаются вверх и спускаются вниз. Это ясное созерцание делает остальную тайну еще глубже, еще божественнее. То же самое происходит и с истинно душевным величием, в общем, теория «нет великого человека для его камердинера» нам мало помогает в освещении истинной природы этого случая. Кроме довольно ясной поверхностности этого утверждения, оно еще может быть применено лишь к поддельным, ненастоящим героям или к слишком настоящим лакеям. Для доброго Элвуда Мильтон всегда оставался героем.
26. Во всяком случае, гораздо легче и гораздо менее благородно находить ошибки, чем раскрывать красоты. Критикующая муха, садясь на колонну или карниз великолепного здания, будет в состоянии указать здесь на пятно, там – на шероховатость, одним словом, несмотря, что взор ее простирается не далее полдюйма, она сумеет найти, что тот или иной отдельный камень совсем не такой, каким он быть должен. В этом критикующая муха будет права. Но для того чтоб понимать красивые пропорции целого, видеть все здание как единый предмет, оценить его целесообразность, устройство различных частей и их гармоничное совместное служение требуемой цели, нужно иметь глаз и понимание знатока.
