Коллеги-наблюдатели, которых тоже крайне интересовала судьба обесчещенной урны, с Петровичем согласились. Однако так и не сумели решить, кто из них и с какой стороны кабинки будет ее охранять. Вскоре нашли компромисс. С согласия Кисточкиной Петрович отдернул занавеску, чтобы все видели урну, и, сжимая в руке верную швабру, встал на часах у входа в кабинку. Тем самым он вызвал всплеск негативных эмоций у уборщицы, до этого момента не терявшей надежды вернуть свое верное орудие труда. Впрочем, ее возмущения никто не увидел. Умудренная опытом старушка предварительно заперлась в школьной кладовке, а уж потом по народному, поминая законодательную систему в целом и Петровича в частности, вполголоса излила свою душу, предусмотрительно завесив тряпочкой висевшую в углу икону и помогая себе энергичной жестикуляцией рук. Зато теперь урна находилась под неусыпным контролем дотошных наблюдателей. Некоторые даже фотографировались подле нее на память под недовольное бормотание Петровича, которому перспектива превращения в антикварную декорацию явно не нравилась.

– Это не выборы, а просто концерт какой-то, – возмутилась одна из избирательниц, которой Петрович шваброй решительно преградил дорогу в кабинку, велев идти в соседнюю.

– Нет, дорогуша, это еще не концерт, а только прелюдия, – тихо пробормотала про себя, ехидно ухмыляясь, Кисточкина. – Концерт будет вечером, когда начнется подсчет голосов.

А в это время ничего не подозревающий Гундосов, запершись на ключ в своем кабинете, стопка за стопкой лечился рябиновой настойкой, надеясь на то, что скоро уснет, а когда проснется, самое страшное будет уже позади.

***

Перед тем, как вызвать на допрос гражданина Шумова, следователь Малинин набрался смелости и постучал в дверь кабинета начальника РОВД полковника Герасимова. Тот пригласил его войти. Полковник в форменном мундире сидел в поскрипывающем кожаном кресле за дубовым столом и сосредоточенно собирал пасьянс «Косынка» на рабочем компьютере. Судя по тому, как недовольно шевелились его густые, черные усы, складываться пасьянс не желал. В последнее время отказывающаяся собираться «Косынка» мучила полковника даже больше, чем проблема выбора новых иномарок для сына и жены. Сын грезил о спортивном кабриолете, а жена требовала седан. Сам Герасимов предпочитал мощные внедорожники, и в ближайшее время планировал поменять свой устаревший, купленный год назад джип на новый. Однако визит в автосалон пришлось отложить, так как полковника донимала проклятая «Косынка». За неделю до описываемых событий Герасимов даже был вынужден сократить время планового рабочего совещания, посвященного обсуждению промежуточных итогов борьбы с преступностью, чтобы провести больше времени в неравной битве с непобедимым кибермозгом.

– Тебе чего, капитан? – не отрываясь от монитора, недовольно обронил Герасимов.

– Да вот, зашел узнать, что делать с гражданином Шумовым, которого вы по каким-то причинам направили ко мне.

– Шумовым? – слегка изогнул правую бровь полковник, щелкнув клавишей несчастной мышки особенно сильно. – С каким еще Шумовым?

– Ну, с тем, что избирательную урну изгадил.

– Ах, с Шумовым, – обреченно вздохнул полковник. – А что с ним? Неужели, умер? Скажи, капитан, он повесился, да? Порадуй старика!

– Нет, к сожалению жив и здоров. В настоящий момент ведет просветительские беседы с радикалом Степаном Бунтовым.

При упоминании этого имени полковник Герасимов скривился, словно его внезапно пронзила зубная боль.

– Вы что, посадили их в одну камеру?

– Так других у нас нет, товарищ полковник, – удивился Малинин. – Мы даже прокурора туда сажаем, больше некуда.

– А, ну да, ну да… И о чем они там беседуют?

– Точно не знаю, курят. Но, думаю, ничего серьезного.

– Ну, если ничего серьезного, зачем пришел?

– Хочу спросить, товарищ полковник. Думаю, не слишком ли строго мы поступили с Шумовым? Может, зададим ему трепку, чтобы был умнее, и отправим домой? Пусть лучше своих родных достает.

Полковник Герасимов окончательно отчаялся сложить пасьянс. Пребывая в скверном расположении духа, он оторвался от монитора и повернулся к посетителю. В этот момент капитан Малинин вызывал в нем столько же положительных эмоций, сколько способна их вызвать красная тряпка, мельтешащая перед глазами разъяренного быка.

– Ты что, первый день на службе, капитан? – прорычал Герасимов, поиграв для острастки желваками. – Сам не понимаешь, в чем дело?

– Честно говоря, нет, – не моргнув глазом, соврал Малинин, которому просто не хотелось засиживаться на работе допоздна из-за какого-то уличного пропойцы. – Товарищ полковник, жалко же парня. С каждым может случиться. Подумаешь, выпил человек, ему стало плохо. Рядом оказалась урна, вот он и среагировал. Основной инстинкт, я бы сказал. А как бы вы поступили на его месте?

– На его месте я, как честный человек и истинный патриот страны, не стал бы плевать в урну, а исполнил бы свой гражданский долг, как святую обязанность, – высокопарно чеканя каждое слово, выпалил полковник Герасимов и картинно ударил себя в грудь кулаком, только что слезу не пустил. – А тебе, капитан, советую поменьше думать о таких вот деструктивных силах, стремящихся нарушить согласие в нашем обществе, и поменьше их жалеть. Сегодня он в урну наблевал, а завтра Родину продаст, так получается? И вообще, капитан, ты что, не видишь серьезности положения? Надо еще разобраться, зачем он в урну блевал. А вдруг умышленно? Это же экстремизм чистой воды! Это тебе не на клумбу помочиться! На святое замахнулись! Мы, значит, всеми силами поднимаем страну с колен, себя не жалеем, во всем себе отказываем, а какой-то там забулдыга и провокатор на нас это самое, плевать хотел? Нет, тут надо тщательно разобраться. Не забывай, капитан, мудрые слова нашего губернатора, сказанные им на дне собственного рождения: стабильность – прежде всего. Знаешь, что это означает? Нам другого не надо. Знаешь, почему? Потому что чем лучше хочется, тем хуже получается. Уж поверь моему опыту. Знал я в молодости одного энтузиаста, который все хотел сделать, как лучше. Так этот оптимист-рационализатор до сих пор в старших лейтенантах ходит. А я ничего не придумывал, и вот тебе, пожалуйста, по три большие звездочки на погоны получил.

– Товарищ полковник, может, вкатить Шумову вытрезвитель или пятнадцать суток ареста? Отправим на улицу, пусть подметает, заодно пользу городу принесет. Зачем же сразу «экстремизм» паять?

– Ты что, капитан, плохо по-русски понимаешь? – побагровел Герасимов, что было признаком крайне плохого настроения, грозившего перерасти во все сметающую бурю. – Тебе же объясняют, что гражданин Шумов совершил уголовное преступление. Какое, пока сказать не могу, разбирайся с ним сам. Я же не сказал, что он экстремист. Хотя, может, он и экстремист, мы же пока не знаем всех обстоятельств. Но поверь моему опыту, капитан, дело пахнет керосином. Насколько я знаю, информация до областного центра пока не дошла. Будь моя воля, она бы вообще туда не дошла. Но она дойдет, потому что информацию утаить нельзя. Как бы ты не старался, она все равно найдет щелочку. Просочится, как вода в песке. А там, в области, – Герасимов многозначительно ткнул указательным пальцем в промытую дождями трещину на потолке над своей головой, – там совсем другие понятия. Там твоего Шумова никто жалеть не будет. Чую, такое закрутится, что мало не покажется. А нам главное – помалкивать и выполнять обязанности строго по инструкции, чтобы потом нас вместе с ним как сообщников не упекли куда подальше. Шумов наблевал в урну? Наблевал. Мы среагировали? Среагировали! Все, к нам не может быть претензий, мы чистенькие. Еще раз повторяю, капитан, этот Шумов, может, и несчастный, а может, даже и невиновный человек, но он, поверь моему чутью, наблевал не в то время и не в том месте. Ой, как ему это еще аукнется. Главное, чтобы нам не аукнулось, понял? Свободен!

С чувством глубочайшей досады Малинин, у которого были другие, более приятные планы на вечер (капитан намеревался посетить одну знакомую проститутку), отправился в свой кабинет. По пути он со злостью пнул ногой неизвестно как забредшего в коридор котенка. Несчастное создание никого не трогало, миролюбиво вылизывая себе под хвостом. Жизнь казалась ему чудесной штукой, пока сильный удар бездушного животного, беззастенчиво величающего себя человеком, не подбросил его в воздух под аккомпанемент болезненно-жалобного «Мяу!». Благополучно приземлившись на все четыре лапы, котенок вздыбил шерсть на загривке, сердито шикнул на капитана и пустился наутек, лихорадочно обдумывая по пути возможные планы мести. Малинин сурово погрозил ему пальчиком.